Он ничего не отвечает на ее вопрос, а обхватывая Старк за талию, привлекает к себе, заставляя едва уловимо охнуть, и накрывает ее губы жадным поцелуем. Мягко оттягивая губами ее нижнюю губу, он словно пробует на вкус те слова, которые только что срывались с них, чтобы тут же, очертить кончиком языка их контур. Через пару мгновений, казавшихся вечностью, рыжеволосая сдается под подобного рода натиском, пуская его язык, который тут же скользит по ее небу, плавно касается ее языка, срывая едва слышный стон.
Его руки скользят по ее точеной спинке, даже сквозь плотную ткань ощущая, как по коже Сансы пробегает дрожь. Запуская пальцы в рыжие локоны, он не сильно давит ей на затылок, не позволяя отстранится, в то время как ладонь второй руки плавно проходится вдоль позвоночника синеглазой, опускаясь все ниже.
Богороща, раскинувшаяся в Риверране была садом, ярким и воздушным… там высокие Чардрева раскидывали пятнистые тени над звонкими ручьями, там птицы пели в гнездах, там воздух благоухал цветами.
Петир любил сидеть здесь, в тени одного из старых Чардрев, прихватив с собой несколько книг из огромной библиотеки Талли. Вот и сегодня он пристроился на своем обычном месте – облокотившись спиной о могучий ствол с вырезанным на нем ликом и опустив босые ступни в протекавший рядом с корнями неглубокий ручей, мальчишка перелистывал страницу за страницей, вчитываясь в убористый текст, заполнявший их. Тихий шелест страниц напоминал ему о матери. Со временем ее образ стерся из памяти, оставляя лишь смутные воспоминания о тонких пальцах, переворачивавших страницы, когда она читала ему какую-нибудь сказку, да легкий запах мяты, ее неизменный спутник.
Внезапно в воду хлюпается небольшой камень, разбрызгивая ее. Петир в последний момент успевает захлопнуть книгу, спасая ее от разлетевшихся капель, и поднимает глаза, в надежде найти того, кто посмел отвлечь его. Практически сразу он натыкается взглядом на Эдмура, поднимавшего с земли очередной камешек. Он не сразу замечает Кейтилин, которая выглядывала из-за спины у брата и что-то с лукавой улыбкой шептала ему на ухо. Взгляд Эдмура тут же падает на Петира, настороженно наблюдавшего за ним, и младший Талли тут же выпаливает:
– Спорим, что ты никогда не догонишь меня?
Бейлиш никогда не любил спорить, находя это занятие бессмысленным и бесполезным. Если уж хочешь получить что-то, то лучше получить это хитростью, чем доказывая то, чего нет. И он лишь безразлично пожимает плечами, пытаясь вернуться к тому, от чего его так бесцеремонно отвлекли.
Еще один шлепок и брызги вновь разлетаются вокруг, и тут же за спиной раздается голос Эдмура:
– А победитель поцелует Кет.
Петир знает, что ему не угнаться за Талли, но почему-то соглашается. Быть может потому, что ему так хочется коснуться губ Кейтилин.
На мгновение отстраняясь, Лорд Харренхолла едва заметно улыбается от того, как его волчица едва слышно вздыхает, стараясь скрыть сожаление и едва слышно шепчет:
– Разве ты сломанная игрушка? Ты, любовь моя, сильней многих из тех, кто собрался сейчас под этой крышей.
И тут же, расправляясь с крючками, умело скрытыми под нашитыми перьями, которые пока еще удерживали платье, склоняется, чтобы коснутся губами точеной шеи рыжеволосой, заставляя ее вздрогнуть и прикрыв глаза, отвести голову. Не обращая внимания на то, что окончательно сминает перья, которыми украшено платье, он пальцами тянет за ворот, заставляя ткань соскользнуть, обнажая белоснежную кожу. Плавно касаясь губами ее тела, он спускается ниже, очерчивая контур ключиц, прокладывает поцелуями дорожку к ее плечу, чувствуя, как по ее телу все сильней пробегает дрожь, от чего кожа покрывается мурашками.
