Он улетел в созвездие Стрельца исследовать какие-то гравитационные аномалии, так и не доведя до ума ни один из проектов, которыми занимался на Шатранге, оставив в ИАН только неукоснительно соблюдавшуюся традицию называть экспериментальные искины с использованием его инициалов: потому следующие модели получили названия "ВОЛхв" и "иВОЛга".
С разведзондами шатрангцы с Южного материка общими усилиями худо-бедно справились; с газопроводами не повезло - они так и не были построены. А воздушной навигации достался чудаковатый аспирант Володина Игорь Белецкий, что оказалось для проекта, для Смирнова и для самого Белецкого, прижившегося на Шатранге, огромной удачей - этот несуразный, на первый взгляд, человек довел дело до ума и в короткие сроки достиг таких результатов, каких вряд ли добился бы даже его прославленный учитель. Всего через пять лет искин "ВОЛхв-II", установленный на земной высотный вертолет СП-45, переоборудованный специально под новую навигационную систему, под управлением Дениса Абрамцева совершил свой первый рейс к отдаленной геостанции на западном отроге Великого Хребта. Расход топлива на необязательные маневры был велик, грузоподъемность оставалась мала, но "Шатранг" летал - и летал по таким воздушным трассам, которые считались недоступными для катеров!
В последующие годы ширилась и совершенствовалась система наземной поддержки, дорабатывался искин и методы его обучения. За "Волхвом-II" последовал "Шатранг-III", затем "Шатранг-IV", впервые доставивший груз на обратную сторону Великого Хребта, "Шатранг-V" и, наконец "Иволга" - самая совершенная, самая надежная и самая человечная система из всех. Возможно, более человечная, чем это было необходимо.
Смирнов подозревал, что в последних моделях уровень развития личности диктовали не столько объективные требования задачи, столько желания инженера, порой чересчур остро переживавшего душевное одиночество - но решил не вмешиваться, потому как причин препятствовать такому подходу не видел: "одушевленные" искины в среднем справлялись со своей работой лучше предшественников.
В час, когда Давыдов доставил Иволгу и останки Абрамцева на Дармын, и коммуникатор голосом майора ан-Хоба начал доклад, он впервые усомнился в своем решении.
***
Поздним вечером того же дня - скорее, уже ночью, когда завершены были все другие дела - Смирнов сидел в малом конференц-зале Дармына и показывал Каляеву наиболее интересные записи психосоциальных тестов Иволги; сам он за последние дни уже буквально выучил их наизусть. Но теперь многие фрагменты смотрелись иначе. По-новому.
На экране шла запись тестирования на понимание социального контекста. Тест проводился в научном корпусе в зале ИУ - имитационной установки, использовавшейся как в качестве тренажера для пилотов, так и средства обучения искинов и мониторинга их интеллектуальных и эмоциональных функций. В центре просторного зала на высоких железных опорах была установлена копия вертолетной кабины: титановый короб с Иволгой был закреплен под ней. Все сенсорные пути искина замыкались на главный лабораторный компьютер, который в режиме имитации мог выдавать искусственно сгенерированные данные полета по выбранному маршруту или, в режиме тестирования, отображать реальную картину зала ИУ, позволяя тем самым искину свободно общаться с людьми и выполнять "нелетные" задания. Для этого к ИУ через главный компьютер была подключена специальная сенсорно-кинетическая система, похожая на прилепившегося к потолку огромного паука: на ней были звукоуловители и глаза-видеокамеры на подвижных кронштейнах, привычные искину датчики температуры и давления и даже примитивная механическая рука: с ее помощью Иволга обыгрывала всех желающих в нарды или го.
В психологических и социометрических тестированиях ведущую роль традиционно играли работавшие с искином летчики, но, формально, руководил процессом заведующий лабораторией киберсоциометрии профессор Коробов. Ассистентом у него выступала Валентина Абрамцева.
Давыдов задавал подключенной к имитационной установке Иволге вопросы по литературной классике: Шекспир, Пушкин, Достоевский, Гессе... Тестирование давно потеряло формально-экспериментальный характер: Давыдов то и дело увлекался и начинал всерьез спорить с искином. Абрамцева не останавливала их, а с видимым интересом слушала, время от времени принимаясь быстро вносить что-то в планшет.
Там же присутствовал и Абрамцев: вместе с завлабом он наблюдал за обсуждением со стороны, с "режиссерского" возвышения, привычно пряча за спиной четырехпалую руку. Коробов украдкой улыбался, приглаживая округлую бороду, и напоминал не то Санта-Клауса на новогоднем спектакле, не то просто воспитателя, благодушно наблюдающего за детскими шалостями. Немного схожее выражение проступало и на лице Абрамцева - только безо всякого следа умиления или интереса. Но и без осуждения: в понимании Абрамцева, жена и друг занимались глупостями - однако он снисходительно прощал их ребячество. Давыдов иногда поглядывал в его сторону с видимым смущением.
Смирнов отвернулся. Он чувствовал себя больным.
Каляев просматривал записи молча. В самом начале он достал свой серебристый планшет, но ни одной пометки так и не сделал.
Спор на экране быстро набирал обороты и вскоре сменил вектор: по терновой тропе примеров и ассоциаций искин и человек перешли от литературы к истории, от прошлого - к настоящему.
- Из твоих рассуждений следует, что всякий исторический прогресс есть благо. Но насильственный и бездумный прогресс разрушителен! - запальчиво говорил Давыдов. - Тысячелетние культуры становятся глиной, из которой мы лепим желтые кирпичи - но разве нам известно доподлинно, в какой стороне Изумрудный Город? Мы, люди Земли, постоянно говорим о развитии, о будущих перспективах, и мы убедительны в своих речах и достижениях: случаи военного сопротивления и кровопролития, слава богу, редки; как писалось в старых книгах, мы "завоевываем умы и сердца". Коренное население колоний спокойно принимает наше главенство и новые порядки, стремится скорее войти в Содружество... Здесь, на Шатранге, даже местные аксакалы не противятся переменам. Но кто знает, что мы утратили, загребая все под себя?
