Так может случиться и с ним, Евгением. Вспоминая прошлое, его знакомые заранее решат, что он должен без конца услуживать, платя за их дружбу… Решат так и потребуют от него, а он безропотно подчинится. Поплывет по течению, и не хватит у него сил выбраться на берег.

Вот что беспокоило его, и вот почему он непременно хотел встретиться с Магдой. От нее в сущности ему ничего не надо. Надо от самого себя. Три вещи.

Первое — когда она откроет дверь, сохранить полное спокойствие. Второе — войти в комнату и, несмотря на ее присутствие, расположиться свободно, как на морском берегу, как будто перед ним не Магда, из-за которой он всегда терял голову, а обыкновенная красивая картина. И третье — главное, за чем он пришел. Начнется разговор, долгий, непринужденный, с каждой минутой все свободнее. Свет от низкой лампы не будет доходить до них. Они окажутся как бы на другом берегу. Магда протянет руку, еще секунда — и он возьмет ее в свою, но… но вспомнит, что у него много дел, какое-то очень важное свидание. И тогда он быстро встанет и уйдет. А не будет прощаться целый час.

Если это удастся, он вздохнет с облегчением. Будет знать, что и он на что-то способен… Перестанет подавлять свои чувства. А то не смел ни любить, ни ненавидеть. Не мог чувствовать себя свободно, протянуть руки и обнять этот мир, все еще представлявшийся ему футбольным мячом, к которому он не смеет броситься из страха, что его опередят другие.

9

— Входи, — говорит Магда.

Она все так же хороша. Он втайне надеялся, что она подурнеет. Нет. Хороша. Даже стала лучше, чем раньше. Ее тонкая и мягкая рука какая-то нетерпеливая. Пальцы — как волна: слегка касаются его руки и тут же ускользают.

Евгений не может определить, что она чувствует. Он знает только, что она стоит у него за спиной, а перед ним вешалка. Он не смущается, совсем не смущается. Но все в нем так напряжено, что он не может рассуждать.

Снимает плащ. Вешает его. Сейчас он снимет кашне, повесит и его и только тогда обернется к ней.

Она у него за спиной. Краешком глаза он видит черный свитер и серую юбку.

С Мариновым было то же самое. Было страшно до того момента, пока Евгений не встал и не сказал: «Дай-ка я проверю…» Тогда сразу же словно гора свалилась с плеч и Маринов перестал казаться страшным.

Евгений улыбается, потом медленно оборачивается к Магде. Лицом к лицу. Смотрит ей прямо в глаза.

Вот оно, его счастье. Его взгляд охватывает ее всю, а не тонет в ее глазах, он словно обнимает ее, берет за плечи. Не исчезает, как в бездонном озере, а держит это озеро в руках.

Евгений не опускает глаз. Раньше он смотрел на нее, как на солнце, — сбоку и ни разу не взглянул в упор.

Он смотрит на нее и ждет. Этому он научился в Брезовице. Руки его свободны, плечам легко.

Ясно. Нечего больше проверять. Он владеет собой. Он может быть вполне доволен.

Теперь можно и идти.

— Пойдем, — говорит Магда. — Пошли в комнату.

Он делает несколько шагов и открывает одну из дверей.

— А ты не забыл дорогу. — И она испытующе смотрит на него.

— Не забыл, — отвечает Евгений.

Входят в комнату. Она все та же. На письменном столе старая лампа со знакомым зеленым абажуром и развернутый чертеж.

Магда садится напротив. Она, как всегда, совершенно спокойна, невозмутима. Не спеша опускается в кресло, вытягивает ноги, юбка облегает ее фигуру. Взгляд у нее отсутствующий, он неуловим. Ему всегда хотелось поймать ее взгляд и долго смотреть в ее глаза, очень долго, пока ей не станет ясно, что все разгадано и скрывать больше нечего.

— Наверно, тебе есть что рассказать, — говорит она.

Она так хороша, что Евгений вздыхает.

— Или, может быть, тебе надоело рассказывать? — продолжает она низким голосом, каждый звук которого Евгений ощущает всем своим существом.

Он смотрит на нее. Рядом с ней он чувствует себя так, как будто очутился на какой-то вершине. В ее глаза можно смотреть часами, такие бескрайние просторы открываются в них, а тело ее источает уют: рядом с ней спокойно, тепло, как в те осенние часы, когда кипит чайник, ветер шумит в ветвях, а вокруг дорогие тебе люди.

