— Но вам придется немного поторопиться, господин Роланд, — предупредил Ханслик. — В ресторане обслуживают только до половины третьего, а на этаже это будет еще дольше, не так ли…

— Хорошо, господин Ханслик, — сказал я. Ведь еще был Хэм, ждавший новостей, которому обязательно нужно было позвонить. Две горничные появились с пылесосом и тележкой, нагруженной чистящими средствами и чистыми полотенцами. Я начал нервничать. Больше всего меня раздражала грусть Ирины. У меня мелькнула мысль: «Неужели я, идиот, начинаю ревновать к этому Билке. Этого мне еще не хватало». Я сделал глоток из своей фляжки, которую всегда таскал на поясе, закурил сигарету и велел горничным сначала привести в порядок спальню и ванную. А Берти я сказал, чтобы он шел с Ириной в салон и заказывал еду и что я скоро подойду.

— Что бы ты хотел съесть? — спросил Берти.

— Все равно, на твой вкус, — ответил я.

Они ушли с Ириной, а я сел на диван в салоне, отхлебнул еще немного из фляжки и заказал телефонистке свою редакцию во Франкфурте. Из соседней комнаты доносился глухой гул пылесоса. Голосов девушек, которые наверняка переговаривались между собой, я не слышал. Так что я мог спокойно рискнуть говорить в полный голос, когда трубку взял Хэм. Не дав сказать мне ни слова, он сразу объявил:

— Херфорд в восторге. Все слова уже сказал! Мама празднует! Лестер поджал хвост и изображает из себя лучшего друга. Вы получаете четыре полосы. Заголовки аршинными буквами. Ляйхенмюллера они загоняли с оригинал-макетом, так что он бегает, свесив язык.

— А моя фамилия?

— Крупно, не беспокойся, малыш. Это твой материал, никто его у тебя не отнимет. Уже в анонсе будет стоять: «Новый Роланд». — Он засмеялся.

— Что тут смешного?

— А все, — сказал Хэм. — Продолжение, которое ты уже сдал, понравилось женскому совету. Но Херфорд воодушевился только тогда, когда Лестер рассказал ему о возражениях — ну, ты понимаешь, больше о мужчине, о том, как его возбуждать, — и Херфорд затребовал у священного Штальхута срочный анализ. Компьютер его как раз выдал. Держись, а то упадешь. Серия, которая сейчас идет, твой «Совершенный секс», переходит в серию о мужчине, его страстях и особенностях. Ты только напишешь переходный мостик, и начнется новая серия. Херфорд меня на днях спрашивал, точно ли ты справишься с двумя сериями одновременно.

— Еще как! — взволнованно воскликнул я. — Конечно, справлюсь!

— Херфорд прет сейчас напролом, — сказал Хэм. — Хочет прорваться вперед. С двумя твоими сериями. Секс и выдавливание слез. И однополая любовь. Компьютер предсказывает бешеный успех.

— Ничего другого нельзя было и ожидать.

— Точно. Компьютер уже даже придумал название новой серии о сексе — «Мужчина как таковой».

— Как?

— «Мужчина как таковой», — повторил Хэм. — Название уже принято, его уже рисуют. Сегодня после обеда состоится летучка по поводу обложки. Начинается ведь с твоей лагерной истории. Скорее всего, возьмем этого маленького пацана, как он без сознания лежит на полу барака, рядом со своей трубой. Великолепный снимок, скажи это Берти, ему будет приятно. В следующем номере уже начинается твой «Мужчина как таковой». К нему они хотят тоже что-нибудь особенное на обложку. Скажи, ты ведь не извращенец?

— Нет, вроде.

— Но в «Мужчине как таковом» тебе придется. Это будет хроника всех извращений, которые возбуждают мужчин. У тебя достаточно литературы? Я уже послал за ней. Соберут все, что есть.

— У меня есть кое-что получше, — сказал я. — Тутти! Вы же знаете, большая любовь Ляйхенмюллера. Вот кого надо расспросить.

— Потрясающе, — воскликнул Хэм.

— Проведу пару приятных часов с Тутти, — сказал я. — А теперь послушайте, пожалуйста, внимательно, Хэм. Вместо долгих пересказов я вам прокручу беседу в полицейском управлении. — Я взял магнитофон и, включив его, приставил к трубке.

