Комната встречает тебя уже привычной тишиной, в которой ты, налив из одиноко стоящей на столе пузатой бутылки дорогого, без сомнения, капитолийского коньяка, уже в который раз за день думаешь, когда же всё вышло из-под контроля. Присев на кровать и прикрыв глаза, погружаешься в мысли. Прекрасные мысли.

Представляешь себе, как подойдешь к Тринкет сзади, вплотную. Обнимешь её за талию, крепко прижимая к своей груди. И с наслаждением уловишь её удивленный вздох. Она замрет, напряжется, но не начнет вырываться, ведь будет понимать, что ты сильнее. Проведешь носом по её шее, вверх, к границе парика. Будешь вдыхать её запах, а руками, убрав их с талии, медленно будешь вести по открытым рукам, ощущая, как её кожа начнет покрываться мурашками. И на твоих губах появиться улыбка, а руки медленно переместятся на плечи, спину, а потом… А потом ты расстегнешь молнию, кончиками пальцев проводя вдоль позвоночника.

— Хеймитч? — знакомый голос вырывает тебя из плена таких желанных видений, заставляя вздрогнуть. Открываешь глаза и поворачиваешь голову, смотря на застывшую в дверях Эффи. — Ужин. Ты пойдешь?

Киваешь, залпом допиваешь янтарную жидкость и встаешь, оправляя рубашку. Ставишь стакан на стол и выходишь вслед за капитолийкой в коридор, вперив взгляд в её прямую спину. И рука уже тянется к ней, чтобы коснуться, хоть через ткань платья. Но вы выходите в гостиную, где уже собрались остальные. И ты опускаешь руку, присаживаясь на своё место.

А желание всё ещё не покидает тебя, подкидывая всё новые и новые красочные ведения. И ты решаешься. Знаешь, что сегодня утолишь его, сделаешь это наконец-то. Прикоснешься к ней.

========== 32. Они ничего не говорят (2). ==========

Хеймитч встречает её, такую же красивую, с фальшивой улыбкой на лице, с грустью в глазах, в уютном кафе в почти центре Капитолия. Он бы ни за что сюда не приехал, но Хевенсби зачем-то попросил его как можно быстрее явиться в столицу. Сейчас Эбернети сидит и ждет Плутарха, медленно размешивая сахар в кофе, смотрит в упор на неё, сидящую через три столика от него. С мужем. Почему-то этот факт не переворачивает в душе ничего, не заставляет кулаки гневно сжиматься, а желание разбить этому ублюдку лицо застилать сознание мутной пеленой.

Эффи знает, что он здесь. Она видит его, такого расслабленного, когда-то родного, но сейчас безумно далекого. Видит и хочет плакать: ведь любовь не прошла. Наоборот, она с каждым днем разрасталась всё больше и больше, уходя своими корнями далеко-далеко. И если бы не Тобиас, если бы не свадьба, после которой она не видела Хеймитча два года, она бы наплевала на всё, уехала бы в Двенадцатый. Только бы быть с ним.

Эбернети смотрит на неё, но ничего не чувствует. Чувствует лишь тупое безразличие, окружившее его плотным коконом. Горько ухмыляется, кивает вошедшему в это уютное кафе Плутарху и, откинувшись на стул, переводит взгляд на посетителей.

Хевенсби садится за столик, достает какую-то папку и начинает что-то говорить. А Хеймитч слушает. И чувствует её взгляд. Но ему всё равно.

Комментарий к 32. Они ничего не говорят (2).

Маленькое продолжение к «Помни, что я люблю тебя, принцесса». ХЭ к тому драбблу я, увы, не вижу.

========== 33. Не уходи. ==========

Эффи приезжает в Двенадцатый теплым апрельским вечером, когда весеннее солнце уже начинает скрываться за горизонтом, но всё продолжает радовать своими теплыми лучами жителей Угольного. Она никого не предупреждала о своем визите, поэтому в гордом одиночестве идет в Деревню Победителей, удобнее перехватывая в руке не такую уж и большую сумку с самыми необходимыми вещами.

