Преодолевая крутые петли дороги, змеившейся по обратной стороне перевала, она взглянула назад, на Хорли, и мстительно усмехнулась: Надеюсь, что час большой жары застанет этого подлеца в самой середке сковороды!
Оказалось, что спускаться даже тяжелее, чем подниматься - по крайней мере, ногам Алейтис пришлось туго.
После четвертого поворота она тяжело плюхнулась на ближайший плоский камень и принялась рассматривать свои босые подошвы. Кожа вся была покрыта синяками и царапинами от острых камней. Девушка чувствовала непроходящую боль.
- Ахай, Ай-Ашла! -пробормотала она, шевеля пальцами ног. Она не ощущала своих пальцев, словно они пе принадлежали ей больше - какое-то странное онемение.
- Еще немного, - пробормотала она, - и я сотру ноги до самых коленок. Мулак, азиз-ми, я знаю, ты тоже устал, но мне придется немного проехаться на тебе верхом.
Вниз и вниз по бесконечной дороге. Казалось, ей не будет конца... Отдых в большую жару. Остановка, чтобы конь мог немного восстановить силы, пощипать жесткой горной травы. Напиться. Глоток воды, время от времени.
Снова в путь. Вниз и вниз. Она силой заставляла себя глотать безвкусные куски хлеба. Снова шла, чтобы сохранить силы коню. Вниз...
На третий день пути вниз по склону Мулак споткнулся, упал на колени и выбросил ее из седла.
Приподнявшись на локтях, она потерла слипающиеся глаза и с трудом пришла в себя. Конь тяжело дышал, его впалые бока поднимались и опускались, - зрелище довольно жалкое. Алейтис села, потерла лицо ладонями, стараясь что-то сообразить.
Хеш закрыт диском Хорли, и поэтому час большой жары смертельной опасности не представлял, хотя выдержать его было крайне трудно. Поэтому Алейтис старалась использовать каждую минуту. Она посмотрела на коля. Похоже, она перестаралась. С трудом поднявшись, сделала несколько шагов и покачнулась. Мир вокруг неe завертелся. Наконец она пришла в себя окончательно.
Опустилась на колени у ног Мулака, глядя на разбитые в кровь его ноги. Прижав пальцы к ранам, она выпустила на волю реку энергии из каналов своих рук. Мир стал серым-серым, постепенно погружающимся в черноту.
Некоторое время спустя она проснулась, почувствовав, что Мулак толкает ее носом. Одной рукой она оттолкнула его прочь, испытывая удивившую ее саму слабость. Преодолевая дрожание в каждом суставе, она, наконец, поднялась на ноги. Вцепилась в луку седла, опустила на него голову и стала ждать, пока пройдет тошнота. Но сесть в седло была еще не в состоянии. Даже не стала пробовать.
Следующий час миновал, на удивление, благополучно, хотя половину пути она спотыкалась и шла чисто машинально, так как сознание ее было отключено. Пять раз оно возвращалось, и Алейтис ощущала себя на земле. Мулак терпеливо стоял рядом, ожидая. И каждый раз казалось, что подняться на ноги уже невозможно, но она всетаки поднималась. Они достигли озера как раз в тот момент, когда Хорли начал опускаться за горизонт.
Трава, появившаяся под ступнями, после россыпей камней казалась по-райски мягкой, словно нежный шелк.
Тень деревьев - благодать для воспаленных глаз. Она плюхнулась в прохладу озера у самого берега. Ей показалось, что сама кожа тела начинает впитывать воду, насыщаясь - прохладную, такую прохладную...
Мулак пытался щипать траву.
- О, Мадар! Опять я забыла. Прости, друг! - Она, радостно шлепая по воде, выбралась на берег, сняла с коня узду, седло и одеяло.
Мулак с наслаждением принялся щипать роскошную траву у. озера.
После отдыха двигаться стало легче - дорога шла вдоль воды, и к тому же теперь Алейтис, наученная горьким опытом, не позволяла себе и Мулаку дойти до крайней степени усталости. Но долгих остановок она не делала. Не осмеливалась. Прямо верхом на коне она врезалась в воду, смывая слой грязи, пыли и соли от высохшего пота, а вместе с грязью - боль и усталость.