Таким образом Хэм услышал весь наш разговор с блюстителями Конституции Кляйном и Рогге. Я тоже еще раз послушал. Беседа заново взволновала меня. Что там еще будет? Я отложил магнитофон и рассказал Хэму о сотрудниках контрразведки, охраняющих Конни Маннера. Во Франкфурте секретарша Хэма Рут стенографировала все, что я передавал. Она прекрасно поспевала за мной.

— Я сейчас поем, а после обеда мы с Берти поедем в гамбургское отделение MAD, — сообщил я. — Посмотрим, что там можно нарыть.

— Это будет очень трудно, — заметил Хэм.

— Да, — согласился я.

— Потом опять позвони. И пошли новые пленки, — попросил Хэм.

— О’кей, — ответил я. Горничные постучали в дверь из спальни в салон и просунули головы. Я кивнул. Теперь они уберутся в салоне. Я попрощался с Хэмом и повесил трубку.

— Вам не обязательно делать это чересчур основательно, — сказал я девушкам и дал каждой по десять марок. — Здесь не так уж грязно, а отель полон. Я думаю, у вас достаточно работы.

— С ума можно сойти, сколько работы, — заметила та, которая была посимпатичнее. Я взял магнитофон и поставил его рядом с пишущей машинкой на стильный комод.

После этого я совершил четыре больших ошибки. Одна была неизбежна, трех других я мог бы избежать.

Когда я поставил магнитофон, мне в голову пришла одна мысль. В шкафчике, на котором стоял телефон, было встроенное радио с тремя клавишами. По нему можно было слушать радиостанцию NDR, музыку с магнитофона и музыку из бара. Я решил развеселить Ирину, чтобы во второй половине дня, когда она опять останется одна, у нее не сдали нервы. Почему бы не попросить одного из барменов — я их всех хорошо знал — ставить хорошие долгоиграющие пластинки Питера Неро или Рэя Конниффа, или Генри Манчини, или еще что-нибудь на его вкус, пока меня нет. А еще я хотел, чтобы музыка звучала, когда я вдохновлю Ирину надеть после обеда одно из новых платьев, прежде чем мы уйдем. Я нажал на клавишу бара, но приемник молчал. Я нажал на две другие клавиши, но и они не работали. Я позвонил на коммутатор.

— Говорит 423-й, Роланд. У меня сломано радио. Будьте добры, пришлите мне электрика.

— Сейчас кто-нибудь подойдет, господин Роланд.

— Спасибо.

Гостиничный электрик пришел через пару минут. Это был молодой парень, стройный блондин в синем комбинезоне и с ящиком инструментов. Весьма дружелюбный на вид.

— Добрый день, — поздоровался он. — У вас радио не в порядке?

— Да. Все клавиши мертвые.

Он присел на корточки перед шкафчиком и открыл ящик с инструментами.

— Сейчас сделаем. — Он принялся отвинчивать переднюю стенку приемника с волоконной сеткой. Я вдруг подумал о том, что мне предстоит, — две серии и, быть может, возвращение в качестве серьезного журналиста! — и сделал глоток из фляжки.

Девушки закончили свою работу и попрощались. Они исчезли вместе с пылесосом, использованными полотенцами и тележкой с моющими средствами.

— Ну что там? — спросил я.

— Ничего страшного, — ответил электрик. — Одна лампа и один контакт.

— Сколько времени вам понадобится?

— Полчаса, наверное.

— Мне надо идти обедать. Меня друзья ждут. Мы в салоне 436. Закройте на ключ, когда закончите, и принесите его мне, пожалуйста. — Я дал ему двадцать марок.

— Большое спасибо, — поблагодарил он. — Я занесу вам ключ, сударь. — Он продолжал усердно раскручивать приемник. Я побыл еще минутку, попрощался с ним и быстро пошел к Ирине и Берти, ждавшим меня. Тем самым из своих четырех ошибок я совершил уже три.

7

Такое не должно было случиться со мной, проработавшим столько лет в этой отрасли. Никогда. И все же это случилось. Я был слишком взволнован, заносчив и чертовски уверен в себе. Несмотря на весь свой опыт, я доверял не тем, кому надо, а кому действительно надо, не доверял. Я считал, что напал на верный след, и совершенно забыл о том, что так крепко усвоил за многие годы, а именно: что любая вещь и любое дело всегда истинны лишь отчасти, а другой своей частью ложны, и что правда и ложь, справедливость и беззаконие переходят друг в друга, и что те, кому доверяешь, могут предать тебя, а те, кому не доверяешь, спасти.