Профессор Гутьеррес, который не раз штопал и его самого – прятал глаза. И это само по себе – говорило о беде…

– Сеньор Анхель…

Гутьеррес боялся. Боялся всего… ответственности за то, что он, будучи еще молодым, делал во времена режима Видала-Галтьери… боялся, потому что знал, кто стоит перед ним… кто называет себя Анхелем – Ангелом. Они все привыкли жить в страхе… во времена режима офицерские группы открыли террор против собственного народа… небольшие группы офицеров, не получая приказов и никому ничего не докладывая – похищали студенческих и рабочих вожаков, неугодных режиму журналистов и просто тех, кто возбуждал подозрения. Похищенные пропадали без следа… их перевозили на базы в Патагонии, а потом сбрасывали с вертолета или самолета в ледяное море близ Огненной земли. Сбрасывали живыми.

Точное число пропавших – неизвестно до сих пор.

Он был врачом в службе безопасности. Контролировал допросы, оказывал помощь потерявшим сознание заключенным – чтобы можно было снова пытать. Дед сеньора Анхеля был одним из французских и испанских военных советников, кто вместе с аргентинскими офицерами создавал систему распределенного террора.

У офицеров… полковников, генералов – был такой обычай… иногда они забирали детей похищенных, девочек и растили в своем доме. Когда девочке исполнялось восемнадцать, она выходила замуж за своего покровителя… это было очень популярным – вырастить себе жену. Вот и Анхель… доктор не знал точно, чем он занимается, но вряд ли чем-то хорошим – привез себе откуда-то жену, почти ребенка. Она даже по-испански совсем не говорит…

– Можете говорить, как есть. СПИД?

– О, нет… нет ни СПИДа, ни гепатита, ничего подобного.

– Тогда что?

Профессор Гутьеррес снял очки и положил на стол.

– Ее били, сеньор Анхель. Неоднократно. Кто-то очень жестокий бил ее в живот. Потому детей у нее… никогда не будет.

…

– Извините…

Сеньор Анхель какое-то время молча смотрел в глаза профессора. Профессор первый отвел взгляд.

– С этим можно что-то сделать? Деньги значения не имеют.

Профессор беспомощно улыбнулся.

– Боюсь, что нет.

– Она знает?

– Нет. Конечно, мы ничего не сказали.

Сеньор Анхель снова долго молчал.

– Человек, который с ней это сделал – мертв – наконец сказал он.

– Я рад это слышать – сказал профессор – я нашел и другие следы побоев. Никто не должен так обращаться ни с одним живым существом. Если бы я мог, я бы сам убил его.

Сеньор Анхель улыбнулся – впервые за все время разговора.

– Не стоит, доктор. Убивать – мое дело. Ваше дело – лечить. И не говорите ей ничего.

Он бросил на стол профессору несколько стодолларовых купюр и вышел. Из окна своего кабинета – профессор видел, как Анхель осторожно усаживает девушку в машину. Господи… неужели и в них есть что-то человеческое.

Она не попалась…

В Ливане, прямо в аэропорту – она взяла билет на ближайший прямой рейс в Европу – до Тираны, Албания. Ждать было всего ничего, посадку объявили почти тотчас. Она присмотрелась – какого-либо усиления режима безопасности не заметила. Стоят красные береты с автоматами – но это тут нормально, эта страна – всего в шаге от новой войны…

В Тиране – она взяла билет на Париж… это была уже Европа, свободное небо, самолеты летали каждый час, а то и чаще. В туалете аэропорта – она сделала себе укол антибиотика, который дала ей израильтянка. На выходе из туалета она столкнулась с сотрудником службы безопасности аэропорта, тот подозрительно посмотрел на нее – вся в поту, шальные глаза – но ничего не сказал. Ему было плевать…

Старенький аэробус – перебросил ее, и еще полторы сотни пассажиров, в основном арабов – в аэропорт Орли-Париж. Там она села на поезд идущий прямиком в Гар де Лион – Лионский вокзал, Париж…

