- Вот так-то, - закончил он рассказывать о посещениях греческих музеев, - история не так проста и однозначна, как нас учили и учат до сих пор. Когда начинаешь ездить по странам и континентам, беседовать с людьми, задавать вопросы, тогда понимаешь, что калейдоскопчик наших знаний об истории сложнее, чем нам кажется, и он не всегда складывается так, как мы привыкли. Хочешь, расскажу об одном старом еврее в Израиле?

- Анекдот?

- Почти. Останавливаюсь перекусить в одном городке, а день был – 9 мая. Они этот праздник отмечают тоже широко. Во всех кафушках народ, шумно, а в одной – тихо, никого. Я – туда. Старичок хозяин, я ему что-то заказал по-быстрому, пока готовилось, обратил внимание, что никаких праздничных признаков в убранстве кафушки нет: ленточек, флажков и прочей победной атрибутики.

Покушал, пробую спросить у старичка, мол, чего-то не вижу в его заведении праздничного убранства. В других, что рядом – отмечают, а у него – как бы и Дня Победы нет. «А вы спросите других, как тут, в 30-х годах Гитлера ждали и готовились его встречать», - отвечает мне старичок. Какого Гитлера, нельзя ли об Адольфе поподробнее? «Я тут живу с 1922 года. Гитлер обещал нам землю и государство, когда искал поддержку среди местных в своих интригах с Англией. Вот и спросите тех, кто здесь не из страны советов, ждали его тут или не ждали», - старичок больше на эту тему не распространялся, на вид ему лет девяносто, может, и сейчас еще живой.

Когда Виктора слушаешь, «калейдоскопчик» знаний становится всё занятней и занятней. Он много видел, много прочитал, и комп у его кровати не только для того, чтобы сообщить редактору газеты Сереже Суразакову в колонке комментариев, что дед он без «кавычек», и у него есть внучки – две. И что заиметь внучат – дело, не самое «хитрое» в его полувоенной жизни.

Кстати, о чтении. Витюша, назовем его в этом абзаце так, поскольку речь пойдет о годах его младенчества, научился читать задолго до поступления в первый класс. Ко дню, когда в семь лет ему открылись двери школы, он прочитал Фенимора Купера от корки и до корки книгу в 600 страниц. Зачем и почему? Фильм посмотрел про Чингачгука, увлекся, как и все мальчишки, героем прерий, побеждавшим во всех стычках «бледнолицых». Гойко Митич – это не актер, это вождь детишек всего Советского Союза в годах 70-х прошлого столетья.

Учительница не поверила, что он прочел такую большую книгу до того, как его начали «учить читать». Она открыла её примерно в центре фолианта и попросила вслух сказать, что написано на странице 323. Он прочитал две верхних строчки, ей хватило, а ему нет, он продолжил. Урок был потрясающе интересным для всех в классе.

«Помню, после каждой серии про Большого Змея, я объяснял пацанам, что в фильме искажено, а что показано правдиво – как написано», - вспомнил Виктор свой детский критицизм, свою наивность в поисках сути правды, - я был среди ребят, благодаря моим «широким знаниям» в большом авторитете».

Став постарше, он мог и сам стрелять сколько угодно из револьвера и винчестера в прериях таежных рек. Оружие геологи носили постоянно. Встав с утра на тропу геологической науки, родители оставляли ему на столике наган, патроны и записку: «Суп в кастрюльке, веди себя прилично».

Прилично – это когда не бегаешь от ствола к стволу в тайге, учась стрелять по-македонски – из двух стволов. Впрочем, тогда словосочетание «по-македонски» еще не будоражило ребяческое воображение и не будило желание быть похожим на спец-агентов её Величества или рэмбатистых «терминаторов», пришедших с экранов к поколениям, родившимся позднее. В 70-е годы мы подражали тем, кто на экране в шляпе и штанах из кожи, в куртке с «рямками» вдоль рукавов, хватался за рукояти кольтов чуть быстрее, чем его дружки-ковбои. И конечно, тому, кто томогавк держал в руке и был обнажен по пояс, но действовал топориком проворней, чем «белый волк» в штанах своих «стволом» у пояса. Эх, сколько топоров, к примеру, я испортил, пытаясь перенять искусство Чингачгука, не говорите об этом моему деду, он будет снова горевать на небе – там, где инструменты плотника вряд ли ему когда понадобятся.

