А потом становился их единственным хозяином и повелителем, даруя им то немногое, что они еще могли испытывать. Примитивные ощущения, не более. Физическая близость, причем зачастую в извращенных формах, которая позволяла Бездушным ощущать лишь боль или наслаждение, их восприятие колебалось между двумя понятиями – приятно или неприятно, и все. Они могли лишь ненадолго вместить чужие чувства, забрать их по велению Собирателя, принести ему и отдать в его накопитель, где он смешивал всё в чудовищный коктейль. А они снова оставались пустыми и безучастными к окружающему, готовые действовать лишь по мановению руки своего хозяина и повелителя. Идеальное оружие. Те, кто мог бы жить и наслаждаться жизнью, если бы не странное желание сумасшедшего подчинить себе все чувства.

Любовь была права, они заслуживали шанса начать все сначала, если таковой существовал.

Я с отвращением отодвинул тетрадь Собирателя – больше копаться в этом не было никакого желания. Он так смаковал подробности, как ломал жизни и калечил души девушек… Меня аж передергивало, и к горлу поднимался ком тошноты, особенно после описаний, что Собиратель делал с ними потом, причем он еще и тщательно описывал реакцию своих персональных игрушек. Я поставил локти на стол, прислонился лбом к сложенным в замок пальцам и прикрыл глаза, глубоко вздохнув. В груди теснился клубок эмоций, требовавших выхода, и на первый план вышло настойчивое желание оживить мерзавца и убить его снова особо изощренным способом. А потом мысли скакнули к той, которую мне оставили в наследство от Собирателя.

Финира. Интересно, какой она была раньше? Смешливой хохотушкой? Застенчивой скромницей? Улыбчивой, радостной, живой? Где жила, какая у нее была семья? Впрочем, как сказала Любовь, это все уже не имеет никакого значения, прежний хозяин стер ее жизнь, оставив лишь чистый лист. И на нем можно заново написать историю Финиры, вдохнуть в нее жизнь, сделать живой. Не такой, какой она была раньше: конечно, я этого не мог знать, да и, наверное, не узнаю никогда. Искать тех, кто как-то был связан с ней, – дело долгое, утомительное и бесполезное. Все равно прежней она никогда не станет. А вот какой же будет новая Финира – зависело теперь только от меня, и в душе росла уверенность, что я приложу все усилия, чтобы это случилось. Разбужу ее, да. И не только потому, что за нее попросила Любовь, что это мое задание – их мне хватает и на основной службе. Теперь я сам хотел увидеть, как она улыбается, услышать, как смеется. Никто не имеет права ломать жизнь таким страшным способом, и Финира вряд ли заслужила такую судьбу.

Я решительно поднялся, положил дневники обратно на полку и направился из архива. Недавний осадок после общения с Рахиной почти растворился, меня полностью захватил азарт предстоящей трудной задачи, но теперь на место растерянности и недоумения пришли другие чувства. Я сделаю это, покажу Финире другую жизнь, докажу себе, что умею не только отнимать, но и отдавать. Пусть не свои чувства, но все-таки. Примерить на себя роль учителя в таком деликатном деле – интересный опыт, да и, помимо всего прочего, мне в самом деле было искренне жаль Финиру, прошедшую через все это и в результате потерявшую себя, пусть не по своей воле.

Едва я вышел из дверей – увидел Риммера, с озабоченным лицом шагавшего к архиву. Мы поравнялись; я усмехнулся, кивнув за спину:

– Тоже просвещаться идешь?

– Ну а что. – Рим пожал плечами и с досадой почесал затылок. – Надо ж понять, с чего начинать.

Я засунул руки в карманы, окинул его задумчивым взглядом. Широкоплечий, выше меня на полголовы, со светлой, вечно растрепанной шевелюрой и серьезными серыми глазами. Почему-то к нему подходило слово «надежный». Риммер выглядел простаком, эдаким недалеким увальнем, не обиженным силушкой, но на самом деле глупым его назвать было сложно. Немногословный – да, это есть, и манеры грубоватые – Риммер происходил из простой семьи, – но не глупый уж точно. Когда ловили Собирателя, это ему пришло в голову, где может находиться Костяная башня.

– Удачи. – Я склонил голову, пропустив его к двери. – Если что обнаружишь, поделишься?

– Поделюсь, – покладисто ответил Рим. – Только пока сам не знаю, что с ней делать. – Он поморщился.

– Как и все мы, полагаю, – со вздохом отозвался я. – Ладно, увидимся.

– Ага, – кивнул Рим и спустился по ступенькам к двери.

Ну а я поспешил в свои покои за Финирой. Покажу ей дворец для начала, а потом в собор сходим. Заодно и поговорим, попробую поспрашивать ее, вдруг расскажет что-нибудь интересное. На мгновение кольнула неприятная мысль: а как Финиру примут остальные девушки – увы, особой дружбы в моем гареме не было, – и я еще ускорил шаг. Вряд ли моя новая гостья умеет постоять за себя, ведь раньше ей хозяин говорил, что делать, и жизнь была простой… Возможно, в ее понимании.

Переступив порог своих покоев, покосился на столик – он был пуст. Ну и хорошо, надеюсь, больше сегодня никаких заданий не будет и мне дадут спокойно пообщаться с моей подопечной. Чуть улыбнувшись, я направился на женскую половину, невольно прислушиваясь. Тишина нарушалась только журчанием фонтанов во внутреннем дворике да чириканьем птиц; голосов я не слышал. В общей гостиной тоже никого не было, и, признаться, я почувствовал облегчение. Да, я не очень любил общаться с девушками, живущими со мной, по многим причинам. Поначалу пытался наладить отношения, хотя бы дружеские, но быстро понял, что не выйдет. Слишком уж специфическое общение у нас складывалось, учитывая, для чего они мне были нужны. Поэтому оставил все в рамках вежливой заботы об их нуждах да иногда приглашал кого-нибудь прогуляться или пообедать-поужинать со мной. Этого вполне хватало.

В гостиной я дернул шнурок звонка, вызывая Чали, и, когда экономка явилась, спросил:

– Где ты Финиру устроила? Как она, нормально?

– Пройдемте, господин Аллард. – Чали наклонила голову и пошла к дверям. – Да, устроила, дала ей Бьони, девочка смышленая, шустрая, – по пути докладывала она. – Портниха к ней приходила, с вашего позволения, ведь вещей у госпожи никаких нет. – Экономка вздохнула. – А что с ней такое, господин Аллард? Молчаливая она какая-то, тихая, безразличная ко всему. Жалко ее. – Сердобольная Чали снова вздохнула.

– Несчастье у нее случилось, – негромко ответил я. – Большое несчастье, Чали. Но я помогу ей, не беспокойся. Постараюсь, – поправился, не желая давать напрасных обещаний.

Да, приложу все усилия, но насколько они будут удачными, знать я не мог. Мы прошли длинной галереей с тонкими резными каменными колоннами, на которую выходило несколько дверей – за ними располагались комнаты других девушек. Финиру Чали определила в дальнюю, и я молча одобрил ее выбор: наверное, пока стоит погодить с представлением моей подопечной остальным. Пусть освоится, опять же, гардероб ей сделают, а то, кроме того платья, в котором она ко мне попала, больше вещей у Финиры не было. Ох, да у нее вообще же ничего своего нет! Я только открыл рот, чтобы попросить Чали побеспокоиться об остальных мелочах для гостьи, но потом задумался, взявшись за ручку двери и не торопясь входить. Другие девушки сами покупали себе все необходимое, им выделялась сумма на карманные расходы. Иногда я что-то дарил, но по мелочи и скорее из вежливости. Просить же Чали сходить по магазинам с Финирой, чтобы она могла выбрать себе необходимое, значило отрывать экономку от основных обязанностей, которых ей хватало. Ну а навязать общество одной из девушек, причем совершенно незнакомой, было бы верхом глупости с моей стороны. Значит, оставалось одно решение.

Я нажал ручку и вошел без стука, как привык. Двери в женской половине замков не имели, понятное дело, однако опасаться краж не стоило. Слугам платили достаточно хорошо, чтобы они не зарились на чужое, ну и, честно говоря, особых ценностей, по крайней мере у меня, уж точно не было. Что ж, я все равно собирался показать Финире дворец, тогда уж заодно и в город выедем ненадолго – за покупками. Что-то мне подсказывало, одну ее выпускать не надо и смысла особого не будет: вряд ли девушка сможет сама совершить покупки. А войдя в просторную светлую гостиную, второй дверью выходившую в один из бесчисленных внутренних двориков с цветами и фонтанами, я остановился, озадаченно уставившись на занятную картину.