Руки начали подрагивать. «А что, если?..» — коварно шептал противный голосок в голове, и таких голосков звучали сотни, тысячи, так что отчаянный вопль сердца и разума: «Все! Будет! Хорошо!» — не мог заглушить их всех. Хемена беспокоилась. Она очень беспокоилась. Она беспокоилась за Хора, как за часть своей семьи, как в свое время за Виорди и Эвальда. Не существовало разницы между недавним знакомым, который стал так дорог, и людьми, с которыми довелось пройти почти всю жизнь.
Бочком подошел Тэйр с бумагой — Адилунд подписала не глядя, размашисто, жирно, чуть не поставив кляксу. Она переживала гораздо больше сестры, теперь это стало понятно. Супруга Мальса Эссентессера не была просто супругой, вышедшей замуж по расчету. Она любила своего мужа. И Хемена не знала, удастся ли Адилунд добиться ответного горячего чувства, однако Хор свою жену ценил хотя бы как друга. Они стали прекрасной парой. И он мог умереть прямо после свадьбы.
Только не это. Только не это. Только не это. Все будет хорошо.
Сколько уже прошло времени с момента начала операции? А сколько вообще длятся такие операции? Наверное, очень быстро, ведь надо успеть, чтобы не отмерли ткани, да и энергии на долгие процессы не хватит. Что же там, за дверью? На этот мысленный вопрос отвечала только тишина из палаты Хора, отгороженной слишком плотной стеной и хорошо закрывающейся дверью, да слишком громкий стук собственного сердца.
Нет, Хемена не любила Мальса Эссентессера так, как Адилунд. Он дал ей не чувства, он дал ей свободу, и она была благодарна за это.
Наконец хлопнула дверь, и Бьюкенен с усталым, но непроницаемым выражением лица неторопливо вышел в коридор к ожидающим его сестрам. Раль вскочила, побледнев:
— Что? — в её взгляде светилась одна сплошная мольба.
— Я прошу прощения, — равнодушно ответил хирург. — Мальс Эссентессер мертв. Ситуация оказалась слишком трудной.
Это ударило поддых, снесло с хоть какой-то высоты на твердую землю, ломая все на кусочки. Как? Как? Почему? И виновата-то в этом была именно Хемена!
Глаза Адилунд с ужасом расширились.
— Убийца! — тоненьким голосом закричала она, бросаясь на Бьюкенена. — Убийца! Ты убил его!
— Прекратите свое возмущение, вы подписали бумагу, — лекарь с неожиданной силой оттолкнул Адилунд от себя, а взгляд оставался таким же равнодушным. — Ваш муж жив и почти здоров, но впредь относитесь уважительнее к людям нашей профессии.
Бьюкенен повернулся и быстрыми шагами двинулся дальше по коридору, оставив Адилунд с непередаваемой гаммой чувств на лице смотреть ему вслед. Хемена понимала, что у нее выражение лица такое же, но какое же облегчение, что все и в самом деле закончилось хорошо!
Сестра вдруг пошатнулась и, сделав торопливый шаг вбок, прижалась к груди Хемены. Донеслись едва слышные всхлипы.
— Хемин… — шептала Адилунд со слезами. — Он… Он…
— Он жив, и это самое главное, — твердо произнесла Хемена.
Сестра ничего не отвечала, только изредка всхлипывала, уткнувшись лицом в криво надетое из-за беспокойного утра платье. Они долго стояли так, успокаивая друг друга своим присутствием, обе одновременно находясь на месте тревожащейся Хорди и её утешителей.
— Я очень прошу прощения за Бьюкенена, — пробормотал рядом снова подошедший к ним Тэйр. — Он в последние дни просто не в себе. Простите, что вам пришлось такое пережить, я поговорю с ним, я… — он замер, не договорив, потому что рука Адилунд мягко, но властно легла на его запястье.
— Ничего, — улыбнулась сквозь слезы сестра. — Самое главное, что мой муж жив и скоро будет совсем здоров.
— Это — да, — смущенно кивнул Тэйр. — Я сейчас осмотрю его, и после этого вы, наверное, сможете зайти в палату и посидеть рядом, сколько захотите.
— Спасибо, — прошептала Адилунд. — И передайте как-нибудь Байонису Эссентессеру, что его ученик вне опасности и что с ним уже не случится ничего страшного. Но… не говорите о Бьюкенене и всем этом, пожалуйста.
— Да, хорошо, — Тэйр кивнул и скрылся за дверью.
