В самой большой каюте, предназначенной для инфанты, Каталина и Мария застали донью Эльвиру. Дуэнья происходила из старой и уважаемой кастильской семьи, была предана королеве Изабелле и решительно намеревалась исполнить свой долг в отношении ее дочери. Слово доньи Эльвиры стало законом в свите инфанты. Строгая и гордая женщина, далеко за пятьдесят лет, с презрительным взглядом и острым языком, дуэнья свято блюла свой покой, давно забыв ощущения молодости, когда жизнь внутри бьет ключом. И тем не менее, несмотря на всю суровость этой дамы и ее закоснелые взгляды, королева безоговорочно доверяла ей и велела дочери поступать так же.
С трудом перемещаясь по тесной каюте, грузная донья Эльвира критически осматривала четыре платья, разложенные на кровати и дорожном сундуке: из красного с золотом дамаста, шелка, самого дорогого черного бархата и золотой парчи. Заботами Изабеллы ее дочь отправилась в Англию, одетая как подобает будущей королеве. Изрядная сумма была затрачена на приданое, призванное показать славу и величие Испании. В трюме ждали целые сундуки прекрасных платьев, сорочек, отделанных тончайшим черным кружевом, бархатных накидок с оторочкой золотой и серебряной тесьмой или жемчугом. Там имелись ночные рубашки с кружевной каймой для летнего времени и с меховой опушкой – для зимы, матерчатые чулки, долгополые киртлы – платья без рукавов на плотной подкладке, а также жесткие испанские «корзинки»[2], превращавшие юбки в подобие колоколов. Кроме того, в запертых на замки тяжелых металлических сундуках покоилась золотая и серебряная посуда, а также украшения инфанты. Екатерина восторженно вскрикивала, когда мать показывала ей роскошные ожерелья из драгоценных камней, золотые цепочки, распятия и броши, изготовленные специально для нее.
Потом королева Изабелла положила на протянутые руки дочери великолепно вышитую крестильную рубашку:
– Для твоих детей. Молю Бога, чтобы Он благословил тебя множеством сыновей. Я надеюсь, ты станешь для Англии источником всевозможных радостей.
При воспоминании об этом Каталине захотелось расплакаться.
– Вот это, – вынесла вердикт дуэнья, указывая на платье из дамаста, – если ваше высочество не возражает.
– Конечно, – согласилась инфанта.
Мать наказала ей во всем полагаться на суждение доньи Эльвиры.
Инфанта терпеливо стояла, пока три ее фрейлины – Мария де Салинас и сестры-двойняшки Исабель и Бланш де Варгас – надевали на нее «корзинку», сорочку, киртл, а поверх него роскошное платье со шнуровкой на спине и присборенными, широкими, низко свисающими рукавами. Донья Эльвира собственноручно застегнула на шее Каталины тяжелое золотое ожерелье с буквой «К» из драгоценных камней и изображением граната – личным символом принцессы.
– Гранат приносит плодородие, – говорила королева Изабелла. – Первое, что ты должна сделать для принца Артура, – это родить ему сыновей.
Каталине было десять лет, когда это ожерелье изготовили. В то время заботы о продолжении королевского рода еще относились к далекому будущему. Однако сейчас инфанте хотелось бы знать больше о процессе обретения сыновей. И мать, и дуэнья говорили ей, что обязанность жены – во всем подчиняться воле мужа и что дети рождаются от его удовольствия. Мать, с многочисленными ссылками на Священное Писание, немного рассказала ей о том, как появляются дети, и тем не менее все это было окутано дымкой тайны. Очевидное смущение Изабеллы и разные околичности лишь привели девочку в замешательство и утвердили в мысли, что достойные люди о таких вещах распространяться не любят. Однако через несколько недель она выйдет замуж, тогда-то ей все и откроется.
Донья Эльвира взяла в руки отрез тончайшего батиста, очень изящно отделанный по кромке.
– Ее величество распорядились, чтобы ваше высочество до свадьбы носили вуаль, – вспомнила дуэнья о своих обязанностях, расчесывая длинные волосы Каталины и покрывая вуалью ее рыжую головку.
Но вот принцесса появилась на главной палубе. Матросы выпрыгивали на забитую народом пристань, обматывали канатами швартовые тумбы и причаливали корабль, но всё вокруг – и Плимут, и собравшиеся приветствовать ее люди, и весело трепещущие на ветру флаги – сквозь складки вуали виделось ей как в тумане.
