Военные всегда остаются военными: любой холм – это стратегическая высота.

Что мы там, в начале главы, о везении говорили? Начиналось это везение на командиров так:

Закончил он тюменское училище, поехал служить на Дальний Восток, на родину. Молодой лейтенант, красавчик. На одной из вечеринок понравилась ему девушка, пошел он ее провожать. Идут, идут, лето, ночь, но всё чинно и благородно, кроме одного: идут они не куда-нибудь, а в сторону военного городка. Ты там живешь? – спрашивает девушку. Да, - отвечает она. У тебя папа военный? Да. Генерал? Нет. Витя успокоился. Подходят к многоквартирному дому, где живут старшие офицеры. У тебя папа точно не генерал? – еще раз спрашивает девушку. Точно, не бойся, - успокаивает она его. Витя все же решил близко к дому не приближаться: субординация, только начал службу и уже около командирского дома крутится – некрасиво.

Но время далеко за полночь, уже девушка позвонила и сказала маме, что ее провожает парень из «наших», из городка. И уже мама сказала дочери, чтобы парень обязательно зашел и представился. Сбежать от её мамы – стыдно, что она подумает о нем? Хорошо, говорит девушке, я покажусь твоей маме. Заходят в квартиру, мама зовет на кухню, мама говорит, что не отпустит на ночь глядя и постелит ему в гостиной. Он, понятное дело, наотрез отказывается. Тут появляется папа в домашних тапочках. Это не генерал, это – полковник. Девушка не обманула. Ну-ка иди сюда, говорит папа и показывает на дверь своего кабинета. Зашли. Ну-ка садись, - показывает на стул. Сел. Папа достал бутылку и два стакана. Себе – полный и ему – полный. Делай, как я, - приказал и ух стакан к губам. Он тоже – ух. Теперь иди и ложись, где постелили, - такой был приказ, который он незамедлительно исполнил.

Папа – заместитель командующего дальневосточной группой войск (назовем его должность чуть проще, чем положено по-армейски).

Девушка впоследствии стала супругой Виктора, а «папа» – вторым отцом.

Приехал однажды в расположение нашей группы войск в Афганистане высокопоставленный генерал. Как водится, работал в штабе. А потом спрашивает, где тут у вас Скрипченко служит? Назвал номер полка, посмотрели, полк далеко, а батальон вообще на перевале задачу выполняет боевую. Хочу увидеть, он мой знакомый, - настаивал генерал. Повезли со всеми предосторожностями. С трудом добрались до батальона. Позвали капитана Скрипченко. Генерал взглянул на капитана и говорит: или тут люди меняются до неузнаваемости, или вы его подменили.

Как подменили, что за ерунду говорит московский генерал. Но быстро разобрались: оказывается, в батальоне в тот момент было два капитана с фамилией Скрипченко, и оба – Викторы.

Сапер Скрипченко, конечно, офицер был заслуженный и уже награжден орденом, но известность его никак не могла быть настолько широкой, чтобы генерал для встречи с ним полез на передовую. Когда гость уехал, командиры к Виктору с вопросами:

- Кто он тебе?

- Друг отца жены, - ответил товарищам по оружию.

- Молодец, храбрый генерал! А чего ты раньше не говорил о своем знакомом генерале?

- Так он не приезжал раньше никогда.

Недавно Александр Захарченко в поселок Безыменный приезжал. Захотел встретиться с бойцами на передке. «Мы ему говорим: там есть реальная опасность обстрела, вам находиться на позициях нельзя, - рассказывал мне об этом визите Скрипа. - Захар нам отвечает: я глава республики, мне можно».

- Встретился с бойцами? – спросил, потому что Виктор частенько не заканчивал свои рассказы о начальстве.

- Встретился. Он вообще-то, смелый мужик. Многого не понимает в армейском «образе жизни», сам из гражданских, но быстро учится. И не трус, это точно.

С главой республики у Виктора сложились вполне рабочие отношения. Приятельскими их не назовешь, они люди разных поколений и различных дорог судьбы. «Но фамилии у нас одинаковые, обе на – о», - смеялся Скрипа, когда рассказывал о своей встрече с генералом.

На этот раз – с генералом вооруженных сил, в которых служит последние три года. Возникновение этой военной силы он не мог предугадать или спланировать, потому как он сапер, а не политик, но в становлении этой силы он принимал и принимает личное участие.