Отвлекся я, а как тут не забыться, когда Виктор говорит про тех героев, что и мне знакомы, я, правда, не вспоминал о них давным-давно.

Македонский, он хотя и деспот, но выручил Виктора во время экзамена по военной истории. Преподаватель в училище был строгий, многие помнят ту березовую аллею на полигоне у Андреевского озера, что посадили его ученики. Не сдал экзамен, лопату в руки – иди садить деревья.

Для каждого курсанта он имел в своем преподавательском загашнике цепочку вопросов, уходящую вглубь темы. Как звали коня полководца? Буцифал, - уверенно отвечает курсант, неплохо изучивший тему. А как звали любимую собаку Македонского? Перит, - проявляет курсант готовность получить зачет. А как сей Перит погиб, в каком бою? Курсант и тут не оплошал: пес Перит погиб, защищая Александра от нападения слона, и был слоном затоптан. Молодец, курсант, силен в истории военной, а скажи, каких щенков от своей собаки дарил Александр послам Месопотамии, сук или кобелей? Курсант «поплыл». Бери лопату, приходи еще.

Курсант Скрипченко был один из трех счастливчиков учебной роты, кто избежал «посадок». Александр Македонский дарил кобелей, а сук – продавал за огромные деньги тем, кто хотел, чтобы у него тоже появились в войске чистопородные боевые псы.

Сейчас легче готовиться к «цепочкам» подобных вопросов, а тогда интернета не было: сдавал экзамен «без березок» тот, кто очень много читал и обладал хорошей памятью.

- А детские навыки обращения с наганом, с оружием, вся эти «помакедонские» игры они могут помочь в ближнем стрелковом бою, помогли они в Афганистане, например?

- Днем, конечно, помогут и помогали, а ночью…ночью тебя ослепляет первая же вспышка, ты ничего не видишь и не понимаешь, да еще грохот этот вокруг. Не знаю, ночью только спинной мозг помогает, - объяснял мне Виктор, сидя на кровати напротив меня, - Я ребятами нашими восхищаюсь: восемь рукопашных атак за ночь. Там ад был, но ведь не сбежали, высоту удержали, сами почти все живыми остались.

- В «афгане» или здесь?

- В 9-й роте.

- Понял. Расскажи чуть подробнее.

- Странная закономерность: всё самое главное на войне происходит случайно. Подошли к перевалу, моя рота проверила на мины, душманов рядом нет, надо занимать высоты и готовиться. А в девятой роте всего на тот момент 26 бойцов было – кто болел, кто домой уехал. Ну, раз рота малокомплектная, займите вон ту малозначительную высотку, подежурьте на ней, - командир распорядился. Заняли, и надо же такому случиться, что именно по тропе через эту высотку на них вышло около двухсот «черных аистов».

- Аисты?

- Да типа штрафбата у них. Где-то провинились, их переводят в аисты – кровью смывать вину. Вот они поэтому и кидались, как звери, по-другому им было в Пакистан не уйти. Как ребята справились, я даже не знаю. Молодцы.

- В фильме живым остался лишь один.

- Их было 26, в живых осталось 22. Правда, все израненные. Молодцы.

- Почему же в фильме всё иначе?

- Мы о том же спрашивали Востротина, нашего командира. Он говорит, что беседовал с режиссером до создания фильма, но тот уперся: или я сниму вот так, или никак.

- Вам фильм нравится?

- Мне – понравился.

И опять Виктор замолчал. Но вот такой у него стиль беседы: тогда, когда надо свою точку зрения подтвердить аргументами и размышлениями, он ставит точку и к теме не возвращается.

Мне, человеку ни в одной войне не участвующему, фильм, вообще-то, тоже понравился. Не так, как в детстве фильм про Чингачгука, но все равно героика воинского подвига захватила и увлекла. Пока Виктор молчал, я думал о другом, не о героике. Я думал: как хорошо, что в живых после ночного боя осталось двадцать два солдата, а не один. Возможно, в детстве, красками искусства надо показывать героическую личность ярко и без лишних «деталей», то есть товарищей по отряду краснокожих.