Замолчала после удачных попаданий одна, другая амбразура, но после короткой паузы возобновили огонь финские пулеметы.

«Трехдюймовка» из громоздкого дота достала Т-26, стрелявший из-за деревьев на краю просеки. Бронебойный снаряд врезался в сосну. Мерзлое дерево словно взорвалось от удара шестикилограммовой раскаленной болванки. В разные стороны брызнули дымящиеся куски древесины. Перебитая почти пополам, высокая сосна обрушилась на молодые деревья, а танк оказался на открытом пространстве.

Командир погнал машину под защиту растрескавшегося массивного камня. Второй снаряд (это был фугас) рванул в двух метрах от танка. Перебил гусеницу, смял скрепленные металлическим каркасом четыре небольших колеса и обездвижил машину.

Младший лейтенант упрямо разворачивал пушку в сторону дота, но следующий снаряд пробил башню, сорвав ее с погона. Успел выскочить лишь механик-водитель. Для десятитонного Т-26 с его тонкой броней попадание такого снаряда было смертельным.

Огонь охватил машину, взорвался боезапас, вскрыв броню. Сквозь трещину вырывался скрученный язык огня, на снег падали хлопья сажи. Почти одновременно вышел из строя наш станковый пулемет. Очередь финского МГ-08 пробила в нескольких местах кожух, из отверстий текла парящая на морозе вода, разогретая от быстрой стрельбы.

И все же наша рота медленно продвигалась вперед, как и весь батальон. Над нами висел приказ, нарушить который мы не имели права. Командиры рот, взводов и сержанты подталкивали бойцов, однако напор явно слабел.

Для успеха не хватало артиллерийской поддержки. Я видел, как снаряд «бофорса» угодил в станковый пулемет девятой роты и разбросал по снегу искореженные обломки. Два человека из расчета погибли.

Люди нервничали, некоторых охватил страх. Михаил Ходырев бегло стрелял из своей автоматической винтовки. Но я видел, что мой помощник, отличавшийся хладнокровием, сейчас с трудом владел собой.

Вместе с ним и еще пятью бойцами мы добежали до каменного валуна, наполовину вросшего в землю. Камень был размером с небольшой сарай, высотой чуть больше метра. Это было последнее укрытие перед финскими дотами, до которых оставалось метров сто двадцать.

Я понял, что дальше нам не продвинуться. В нашу сторону вели огонь два пулемета и полдесятка автоматов. Стоял непрерывный треск ударяющихся о камень пуль. Сверху сыпались мелкие каменные осколки, фырчали и свистели на все лады сплющенные пули.

Два снаряда, выпущенные противотанковой пушкой «бофорс», довольно точно взорвались на краю глыбы. Сноп осколков раскидало в разные стороны, а пучок каменного крошева ударил в снег в нескольких шагах от нас.

Мы невольно поджали ноги. Если финны пустят в ход минометы, то долго мы здесь не протянем. Я с тоской осознавал, что завел своих бойцов в ловушку. Если высунуться, то можно отчетливо увидеть амбразуры, но нам не дадут сделать и нескольких выстрелов.

Первый взвод во главе с Чередником вдруг поднялся и побежал, охватывая укрепления с фланга. Я понял, что старый товарищ пытается продолжить атаку и выручить меня. Гриша рассчитал верно. Внимание финнов было приковано к моему взводу, и ему удалось вместе с двумя десятками бойцов зацепиться за край каменистой гряды.

Сделал попытку прорваться к укреплениям и мой третий взвод. Как я понял, людей пытался поднять оставшийся без пулемета сержант Антюфеев. Но далеко они не продвинулись и снова залегли за сваленными деревьями. На снегу остался лежать убитый красноармеец. Другой уползал, волоча пробитую ногу. Рядом плясали фонтанчики мерзлой земли и снега. Через минуту он дернулся и застыл. Вокруг него парила на морозе растыкающаяся лужа крови.

Не иначе как от отчаяния я высунулся из-за камня и открыл огонь из автомата, целясь в ближнюю к нам амбразуру. Ответная пулеметная очередь прошла в метре от меня, выбивая искры из камней. Одна из пуль, отрикошетив, ударила в казенник автомата с такой силой, что я невольно выпустил его из рук.