— О тебе вздыхаю… — говорит Евгений, наклоняясь к Магде. — Ты очень хороша.

Она не отвечает. Лишь отодвигается в глубь кресла, и свет низкой лампы золотит ее волосы.

Евгений больше ничего не говорит. Не нужно эти слова заслонять другими.

Магда не знает, куда девать руки, она складывает их на коленях, но тут же опускает на ручки кресла.

Евгений продолжает хранить молчание.

— Я приготовлю тебе какао, — снова раздается ее низкий голос. Лицо Магды в тени, и Евгений не видит движения ее губ. Только слышит голос. — Ты ведь любишь послаще?

Она встает.

— Нет, — отвечает Евгений. — Садись, дай я сначала посмотрю на тебя.

Она стоит. Рядом с креслом. Засовывает руки в карманы и оборачивается к Евгению.

Он не делает ни малейшего движения. Он не намерен отступать.

— Хорошо… я сяду… — соглашается она. Опять принимает прежнюю позу и ждет. Ждет, что он скажет. Чего пожелает еще.

— Ты замужем? — спрашивает он.

Она улыбается, и эта улыбка словно отбрасывает ее волосы назад.

— Нет, я не замужем.

— Не замужем сейчас… А вообще… была замужем?

— И развелась? Ты об этом спрашиваешь?

— Об этом.

Она смотрит на Евгения. Удивленная и повеселевшая. Ей нравятся эти настойчивые вопросы. Это в ее вкусе. Она удобнее устраивается в кресле, и ручки его как будто крепко обнимают ее.

— Ты допрашиваешь, как генерал… — говорит она, и, видимо, ей доставляет удовольствие быть новобранцем, потому что она откидывается в кресле и ждет дальнейших вопросов.

— Но ты мне не ответила.

— А… да… Я не была замужем и не разводилась. Ты доволен?

— Доволен.

— Очень?

— Очень.

— Почему?

— Потому что развод неприятная процедура, — смеется он.

— О! — Магда не ожидала подобного ответа. — Ты изменился.

— Годы меняют, — соглашается он.

— Нет… не только годы… Заметно, что ты спустился с гор… Я даже удивляюсь, что ты не в сапогах и не с топором.

— Прекрасно, — говорит Евгений. — Я предлагаю вот что: ты, коренная горожанка, научишь меня, как должен себя держать воспитанный человек.

— А если дело не в воспитании?

Евгений прислоняется к спинке кресла. Ничего не говорит. Вокруг полумрак… Тепло. Свет от лампы не доходит до них. Они за ним, там, где темно.

— Знаешь, — медленно произносит он, — ты уже второй раз говоришь мне эту фразу: «А если дело не в воспитании?» — Он останавливается, задумавшись, затем продолжает: — В первый раз это было больше трех лет назад. Мы шли по тротуару… надо было перейти на другую сторону… Тогда ты мне сказала: «Почему ты все время смотришь на меня?» Я стал говорить о воспитании, а ты ответила: «А если дело не в воспитании?» Потом сказала, что я не могу быть один, что кто-то должен меня обязательно поддерживать. Ты помнишь, Магда?

— Помню. Но зачем говорить о неприятном? Только что было так хорошо…

— И сейчас хорошо.

На этот раз она пристально вглядывается в него. Молчит. Потом говорит:

— Странно… Я не ожидала, что ты можешь напомнить о том случае.

— Сегодня я все время вспоминаю всякие случаи. Преимущественно неприятные… Но они ведь мои… И боль, которую я испытал… она тоже моя.

— И она тебе дорога… потому что никогда не повторится?

— А как там обстоит дело с какао? Или лучше свари-ка мне кофе.

— Кофе будет потом.

Проходит минута. Вторая. Евгений ждет. «Ты перед ними речей не произноси…» — сказал ему Лазов во время истории с белыми скатертями. Видно, он знал его лучше, чем предполагал Евгений. Знал, что Евгений боится пауз. Так же было и с Мариновым. В первый раз начал говорить и не смог остановиться. А когда наконец остановился, Маринов назвал его мальчишкой.

Евгений ждет. Ведь она же сказала, что кофе будет позже. О чем еще говорить? Ей становится неловко, она смущается… Чем дольше длится молчание, тем больше она смущается. Он не будет ей помогать. Это для нее наука.