Как только трап был установлен, стала высаживаться свита. Первым величественно сошел начальник эскорта, гранадский герой граф де Кабра. За ним следовали первый камергер двора Каталины дон Педро Манрике, муж доньи Эльвиры, второй камергер Хуан де Диеро, духовник Каталины Алессандро Джеральдини, три епископа, а дальше – стая дам, служанок, придворных и слуг, все разодетые в пух и прах, в лучших платьях и ливреях. Никто не посмел бы сказать, что отправленная в Англию дочь властителей Испании, их католических величеств короля Фердинанда и королевы Изабеллы, испытывает недостаток хоть в самой малости.
Каталина сходила по трапу последней, в сопровождении внушительной доньи Эльвиры; та была в великолепном платье из зеленого дамаста и черного бархата, седые волосы дуэньи скрыты под массивным чепцом. Этого мгновения Каталина дожидалась всю жизнь – по крайней мере, сейчас ей так казалось, – но с трудом верила, что он настал. Она держалась горделиво, с подчеркнутым достоинством, ведь она представляет здесь своих родителей и Испанию, самую влиятельную силу во всем христианском мире.
Впереди нарастал звук радостно-возбужденных голосов. После четырех дней качки инфанта чувствовала легкое головокружение. Ступив наконец на землю, она ощущала торжество, смешанное с благоговейным трепетом. Вот оно – королевство, правительницей которого она однажды станет. По воле Бога удостоилась она этой чести и получила в мужья незнакомого принца.
Мэр Плимута и его приближенные в подбитых мехом алых мантиях ожидали инфанту, замерев в глубоких поклонах.
– Добро пожаловать, ваше высочество! – прогремел мэр. – Добро пожаловать в Англию!
– Благодарю вас, господа, – ответила Каталина, наклоняя голову.
Она разучивала эти слова на борту корабля. По-английски инфанта говорила не слишком хорошо, с сильным акцентом, но намеревалась поработать над этим.
Толпа одобрительно гудела. Некоторые с разинутыми ртами глазели на слуг-мавров из испанской свиты инфанты, но большинство толкали друг друга локтями, чтобы получше рассмотреть новую принцессу. Каталина смутилась, сделавшись предметом такого жадного любопытства, хотя и знала: по мнению ее отца, английскому королю повезло заполучить для своего сына невесту из Испании.
– Эти люди не могли бы встречать ваше высочество с большей радостью, будь вы самим Спасителем! – воскликнул кто-то из свиты Каталины.
Донья Эльвира нахмурилась. Мужчинам не полагалось столь бесцеремонно обращаться к принцессе. Но даже строгая дуэнья была удовлетворена тем, как приняли ее подопечную.
– Его милость король шлет вам свои приветствия, моя госпожа, – сказал мэр. – Он с нетерпением ждет момента, когда вместе с принцем Артуром сможет лично приветствовать вас в Лондоне. А пока, чтобы порадовать ваше высочество, подготовлен большой праздник.
Каталина была в растерянности: земля продолжала раскачиваться под ногами. Но она не могла допустить, чтобы это помешало ей произвести хорошее впечатление, а на это у нее был особый расчет.
– Пожалуйста, поблагодарите от моего имени мэра, – сказала инфанта дону Педро Манрике, который немного говорил по-английски. – Для меня большая честь быть его гостьей.
За спиной раздавались голоса матросов, выгружавших с корабля багаж принцессы. Граф де Кабра напряженно следил за тем, как переносили на берег железные сундуки с сотней тысяч крон – первой частью приданого Каталины. Его обязанностью было неустанно охранять эти сокровища.
Сияющий и раздувшийся от важности мэр с видимым удовольствием сопровождал инфанту сквозь возбужденную, кричащую от радости толпу к месту торжества. Первые впечатления Каталины от Плимута и его обитателей были ужасны. В Испании она привыкла видеть каменные фасады домов, за которыми скрывались дворики-патио, а здесь целые улицы были застроены вплотную прочными фахверковыми домами. Некоторые, что побогаче, имели в окнах блестящие стекла ромбовидной формы. Соломенные крыши возвышались над верхними этажами и свешивались в узкие, заполненные народом переулки. Запах рыбы в этом кипящем жизнью порту проникал всюду. Каталина видела, как женщины приветствуют возвращающихся домой моряков, целуя в губы – у всех на глазах! Такого не потерпели бы в Испании, где женщины вели почти затворническую жизнь и почитали себя счастливицами, если им дозволялось ухватить краем глаза какой-нибудь отблеск мира со своего балкона.
