По ковру прошуршали мягкие шаги. Дверь отворилась, и в проеме выросла фигура Давыдова.
- Ты до полусмерти меня напугал! - сказала Абрамцева, переведя дыхание. - Как ты вошел?
- Взял пропуск Дэна. - Давыдов показал карточку.
- И "домового" отключил ты?
- Я, чтобы не будоражить твоих бдительных соседей. Прости, не хотел тебя пугать. Нужно поговорить. - Он посторонился, пропуская ее в гостиную.
- Прямо сейчас, на ночь глядя?
- Два часа назад, - серьезно ответил Давыдов. - Я надеялся, ты вернешься раньше.
Только теперь Абрамцева присмотрелась к нему и почувствовала под ложечкой неприятную тяжесть. Все его движения, жесты, взгляд - все свидетельствовало о напряжении и предельной собранности, при этом говорил он резко, даже возбужденно, и сам был весь какой-то взъерошенный; никогда прежде она не видела его таким. Не говоря уже о том, что вламываться в гости без приглашения было не в характере Давыдова.
Он был совершенно трезв, хотя на журнальном столике у дивана стояла початая бутылка бренди и полный до краев стакан, лед в котором давно растворился. Абрамцева представила, как Давыдов недвижно сидит в темноте - два, три часа? - смотрит сосредоточенным взглядом мимо позабытого стакана, и ей сделалось жутко.
- Что случилось?
- Я вынудил Птицу сознаться, - сказал Давыдов. - Каляев прав: все от начала и до конца - ее рук дело.
Часть третья
Абрамцева села - почти что рухнула - в кресло.
- Значит, все-таки Птица... Все-таки она! Но как ты добился признания? - Со смесью восхищения, недоверия и тревоги она взглянула на Давыдова. - Приставил к ее кристаллическим мозгам лучемет?
- Изобразил на ИУ вылет в долину Мечтателей и пригрозил утопить нас обоих в кислоте, - сказал Давыдов. - В переразвитой интуиции с "размазанным временем" есть свои минусы: Птице стало известно, что я не собираюсь останавливать падение за несколько секунд до того, как мы бы "упали" в озеро. Поэтому она заговорила. Но, знаешь, - он тряхнул головой, как-то неестественно усмехаясь, - это было нечто! Я почти убедил сам себя, что действительно разобьюсь; никогда не чувствовал ничего подобного. Едва избежал "крушения". А там уж набрал высоту и вытянул из Птицы все остальное. Но вылез из ИУ с трясущимися коленками.
- Если б Птицу установили вместо Вохлва на настоящую машину, ты бы тоже это проделал?
Давыдов взглянул на нее исподлобья с той же застывшей на губах усмешкой.
Абрамцева укоризненно покачала головой.
- Глупо, Слава. Хотя я тебя понимаю... Ну и что Птица?
- Ни для кого не секрет, что Дэн ей не нравился. Тогда как с остальными она хорошо ладила. Поэтому... не знаю даже, как сказать. - Давыдов встретился с Абрамцевой взглядом. - В общем, Птица утверждает, что сделала это ради нашего блага: моего, твоего, Игоря, который из-за нас... из-за всего этого переживал. Она проанализировала известные ей обстоятельства и детали нашего, так сказать, бытия, и пришла к выводу, что после смерти Абрамцева нам станет лучше и проще жить. Так что она решила взять на себя убийство, невозможное для нас самих по моральным причинам, а себя она сейчас считает не связанной моральными нормами. Помнишь земную легенду о Големе? Глиняном человеке, оживленном иудейским рабби-каббалистом в качестве средства защиты своего народа от погромщиков.
- Точнее говоря, как орудие противления злу насилием, невозможным, по религиозным и социальным причинам, для его создателей.
- Вот именно. Похоже, Птице понравилась ассоциировать себя с этим существом.
Абрамцева, не сдержавшись, выругалась вслух.
Давыдов согласно кивнул.
- Зря Дэн заморочил ей голову Майринком и каббалистическими мифами. Но с ней ведь обсуждали сотни книг! - Он хлопнул ладонью по столу. - Почему именно это ей запало?! Ты можешь объяснить? С позиций киберпсихологии, социологии, да хоть как-нибудь...