Оказавшись в поезде – она закрыла глаза. Больше всего – ей хотелось бы оказаться в своей уютной мансарде в Латинском квартале Парижа, которую она снимала последние полгода, или там, далеко, на Сьерра-Катедраль, где зелень лесов – обрамляет седые пики гор, где белые домики – стоят на берегу красивейших озер… где теперь ее настоящий дом, где ее не найдет никто и никогда, если она сама того не захочет и где никого не интересует ее прошлое. Принять горячий душ… сначала горячий, немилосердно горячий, потом ледяной, потом опять горячий. Потом разжечь камин и долго, бездумно смотреть на огонь, представляя, как он пожирает все плохое.

Но она не могла себе этого позволить…

Гар-де-Лион – совсем не походил на родной одесский вокзал. Он скорее походил на здание британского парламента с Биг-Бэном, где она была на экскурсии месяц назад. Она купила за наличные билет на экспресс до Марселя, отправление было через час. В буфете выпила две чашки черного, крепкого кофе, от которого закружилась голова. Надо пойти в туалет, осмотреть рану…

Снова вспомнилась Аргентина… та горная дорога. Она внезапно прерывалась крутой и узкой тропой, по которой почти невозможно было подняться, тем более с рюкзаком. Георгий был уже вверху, а она карабкалась, выбиваясь из сил, тянулась за его рукой – а он убирал ее все дальше и дальше. Совсем выбившись из сил, она рухнула на тропу, и крикнула ему – подонок! А он перестал улыбаться и сказал – ты должна сделать это сама. Обязательно – сама.

И она сделала…

Взяв еще стаканчик с кофе, она спросила у продавца, есть ли что покрепче. Это было запрещено, но покрепче нашлось – продавец продал из-под полы бутылку виски. Еще она купила женские прокладки – они хорошо впитывают кровь. С этим – она направилась к туалетам.

Переглянувшись, трое молодых арабов, тусовавшихся тут в поисках жертвы – направились следом…

Для Абдаллы, подонка с окраин – предстоящее дело было так… даже и не делом вовсе. Обычной прозой жизни, чем-то, о чем не стоит даже и думать. Ограбить, возможно, изнасиловать – это они совершали походя, даже не задумываясь о преступности своих действий. Они искренне считали, что любая белая женщина должна принадлежать им, когда они того захотят – просто потому, что они мусульмане, а эта шлюха – неверная.

А все неверные – принадлежат мусульманам.

Он родился и вырос в квартале, который застраивался во времена, когда пал де Голль и к власти пришли левые. Симпатизировавшие Советскому союзу и старавшиеся брать с него пример – они начали массово застраивать пригороды Парижа дешевым социальным жильем, создавая спальные районы как в городах СССР. Постепенно, эти районы стали рассадником самой оголтелой гопоты и криминала. Полиции в этих районах было все меньше и меньше – Франция вообще содержала явно недостаточный аппарат полиции и спецслужб. В итоге – в этом районе подрастало уже четвертое поколение совершенно антисоциальных личностей. Они искренне верили, что государство обязано обеспечивать их всем необходимым, а они никому и ничего не должны.

Сначала – в эти районах жили «свои» подонки – но их вытеснили мусульмане. Дело в том, что согласно французскому законодательству, пособие для женщин, родивших четырех и более детей столь высоко, что можно не работать вовсе. Для французской семьи четыре ребенка это много, для арабской – мало. Понимаете, да?

Абдалла, родившийся в такой семье, почти не ходил в школу, зато исправно посещал «мусульманский культурный центр», где его обучали шариату. Понимание шариата было крайне примитивным – мы правоверные, а они неверные, они нас угнетали, а теперь возьмем все с лихвой. Сочувствовал Абдалла и Исламскому государству. Однажды, к нему после пятничной проповеди подкатил какой-то тип, предлагал бесплатно съездить в Пакистан – но Абдалла отказался. Он уже плотно присел на криминал – грабил, приторговывал наркотиками и вообще творил, что его душе угодно. Например, не раз и не два он поджигал машины в городе – просто так, потому что скучно и потому что это машина неверных.