Но позади она постоянно чувствовала присутствие Тарнсиана. Иногда его ментальное прикосновение не беспокоило несколько часов подряд, но Алейтис не тешила себя надеждой. Щупальце всегда возвращалось и находило ее. Иногда прикосновение его сознания было очень слабым, прозрачным, почти неощутимым. Иногда - таким сильным, что она двигалась как сквозь воду, преодолевая его притяжение.
Она исхудала, напряжение и недостаток еды истончили ее плоть. Проходили дни, она почернела от загара, кожа натянулась на костях, волосы стали жесткими, склеившись от пыли и сала. Руки дрожали, стоило их только поднять. Теперь они стали такими грубыми, костистыми, пыль въелась во все поры, и ее трудно было смыть. Она старалась не смотреть на свои руки. Состояние Мулака было не намного лучше. Постоянное давление нервного напряжения сказывалось и на нем.
Он все чаще спотыкался.
Алейтис мгновенно реагировала на это, перемещая вес, чтобы помочь уставшему коню восстанавливать равновесие. Она похлопала его по холке.
- Хоа, малыш, осторожней! - Потом соскользнула вниз, на землю, осмотрела жеребца. У него уже явственно проступали ребра, шкура местами покрылась пятнами засохшей пыли, соли и пены, Алейтис покачала головой.
- Сегодня будем отдыхать, ми-муклис. Если он нас нагонит, ну и ладно, значит, так тому и быть. По крайней мере, сегодня вечером ты наешься...
Она потянулась, застонала и скривилась от боли.
- Аххкан-ахай, у меня уже живот приклеился к спине. - Она посмотрела вдоль дороги. - Сколько же еще до этого Тиджарата? - В глазах начало двоиться и мерцать.
Голова тупо ныла, тошнотворное чувство нависшей беды не оставляло в покое. Она крепко сжала зубы и отвела коня с дороги в тень деревьев.
Расседлав Мулака и отправив ere к речке, она сняла с себя одежду и бросила кучей па траву, придавив седлом, чтобы не унесло ветром. Осторожно пройдя через высокую траву, испытывая такое чувство, словно ноги ее были из тонкого стекла, она вошла в воду и принялась драить бока Мулака пучком травы. Мулак радостно встряхнулся, окатив ее фонтаном брызг. Она устало улыбнулась и отпустила коня на берег, где он принялся щипать сочную траву.
- Еще бы немного зерна для тебя... - с грустью сказала Алейтис,
Потом, вымывшись, насколько было возможно, она устало расположилась на плоском камне, вернее, упала на него, довольно чувствительно ударившись колени подогнулись сами собой.
- Вот сейчас, - сказала она, невесело улыбнувшись, - мне пригодился бы кусочек старого сыра.
Она подалась вперед и осторожно провела рукой по воде.
- Раньше я этого не могла, - продолжала она думать вслух. - Раньше я оставляла рыбу в покое. Забавно, как меняются взгляды, стоит только немного проголодаться.
Мысленно она увидела маленькую рыбешку в глубине и заставила ее подплыть к своей руке. Вытащив рыбку из воды, она швырнула ее на берег и решительно направилась к тому месту, где оставила одежду и седло, пока рыбка прыгала, погибая на горячем камне.
Потом, с ножом в руке, Алейтис подобрала умершее существо, долго смотрела на обтекаемое, опалово-сверкающее в ярком свете тельце. Несколько минут назад она разделяла ощущение жизни с этой рыбой, чувствовала ее лучше, чем собственную руку...
- Не могу!
Ведь это могла быть ее собственная плоть, мертвая, обмякшая..
- Не могу, - прохныкала она. Потом желудок ее снова свело судорогой, колени подогнулись, и она рухнула рядом с рыбой. - Мой ребенок, - ахнула она. - Аи, Мадар!
Скрипнув зубами, чувствуя себя убийцей, она провела ножом пo животу рыбы. Вычистив кишки, отрезала голову и швырнула отходы в реку. Потом ткнула в белое мясо тушки кончиком ножа. Поддела кожу, отодрала, обнажив полупрозрачное бледное мясо. Закрыв глаза, поднесла тушку к губам, собрав остатки своей воли.
- Я ему не сдамся, нет! - прорычала она.
И, больше не раздумывая, сунула рыбу в рот, начав решительно жевать. Сырая рыба, к удивлению Алейтис, имела вжус свежий, чистый, и жевать было довольно легко. Вскоре от рыбы остался только очищенный костяк. Но желудок требовал еще.
