- Эй, кто идет!? – послышался каркающий голос с вышки.

- Френсин! – выкрикнула она перед тем, как окончательно упасть перед родным домом.

Тогда она опять слегла с воспалением легких и обморожением. Рану на голове зашили, глаз вылечили старыми средствами, пусть и стал он хуже видеть, но лучше, чем ослепнуть. Старейшина собрал всех охотников и страшно ругался, что они пропустили медведя, который чуть не задрал человека. Он кричал, что добрый десяток опытных мужчин-охотников за неделю не мог выследить одного медведя, из-за них маленькая девочка могла погибнуть, если бы не была таких хорошим охотником.

Её возвращение посчитали чудом, особенно когда она рассказала про горы. Её назвали “любимой духами”, если лес не дал ей погибнуть. Сама же Алиса никому не рассказывала, что в деревню её привела птица, считая это галлюцинацией больного мозга.

И еще одна галлюцинация в этот самый момент сидела на ветке дерева перед ней и смотрела со знакомым раздражением и тревогой: Что ты здесь делаешь? Алиса моргнула, потрясла головой, попыталась прийти в себя, но, как и ожидалось, сокол не исчезал, только раздражения в его взгляде стало больше.

- Бетти, - позвала она, стараясь не отводить глаз от птицы, - ты тоже его видишь?

- Птицу? – мисс Росс отзывается сзади. – Да, очень красивая.

- Это сокол, - голос дрожал, и Ал ничего не могла с этим поделать.

- Сокол? Я раньше видела их только в зоопарке. Почему мы стоим?

Птице, кажется, надоел глупый человеческий разговор, она передвинулась по ветке в сторону, немного похлопала крыльями, раскрывая их в полную силу, задевая даже ветки ближайших деревьев. На снегу остались следы, и не осталось даже ощущения, что это галлюцинация. Алиса достала из кармана заячью шкурку, в которую были завернуты остатки мяса, и разложила на земле.

- Мы потерялись, - сказала она, - пожалуйста, помоги нам.

Сокол мягко и изящно спланировал на землю, аккуратно приземлился возле подношения. Он тщательно осмотрел пищу, выбрал самый сочный кусочек и быстро расправился с ним. И тут застывший воздух будто всколыхнулся, тонко завибрировал. Лес ожил и заговорил. Бетти, конечно, этого не услышала, но Алиса… она услышала. Голоса обрушились на неё лавиной, с грохотом, оглушили своим гомоном. Внезапно голоса из дикой какофонии превратились в тонкую песню, слились в один красивый звук. Галлюцинация? Нет, это пела похороненная под обломками разоренного и сожженного Нью-Йорка, сколотой промерзшей земли и погребального савана её снежная часть. Аляска не просто приняла её как родная земля, она дала ей ощущение дома.

Птица все еще смотрела на них, вертела головой. Через секунду ей надоело, и она вспорхнула обратно на ветку, затем перелетела на другую.

- Бежим! – вскрикнула Алиса, уже на бегу подбирая шкурку с остатками мяса. Ни за что нельзя было упускать сокола из вида. Иначе из леса до темноты им не выбраться.

Они бегут быстро, едва поспевают, продираются через сплетение веток, проваливаются в сугробах, запинаются и падают. Алисе бы вновь посадить Бетти на спину, но нельзя останавливаться ни на секунду. Шутер ворчит и фыркает, когда снег падает за шиворот и холодит острой болью чешуйчатую кожу. Будто пламя лижет, медленно, с садистским удовольствием, как когда-то, будто бы в прошлой жизни, Клинт касался языком обнаженной шеи и запястьев. Действия диаметрально противоположные: боль и удовольствие от нежности, но сила ощущения – такая же.

Лес заканчивается неожиданно, хотя, это не совсем его конец, сквозь него идет широкая полоса, на которую они выходят. Сокол делает большую дугу в воздухе, в насыщенном голубом небе, с громким криком торжества. Ал удерживает Бетти от падения, не отрывая глаз от следов на снегу. Какая-то часть её поняла все еще на берегу ручья, какая-то часть знала, где они, но она не могла ей верить, считая пустой надеждой. Санная дорога, пересекающая густой лес, стала последней каплей. Сокол громко хлопает крыльями, приземляясь на ветку неподалеку.

- Спасибо, - произносит Шутер. Она хочет подойти, но ноги словно приросли к земле. – Спасибо тебе.