Она останавливается около дома Эбернети, озираясь по сторонам, будто проверяет, не следит ли за ней кто-то. Эффи глубоко вздыхает и, пригладив волосы, не скрытые под тяжелым париком, быстро преодолевает серые каменные ступеньки. Поднимает руку, затянутую в перчатку, чтобы постучать в темно-коричневую, почти черную дверь, но так и не стучит. Сомнение закрадывается в душу противной змейкой, отравляя и убивая те крохи уверенности, которые у неё были ещё в Капитолии. А стоит ли ей сейчас стучать? Стоит, ведь терять нечего больше — престижная, как она раньше думала, работа больше никому не нужна, её дом разрушен, а знакомым или друзьям, которые, как думала сама Тринкет, у неё были, просто нет до неё дела. Остались только Плутарх да Крессида, которые ушли с головой в рабочую рутину. Ей посоветовали уехать, что она и сделала. Только не сразу, а через пять лет после окончания Революции, когда она, взвесив все «за» и «против» решилась. Ведь друзья у неё остались только здесь, в Двенадцатом.

Короткий и, как кажется Хеймитчу, неуверенный стук в дверь отвлекает от разглядывания корешков каких-то старых книжек, которые пылятся на полке уже неизвестно сколько времени. Он поднимается с дивана, оправляет помятую, но чистую рубашку, и неторопливым шагом идет к двери, попутно включая свет. Останавливается около двери, положив ладонь на прохладную медную ручку, и, прокашлявшись, резким движением открывает дверь, собираясь спровадить того, кто пришел. И уже набрав в легкие побольше воздуха, чтобы начать свою тираду, так и застывает с открытым ртом, глядя на девушку, стоящую перед ним. Черты лица кажутся Эбернети безумно знакомыми, а глаза, своим глубоким цветом напоминающие воды лесных озер, что-то переворачивают внутри, заставляют сердце забиться в ускоренном ритме.

Тринкет неуверенно улыбается, всматриваясь в ошарашенное лицо Эбернети. Она отмечает, что бывший ментор некогда самого убого Дистрикта ничуть не изменился — всё те же волосы, которые постоянно лезли ему в глаза, всё те же проникновенные глаза её любимого цвета. Только темные круги под глазами да почти незаметные морщинки говорят о том, что этот человек прошел через многое — и хорошее, хоть этого хорошего и было мало, и плохое, которого хватило бы всему некогда многочисленному населению Капитолия.

— Вы кто? — улыбка на губах Эффи становится ещё шире, и она, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, отвечает тихо, всматриваясь в серые глаза Хеймитча:

— Не узнал?

Эбернети хмурится, а потом удивленно поднимает брови, разглядывая улыбающуюся девушку. И тут он вспоминает то, что когда-то забыл. Вспоминает тихий, ласковый и успокаивающий голос Тринкет, когда она приходила к нему после очередного убитого трибута на Арене на очередных Играх, отбирая бутылку; вспоминает нежную синеву её глаз, когда она что-то говорила ему, постоянно ловя его взгляд; вспоминает её нежные руки, когда он пьяный заваливался в её комнату, а она, укрыв его одеялом, аккуратно смахивала со лба волосы.

— Эффи? — он медленно скользит по ней взглядом, отмечая, что в ней всё изменилось, кроме глаз и голоса. Теперь она не похожа на разукрашенную куклу, наряженную в какие-то дикие наряды.

— Впустишь? — она кивает на свою сумку, неловко как-то пожимает плечами.

— Да. Проходи, — Эбернети отходит, пропуская Тринкет внутрь, а потом плотно закрывает дверь, облокачиваясь спиной о дверь.

***

Эффи проходит на кухню, постоянно озираясь по сторонам, поражаясь той чистоте, что сейчас царит в доме Эбернети. Но удивляется ещё больше, когда на столе видит не полупустую бутылку с каким-то пойлом, а тарелку, на которой лежат печенья. Хеймитч же проходит за ней, ставит чайник и садится за стол, в упор глядя на неё. Просто смотрит, молчит, и от этого взглядя Эффи становится как-то неудобно.

— Зачем приехала? — вопрос звучит немного грубо, но по-другому Хеймитч не может.

— Я… — Тринкет как-то досадливо взмахивает рукой и садится за стол, напротив Хеймитча. — Мы же друзья, — опустив голову, крепко сцепив пальцы в замок. Хеймитч откидывается на спинку стула, отбивая пальцами ритм по деревянной поверхности стола.

— Да, принцесса, — от почти родного «принцесса» у Эффи робкая улыбка появляется на губах, и она медленно поднимает голову. — Мы друзья.

Пока Эбернети заваривает чай, Эффи украдкой наблюдает за ним, сложив руки на коленях.