В ту же секунду я почувствовал, как чьи-то руки тащат меня под защиту валуна, а пулеметная очередь крошит каменный уступ, раскидывая искры и острые осколки.

– Василий, ты чего под пули суешься? Взвод без командира оставить хочешь?

Надо мной склонилось лицо сержанта Ходырева. Приходя в себя, я сел, привалившись спиной к камню.

– Вот черт, автомат испортили, гады! – Кто-то нервно засмеялся в ответ, а я достал свой ТТ и передернул затвор. – Гранаты у всех есть?

– Есть, – откликнулись сразу несколько голосов. – Пусть попробуют сунуться!

Думаю, что нашу роту добили бы, а остальной батальон откатился с большими потерями назад, если бы не комбат Козырев. Он вернулся под пулями на командный пункт полка и убедил Усольцева поддержать гаубицами атаку.

– Восьмая рота в ста метрах от укреплений находится. Две другие роты тоже хорошо продвинулись. Надо срочно поддержать их.

– Твои роты наступают, а ты что в тылу делаешь? – усмехнулся комиссар полка Залевский. – От пуль прячешься или жаловаться прибежал?

Увидев, как побагровело лицо Козырева от незаслуженного обвинения, половник Усольцев сделал знак комиссару, чтобы тот помолчал.

– Твой участок, товарищ Козырев, у нас не один. Но две полковые «трехдюймовки» мы, пожалуй, сумеем выделить. Правда, снарядов в обрез. По десятку на ствол.

Опытный командир Козырев хорошо понимал, что две короткоствольные «полковушки» с прицельной дальностью четыреста метров в данной ситуации ничем не помогут.

– Нужны гаубицы, – упрямо мотал головой комбат. – И чем быстрее, тем лучше. Хотя бы десятка два снарядов, и роты сделают последний бросок.

Неизвестно, как повернулась бы ситуация. Гаубичный дивизион, поддерживающий полк, подчинялся своему начальству и не входил в штат нашего пехотного полка. Но Козырев рисковал не зря, проделав почти километровый путь под пулями и оставив в нарушение Устава свой батальон без командира.

На командном пункте полка находился заместитель командира дивизии, молодой полковник, примерно одних лет с капитаном Козыревым. Он внимательно оглядел комбата. Тот еще не пришел в себя от быстрого бега, рукав шинели был пробит осколком, на тыльной стороне ладони запеклась струйка крови.

– Больше никогда не вздумайте оставить свой батальон без командира, – сухо обронил полковник. – Если не хотите угодить под трибунал. Немедленно возвращайтесь к себе.

– А что с гаубицами?

– Мы поможем вам сделать рывок. Гаубичная батарея окажет поддержку. Но для вас обратного пути нет. Либо вы берете вражеские укрепления, либо…

– Так точно, – бросил ладонь к виску Козырев.

Четыре гаубицы с расстояния семисот метров после короткой пристрелки дали еще восемь залпов. Мощности их снарядов не хватило, чтобы разрушить доты или нанести им серьезные повреждения. Для этого требовался куда больший калибр, чем 122 миллиметра.

И не от большой доброты помог нам молодой полковник, замкомандира дивизии. Просто он оценил умелые действия комбата Козырева, который сумел продвинуть свои роты ближе всех к финским укреплениям. На остальных участках дела обстояли куда хуже.

Фугасные снаряды били в мощные лобовые стены дотов. Дым разрывов рассекали снопы искр от ударов тяжелых снарядов о крепкий железобетон. Он не поддавался. Нам помогло мастерство артиллеристов. Хотя гаубицы предназначены в основном для ведения навесного огня, но с расстояния семисот метров все четыре пушки имели возможность бить прямой наводкой.

Помогло и то, что финские специалисты считали сильной стороной своих бетонных дотов довольно большое количество амбразур. Они помогали обеспечить высокую плотность огня. Простреливались перекрестным огнем все подходы, но броневые заслонки не обеспечивали достаточно высокой степени защиты.

Один из снарядов проломил двухдюймовую заслонку и разбил скорострельную пушку «бофорс». От близких разрывов заклинило две заслонки на пулеметных амбразурах, получили контузии и были оглушены несколько расчетов.