— Странно, — произнесла Адилунд уже для сестры. — Я видела этого человека, — судя по тону, говорила она о хирурге, — вчера, он вправлял мне руку и вел себя гораздо любезнее, чем сейчас. А тут… такая перемена. Я хочу поскорее это забыть, Хемин, — призналась Адилунд.
— Я тоже не отказалась бы, — вздохнула Хемена. — Но, к сожалению, наша память сама решает, что выбросить, а что оставить.
***
Забытье сменилось чем-то по-прежнему темным, однако Хор мог мыслить, рассуждать и понимать. Значит, он все ещё существовал, вопрос только — где? Кто знает, может, тот свет в самом деле есть, и туда попадает каждый человек после смерти, чтобы ответить за содеянное им. Самого главного Мальс сделать не успел — все планы и желания оборвались под безжалостным ножом Кея. Или же не оборвались?
Он попытался пошевелиться. Руки слушались, ноги — тоже, хотя и с заметной болью. Болело вообще все, так что это не очень походило на загробный мир. Выходит, Хор в самом деле остался жив, только не понимал, как все это вышло, благодаря кому так закончилось… и закончилось ли.
Несмотря на все болезненные ощущения, Мальс заставил себя поднять руку и ощупать все, до чего только дотянулись пальцы. Простыня, его одежда, лицо, плотная повязка из приятного на ощупь материала на глазах. Трогая её, Хор слегка надавливал и на глаза, и те отзывались сильной болью. В памяти все ещё покачивалась отвратительная картина ножа, входящего чуть ли не в зрачок. Вряд ли это осталось без последствий. И вряд ли дальше удастся сохранить хорошее зрение, если его вообще удастся сохранить, конечно.
Самое главное, что отзывались ноги: если можно ходить, значит, ничего ещё не потеряно. А живут и без глаз, хотя, конечно, это было бы довольно безрадостно для человека, собиравшегося сделать слишком много.
— Здесь есть кто-нибудь? — прошептал Хор, еле шевеля языком, который тоже болел: ведь он прокусил его, когда старался сдержать крик. — Эй? — уже громче произнес Мальс, и от этого усилия в один момент усилилась боль во всем теле. Он застонал.
— Хор! — раздался сверху тревожный голос Раль. Какое облегчение, что и она жива. — Ты очнулся? Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — прошептал он, попытавшись улыбнуться. — Во всяком случае, для человека, который должен был умереть.
— Не говори так, — она шмыгнула носом. Наверняка плакала, переживала, не находила себе места от беспокойства. Подруга. Напарница. Жена. Адилунд Мистераль-Ричардель. Как же все-таки у неё получилось обменяться местами с Юнари?
— Я чувствую себя живым, — с искренней радостью произнес Мальс. Живым — потому что все болело, отзываясь на каждое мельчайшее движение и на вдохи, однако у мертвых не болит ничего. — Это самое главное. Что говорят врачи? — как он ни хотел выразить все, что постепенно нарастало внутри при осознании произошедшего, но язык слишком ныл для длительного разговора.
— Через неделю ты будешь полностью здоров, — по голосу стало ясно, что Раль тоже улыбается.
— А… глаза?
— Глаза вылечили, и ноги тоже вылечили, — поспешно заверила его Раль. — Тебе провели операцию, и все удалось.
— Кто провел? — Хор знал слишком много Аймалдэнов, чтобы не этот задать вопрос. В конце концов, было интересно, кто его спас.
Раль помедлила с ответом, затем слегка странным голосом проговорила:
— Мне он совершенно не понравился, но этот человек помог тебе… Его звали Бьюкенен Аймалдэн.
— Что? — чуть не закричал Мальс.
— А что такое? — испуганно, совсем тихо спросила Раль. — Он… ты ему тоже не доверяешь? Но ведь все же получилось.
— Ты не понимаешь, — с чувством произнес Хор. — Бьюкенен Аймалдэн и есть Кей.
Он не видел выражения лица супруги, но тихий вскрик сказал достаточно. Несколько секунд она ещё осмысливала услышанное, а затем выдохнула:
— Я убью его, Мальс! Он… Он! Он чуть не погубил тебя!
— Я не понимаю, — Хор был растерян не меньше. — Почему он оставил свидетеля в живых? Почему излечил? — язык напоминал о себе новой и новой болью, однако Мальс совсем не обращал на это внимание, весь поглощенный волнующей темой. Что двигало Кеем? Что он вообще творил? Сначала не убил, потом даже избавил от всех последствий этой кошмарной ночи. Как это расценивать? Издевательство? Слишком уж сложное, ведь Бьюкенен успел исповедоваться во всем Хору, и после такого даже последний идиот и безумец убил бы слишком много знающего человека.