Не теряйся больше, малыш.

Птица пролетает над ними, уносясь в свои края. Но в подставленные ладони мягко планирует большое перо из её крыла. Алиса внимательно рассматривает подарок, вспоминая, что в тот раз для неё тоже оставили перо, но она не смогла его взять, потому что очень ослабла и бросила все силы на несколько шагов до смотровой башни. Сокол не просто вывел её из леса, спас от смертельной опасности, но и оставил знак того, что это был не бред.

- Сокол только что вывел нас из леса? – медленно проговорила Бетти. – Мне одной мерещится что-то слишком странное. Мы будто застряли в фильме “Другие”, умерли, и не знаем, что мы умерли, и эта птица проводила нас…

- Все проще. Все гораздо проще. Мы живы. Просто это не тот мир, к которому ты привыкла, - улыбнулась Алиса, достав из её сумки мотки бинтов. – Это дикая природа, как джунгли Амазонки, где проживают племена с первобытным укладом. Люди живут так же, как жили их предки сто, двести лет назад. Потому что им и так хорошо, им не нужны ни машины, ни бетонные коробки домов. И им не нужна никакая другая религия кроме их собственной.

- Ты хочешь сказать, что это был какой-то местный бог? – женщину передернуло. Она с удивлением посмотрела на перо, которое было воткнуто в один из карманов куртки Ал. Как существо из нематериального мира могло оставить материальное доказательство?

- Бог здесь Великая Мать или Мать-Природа. А Сокол является исполнителем её воли и духом-хранителем.

- Откуда ты знаешь?

- Думаю, у всей Аляски единое информационное поле, которое трансформируется в зависимости от того, кто в него входит. Я росла в деревне, где тотемным животным был Сокол. Ты имеешь другие представления о божественном. Он выбрал ту форму, которая ему ближе.

- Подожди, то есть, ты приверженец анимистических религий?

- Я вообще странный в этом смысле человек, - весело улыбается Ал.

- Насколько странный? Ты бегаешь голая вокруг костра? Приносишь человеческие жертвы?

Замотанная в бинты ладонь ложится ей на лицо, закрывая рот. Бетти послушно перестает говорить, видя, как её собеседница прислушивается к чему-то. Она тоже пытается прислушаться, но не слышит ничего. Алиса же слышит тонкий-тонкий звук колокольчика, нервный, будто рывками, будто кто-то неумелый дергает за его язычок, шаловливо извлекая звуки. Воздух дрожит от дерганого перелива. Затем к колокольчику добавляется конское ржание. Когда сани выезжают из-за поворота, Шутер не может поверить своим глазам. Действительно небольшие сани, в которые запряжена лошадь, и колокольчик заливается смехом. Рядом с санями бежит пушистая собака и ворчит, подгоняя лошадь. А лошади все равно, она тащит вперед свою поклажу, кивая головой с длинной блестящей гривой, изредка фыркая на собаку. В санях один ездок – маленький старик в тулупе и меховой шапке. Он держит в руках поводья, направляя лошадь по дороге, чтобы она не сходила с санного пути, и сани не застряли в снегу.

Собака замечает их первой, бежит вперед еще резвее, буквально серой молнией преодолевает расстояние между санями и двумя девушками на обочине, прыгает перед ними и глухо тявкает. Она выглядит внушительно, высотой примерно полметра в холке, с сильными лапами и маской на мордочке. Расположение глаз придает взгляду что-то волчье, но вместе с тем взгляд мягкий и дружелюбный. Бетти отходит назад, хотя собака по внешнему виду не вызывает страха, скорее желание потрепать за ухом и обнять. Алиса опускается на колени и без опасений запускает забинтованные руки в густую шерсть.

- Привет, хей, привет! – шепчет она, позволяя серой собаке с разноцветными глазами опрокинуть себя на спину. Собака вылизывает её лицо шершавым языком и смешно тявкает.

- Снежинка! Оставь человека в покое! – старик быстро спускается с саней и бежит к ним, оттаскивая собаку за ошейник. – Не бойтесь, она у меня безобидная, только игривая очень, - улыбается он Бетти. Женщина не понимает его речи, какой-то смеси исковерканного английского и еще какого-то языка, искаженного настолько, что невозможно понять какого. Она криво улыбается и смотрит на Ал, которую этот язык, кажется, не смущает. Более того, она отвечает: