– В архив, покопаюсь в записях, вдруг найду что-нибудь полезное, – ответил я задумчиво. – Надо все-таки выполнить просьбу Чувств.

– Будешь искать подход к своей? – понятливо кивнул Корхилл. – Поделишься, если найдешь что-нибудь?

– Конечно. – Я улыбнулся другу и хлопнул по плечу. – Ты тоже, если вдруг подвижки будут.

– Ага. – Кор снова поморщился. – Только, мне кажется, у тебя быстрее выйдет.

– А у тебя опыта больше по общению с женщинами, – поддел я его с усмешкой – Корхилл слыл любителем женского общества, попросту бабником.

Внешность записного рокового красавца с жгуче-черной шевелюрой, шальными зелеными глазами и обаятельной улыбкой сражала дам наповал, и у него недостатка в них никогда не наблюдалось. И, что удивительно, расставался со своими дамами Кор всегда добром, обиженных за собой не оставлял. Редкое качество, иногда я завидую. Мне вон даже со своим гаремом проблем хватает.

– Весь мой опыт разбивается о полное равнодушие этой куколки, – расстроенно вздохнул Корхилл. – Ну да ладно, будем стараться.

Мы распрощались и разошлись каждый по своим покоям – я хотел перед походом в архив проверить, как устроилась Финира. Однако когда зашел в общую гостиную, понял, что архив откладывается: на столике лежал одинокий листок, и я знал, что там написано. Новое задание. Об этом говорил золотистый шнурок с печатью – послание от кого-то из Чувств. Настроение упало, я нахмурился и подошел к столу. Гораздо чаще Карателей вызывали, чтобы забирать плохое – горе, отчаяние, злость, ненависть, ревность. И очень редко – любовь, например. Как ни странно, ее тоже может быть в избытке, и она перерастает в болезненную манию, но мне, к сожалению, в этом смысле особо не везло. Я взял лист, чтобы узнать, к кому мне предстоит отправиться на сей раз. «Аира Земори, вдова, никак не может прийти в себя после смерти мужа». Дальше адрес и вместо подписи – три слезы в терновом венке. Ну, что я говорил? Предстоит забрать горе безутешной женщины, чтобы она могла жить дальше. А потом идти к Рахине…

Тряхнув головой, я поспешил к себе в очередной раз переодеться. Да, у Карателей была форма – так полагалось для солидности и чтобы нас сразу узнавали; татуировку-то не каждый разглядит, тем более она не на таком уж видном месте. Темно-серые штаны и куртка без украшений, отделанная лишь узкой серебряной лентой по краям, такого же цвета рубашка из шелка и короткий меч на всякий случай – оружие в руках я, естественно, держать умел. Далеко не везде в Феире хватало моей татуировки, всякое могло случиться. Хорошо хоть, после уничтожения Собирателя мне редко приходилось доставать его из ножен. Бросив последний хмурый взгляд в зеркало, я вышел из спальни. Пришла пора исполнять свой долг.

Взяв в конюшне дворца свою вирессу – серебристую тонконогую красавицу с пышной гривой и хвостом, – я поехал по адресу. Феир жил своей жизнью: по узким улочкам и широким проспектам прогуливались знатные господа, спешили по делам простые люди, двигались носильщики с портшезами и ехали всадники. Благоухали цветы на балконах и в окнах, в садах и скверах, журчали фонтаны, даря свежесть в этот жаркий день. На одной из площадей, через которую лежал мой путь, вовсю шумел рынок, раздавались выкрики зазывал, громкие голоса торгующихся, все вокруг пестрело яркими красками и блестело дешевыми драгоценностями и побрякушками. Я ехал, наблюдая словно со стороны и чувствуя себя странно чужим здесь: меня узнавали по форме, расступались и почтительно кланялись, провожая уважительно-опасливыми взглядами. Я ведь мог не только приносить облегчение, забирая плохие чувства, мешавшие людям жить. Я мог и карать по приказу Чувств за преступления, совершенные из-за ревности, любви, злости, ненависти… Полным отнятием чувств. После этого долго не жили, ведь, по сути, после этого человек терял душу, а без души не жизнь – существование.

Мои мысли свернули на Финиру, Бездушную, прямое исключение из этого правила. После смерти Собирателя выжили только она и еще девять девушек, как я знал. Как ей это удалось? Не понимаю. Но она в моих покоях, ждет моего возвращения. Или не ждет? Если она не умеет чувствовать?.. Я тряхнул головой, избавляясь от беспокойных мыслей. С одной стороны, не думаю, что меня как-то накажут, если не получится с Финирой, – скорее всего, девушку просто уничтожат, как и остальных Бездушных. С другой… Хоть она и страшное оружие в прошлом, она – человек. Причем с искалеченной судьбой и жизнью, и Любовь права: ей всего девятнадцать, она заслуживает того, чтобы попробовать начать жизнь заново. Значит, я приложу все усилия, чтобы выполнить столь необычное задание.

За раздумьями не заметил, как приехал по нужному адресу. Скромный двухэтажный дом с балконом в квартале торговцев и купцов. Вокруг бурлила жизнь, а он… как будто спал. Окна закрыты, цветов нет, и, мне даже показалось, внутри тоже никого живого нет. Я спешился, привязал вирессу и поднялся по ступенькам крыльца, взялся за дверной молоток и громко стукнул по латунной пластине, казалось, тоже потускневшей от царившего за дверью горя. Я уже его чувствовал, хотя и не зашел внутрь. Сильно, должно быть, любила эта женщина своего мужа, раз настолько безутешна. Как ни странно, открыли мне быстро, словно ждали. Немолодая экономка в простом светлом платье, в знак траура – повязанная черным платком голова. Она посмотрела на меня грустными глазами, и в них вспыхнула надежда.

– Господин Каратель, – почтительно поклонилась женщина и посторонилась. – Проходите. Как же хорошо, что вы пришли! – В ее голосе слышались сдержанная радость и облегчение. – Я – Валлина, экономка госпожи Аиры. Она в спальне. – На ее лице снова отразилась печаль. – Она уже неделю не выходит оттуда… И почти ничего не ест.

– Проводите меня к ней. – Я вошел в полутемный холл и огляделся.

На стенах висели сухие букеты – наверное, еще с похорон. Картины закрыты черным бархатом, и даже позолоченные светильники лишь тускло отсвечивали, словно тоже скорбя с хозяйкой. Ох. Чувствую, много забрать придется и часом в обществе Рахины не отделаюсь. Подавив досаду, я поднялся вслед за экономкой на второй этаж по деревянной лестнице и свернул в короткий коридор с несколькими дверьми. Валлина провела меня к самой последней и осторожно постучала.

– Госпожа Аира, к вам пришли, – произнесла она, прислушиваясь.

Из-за двери не донеслось ни звука. Экономка уже подняла руку, чтобы снова постучать, но я остановил ее, перехватив ладонь.

– Позвольте мне, – мягко произнес я и толкнул незапертую дверь спальни.

Окна были задернуты плотными шторами, создавая полумрак. Тяжелый, застоявшийся воздух наполнен сладковатым ароматом благовоний. На тумбочке около кровати горели две толстые свечи, и, судя по скопившемуся оплавленному воску, горели они давно. За ними стоял портрет молодого симпатичного мужчины с широкой открытой улыбкой. Полагаю, усопший во времена молодости. На кровати, застеленной покрывалом из простеганного черного шелка, лежала женщина средних лет, тоже во всем черном. Наверное, она была еще не старой, но морщины горя избороздили лицо, сделав его почти старушечьим. Тусклые, растрепанные волосы в беспорядке разметались по подушке, темные пряди падали на щеки, прибавляя еще лет. Потухший, остановившийся взгляд был направлен на портрет. В пальцах женщина судорожно сжимала носовой платок, надо понимать, насквозь мокрый от слез. Я едва удержал эмоции, в груди болезненно сдавило, и к горлу подступил ком – настолько сильно ощущалось здесь горе.

– Госпожа, – негромко произнес я и подошел к кровати, опустившись на нее. – Вы слышите меня?

Аира лишь перевела на меня взгляд безжизненных глаз, а увидев, кто к ней пожаловал, встрепенулась, хотела что-то сказать, но я уже приступил к работе: обхватил пальцами ее запястье, впустив чувства женщины в себя. Наверное, она считала, что грустить по мужу – это нормально и таким образом она чтит его память. Может быть, она вскоре сама бы умерла от тоски по нему, но Чувства решили по-другому: ей еще жить дальше, и, возможно даже, через какое-то время она получит второй шанс снова стать счастливой. Не знаю. Знаю только, что мне надо забрать у Аиры то, что мешало ей отпустить мужа, и в меня хлынули вся ее боль, печаль и отчаяние, одиночество. Стиснув зубы, я терпел, ощущая, как горячо пульсирует татуировка, впитывая чужие переживания, а зрачки Аиры расширялись все больше, и рот приоткрылся. Она замерла, как беспомощный зверек, во взгляде мелькнула растерянность, а рука под моими пальцами дрогнула. Ее губы шевельнулись, и мне показалось, Аира хотела сказать «не надо». Наверное, она боялась жить дальше сама, одна, поэтому и спряталась в своем горе, как в коконе; но ей придется выйти за порог дома и осознать, что жизнь не закончилась, что люди умирают, так уж положено Мирозданием, и мы все теряем близких, рано или поздно. Я забрал лишь то, что мешало, оставив Аире только светлую печать по ушедшему, и она вскоре сама поймет, что муж бы порадовался, видя ее счастливой, а не убитой горем. Чувства следили за тем, чтобы в людях оставалось равновесие и лишние переживания не нарушали внутренней гармонии, не мешали им жить и не толкали на безумные, а зачастую и страшные поступки. Ведь и от неразделенной любви можно сойти с ума и совершить непоправимое…