Не он один.

- Витя, скажи по-честному, как ты здесь оказался? – я в первые дни не знал, что подобные вопросы нет смысла задавать: глубинный мотив принятия решения не откроет никто и никому.

- По-честному слишком долго объяснять: тут и семейные дела, и со смыслом жизни неразбериха, короче, я понял, где я нужен. Купил себе одежду, что нужна мне в поле, не улыбайся, я правда купил себе полевую форму в магазине, приезжаю, нахожу каких-то местных командиров, похожих на махновцев, докладываю о своей специальности, о том, в каких странах работал, где минировал, где разминировал. Они мне: подождите вон в той комнате. Иду в ту комнату, жду. Рядом какие-то парни, тоже ждут. Болтают, спрашивают друг друга: а ты откуда, а ты? А один прислонился к стенке, шляпу-туркестанку на глаза натянул и молчит. Я тоже ни с кем ни о чем не болтаю. Потом меня зовут, распределяют: иди туда, найди того, он скажет, что тебе делать. Уже собрался уходить, и тут меня догоняет тот, что под туркестанкой лицо скрывал, и спрашивает: «Дядя Витя, мне теперь как вас называть?». А это - мой солдат из моей роты – в афгане.

Обнялись, переговорили. Нас, вернее наших, с кем прошли все перевалы, тут уже было много. Вот так мы «оказались».

- Этот, в туркестанке, он все еще здесь или уже уехал?

- Его позывной – Серп. Он исчезал, на связь не выходил, но пару дней назад ответил на звонок: тут. Он, предполагаю, в Сирию летал.

- Военный человек - одна война, другая…

- Серп на войне всю свою жизнь. Мы знали, чем мы будем заниматься. Нам это еще в военном училище объяснили. И, как видишь, не обманули.

ВЕРЕВКА

Родители Скрипы работали в геологической экспедиции на Дальнем Востоке, искали урановую руду. Отец отвечал за сложное оборудование, которое подвешивали к вертолету, мать – за снабжение рабочих продуктами. Летом, в разгар сезона, ребенок был вместе с ними – в поле.

Присматривать за ним попросили Михалыча, человека, у которого за спиной было 27 лет отсидки в лагерях и тюрьмах. «Нос и уши у него были отморожены, а ходил он почему-то в красных штанах», - вспомнил Виктор некоторые детали внешнего образа воспитателя.

Поскольку лагерь геологов стоял на обрывистом берегу реки, а малыш Витя постоянно стремился подойти к краю берега, Михалыч взял веревку, отмерил нужную длину, один конец привязал к дереву у палаток, а второй к ноге любопытного карапуза. Тот побежит к обрыву, бамс – веревка натягивается, нога останавливается, карапуз падает, так и не добежав до края, откуда непременно бы свалился и покалечился.

«Отец вечером возвращается, а я сижу, реву. Что плачешь, сын? А-а-а, и пальцем показываю на узел, который связан на моей ножке, - такой у нас в тайге был детский сад», - рассказывал Виктор.

Потом он переключился в воспоминаниях на время, когда из «детского сада» пошел в школу, а я сделал зарубочку в своем сознании – не забудь про веревку.

Веревка – обычная вещь, так необходимая в быту. Но вот скажи любому человеку: готовь себе веревку, и всё – ты станешь враг ему до конца жизни. Произнесешь лишь пару слов, но разорвешь душу другому человеку так, что никакими дружескими узами уже не свяжешь.

Не знаю, прав ли я, но войны начинаются не по причине нехватки пищи или территорий. Они начинаются от слов, оскорбляющих и унижающих тех, кто их услышал. Сначала было слово, а уж потом война.

И Первая мировая началась не с выстрела в Сараево. Стрелок тот по имени Гаврила, кстати, был подданным Австро-Венгерской империи, он хотя и серб по национальности, но в Сербии не жил. Год за годом цивилизованная Вена утверждала, что ей мешает дикий варварский народ, оставшийся в средневековье, что сербские крестьяне-пастухи не достойны уважения с точки зрения культурного общества Европы, где на балах танцуют вальсы Штрауса, а в городах стоят дворцы и есть вокзалы из ажурного металла.