- Скорее всего, Майринк тут, в сущности, почти ни при чем. - Абрамцева вздохнула. - Исходя из одних предположений, нельзя говорить наверняка - но, думаю, я знаю, в чем дело. В алгоритме. Даже Птица, Слава, почти что ни при чем: в конце концов, в основе своей она машина - мы создали ее такой, какая она есть. Она зависима от нас куда больше, чем мы сами - от генетики и среды: у нее нет настоящей свободы воли. Мы заложили в разум Птицы принципы, которыми она, в отличие от человека, не способна просто пренебречь - но которые она, как любое мыслящее и чувствующее создание, не может не трактовать в большей или меньшей степени по-своему. Птица знает, что краеугольный камень ее морали уже заложен в программный код, ей никуда от него не деться, потому она рассматривает его, как некий абсолют, отталкивается от него... А что это за камень, ты помнишь?
- Принцип предпочтения пользы. Принцип общего... - Давыдов осекся.
- Принцип общего блага. - Абрамцева хмуро кивнула. - Количественная оценка. Благо человечества предпочтительнее блага одного человека. Благо троих предпочтительнее блага одного. Себя она рассматривает как средство обхода моральных запретов, необходимое человечеству для борьбы или адаптации к возможным будущим внешним и внутренним угрозам: такая позиция хорошо соответствует "краеугольному камню", заложенному в ее психику, и приносит ей внутреннее удовлетворение. Дэн с Майринком и все ваши споры про прогрессоров и конкистадоров лишь привели ее к соответствующему выводу коротким путем, но позже она бы и сама до этого дошла. Возможно, тогда жертв было бы больше. Ты связался с Игорем?
- Пытаюсь вызвать его с тех пор, как вышел из ИУ: без толку, - сказал Давыдов. - Он опять оставил где-то коммуникатор. А дома он у него просто отключен. Возвращаться в конференц-зал я не стал, побоялся привлечь внимание: Каляев последние три дня постоянно косится в мою сторону - ждет не дождется, что я что-нибудь выкину.
- Правильно не стал; и сейчас, если поедем искать Белецкого, всех переполошим. Придется отложить все до утра. Со Смирновым сейчас тоже говорить невозможно: он пьян в доску. А Игорь... - Абрамцева нахмурилась. - Он последнее время странно себя ведет и занят чем-то непонятным. Не удивлюсь, если он сам догадался, в чем дело, и сейчас втихую ищет способ проверить, ничего никому не сообщая. Но ты его опередил.
- Не удивлюсь даже, если Игорь, а не Дэн, сжег карточку в речевом самописце, - мрачно сказал Давыдов. - Своего оружия у него нет, но мог взять лучемет Смирнова - наверняка он, как главный инженер, знает код от сейфа.
- Этот код даже я знаю: Смирнов его не менял с тех пор, как мы с Ошем детьми забирались к нему в кабинет. Но вряд ли Игорь пошел бы на такое.
- Наверняка мы этого не выясним; разве что он сам признается. Да и бог с этим: как бы то ни было, я могу его понять. Но проблему нужно решать срочно: что еще Птица может натворить, бог весть... А как решать?
- Решать срочно, тихо и результативно, - сказала Абрамцева. - Если Каляев узнает - проекту точно конец.
- Допустим, сейчас мы Птицу под каким-нибудь предлогом просто отключим, и он этим не заинтересуется - что уже само по себе маловероятно. Но что потом, Валь?
- Как минимум одно решение есть. Радикальное, простое и быстрое в реализации. Но Каляев и его коллеги точно не посчитают его удовлетворительным.
- Радикальное решение? - Давыдов взглянул на нее с недоумением.
- Сделать откат системы к нулевой точке и стереть к черту этот принцип общего блага и другой "защитный" мусор из кода, - веско сказала Абрамцева. - Птица станет еще на ступень ближе к человеку. Кому-то это обязательно не понравится; а, как по мне - ну и что? Люди как-то работают друг с другом, летают в одном экипаже, хотя ни у кого нет пресловутой защиты от злого умысла, заблуждения, глупости. Денис был надежнейшим из людей! И то, едва появился повод, почти все, кто годами с ним работал, все равно поверили в его ошибку. Каляев заблуждается: не мы, наделяя машины личностью, создаем над собой бога - это он видит в машине непогрешимое, бесконечно надежное божество! Защитные и ограничительные алгоритмы хороши для электронных игрушек, военных дронов и автопогрузчиков, чтоб те случайно не передавили забравшихся на склад детей. Но в случае с полноценным кибермозгом эти проклятые алгоритмы - просто нарушение здравого смысла!