Казалось, что еще совсем недавно он с уверенностью мог сказать, что стремился взобраться повыше лишь для того, чтобы причинить боль тем, кто когда-то причинил боль ему. Со временем, с каждым его шагом наверх, по крутым ступенькам лестницы хаоса, это желание менялось, превращаясь в желание отгородиться от тех, кто мог причинить боль ему, непреступной стеной. Ему казалось, что каждая крупица из тех песен, которые он мог напеть про любого в Вестеросе, делала его неуязвимым. Но теперь… теперь эта его уверенность катилась в пекло от одного лишь взгляда синеглазой волчицы.
Он скользит ладонями по ее телу, очерчивая каждый его изгиб, и вот уже тяжелое платье с тихим шелестом соскальзывает к ее ногам, оставляя девушку лишь в туго затянутом черном корсете да тонком кружеве, едва скрывающем все то, что должно было скрывать. Его губы трогает улыбка, когда она, вздрагивает от холодного воздуха, коснувшегося ее обнаженной кожи, и отводит глаза. Петиру кажется, что он явственно ощущает ее страх, боязнь того, что неминуемо должно произойти. Он медленно проводит пальцами вдоль ее позвоночника, заставляя Сансу невольно, с тихим стоном выгнуться, подаваясь вперед. Поддевая атласную ленту, стягивающую корсет, он тянет за нее, ослабевая шнуровку, и едва слышно хрипло выдыхает:
– Не отводи взгляд.
А в следующее мгновение тонет в ее глазах, забывая о том, как дышать.
Ее непослушные пальцы расправляются с остатками застежек на его камзоле, стремясь как можно быстрей избавить его от этой, так мешавшей части одежды. И через мгновение он бесформенной кучей отправляется на пол.
Пересмешник уже едва сдерживает себя, когда прохладные ладони Сансы, стягивая с него рубашку, скользят по его плечам и груди. Медленно оттесняя ее к кровати, он проходится руками по стройному телу, очерчивая каждый его изгиб, стараясь запомнить каждую родинку, а потом тянет за край корсета. Шаг, еще один. И вот уже он опрокидывает пташку на толстые шкуры, укрывающие постель. Тут же склоняясь к ней, он несильно прикусывает нежную кожу на ее шее, чувствуя, как пульсирует под ней кровь, проводит кончиком языка по месту укуса, чтобы сразу скользнуть ниже. Подхватив так мешающий корсет за край, Петир тянет за ткань, освобождая из его тисков такое желанное тело, и тут же отправляет его на пол. Его ладонь не сильно сжимает упругую грудь, пропуская между пальцами затвердевшие горошины сосков, несильно оттягивая и сжимая, заставляя Старк с хриплым стоном выгнуться, подаваясь вперед.
Сколько Бейлиш помнил себя, он перемещался с места на место, словно ища чего-то, пытаясь избавиться от воспоминаний, которые никак не хотели отпускать. Персты, Риверран, потом вновь Персты, с которых, казалось, он не вырвется никогда, если бы не Джон Аррен, предложивший ему небольшую должность в Чаячьем городке. До сих пор для него оставалось загадкой как это удалось Лизе. Хотя чему тут было удивляться? Сколько он себя помнил, Ромашка никогда не оставляла попыток выказать ему свою любовь. Но те воспоминания, от которых он так отчаянно пытался избавиться, перебираясь с места на место, не уходили, становясь лишь более тусклыми, поблекшими и со временем больше не вызывали той щемящей горечи, как раньше. Постепенно они вытеснялись мыслями о Сансе, его Леди, Леди Севера, не давая сосредоточиться ни на чём другом. А может он просто не хотел? Не хотел отказывать себе в удовольствии… обладать ею, взять ее под свое крыло.
Его девочка, его Санса – такая соблазнительная, такая невинная, несмотря на то, что уже дважды была замужем. Ее тело, такое податливое, сводящее с ума, заставляющее его кровь стучать в висках, подсказывает ей, что делать. Прохладные ладони скользят по его горячей коже, проходя вдоль шрама, тянут за завязки штанов, пока он припадает губами к ее груди, обводит языком ареолы сосков и несильно прикусывает чувствительные комочки, чтобы тут же потянуть их губами, заставляя ее дыхание сбиться окончательно, когда она выгибается навстречу в немой просьбе не останавливаться.
Прохладный воздух комнаты сейчас не вызывает того дискомфорта, что раньше. Хотя сколько он себя помнил, Петир никогда не любил сырость и холод, убеждая себя в том, что должен поскорей убраться с этих холодных и мокрых островов, которые по иронии судьбы стали его домом. Убраться как можно подальше. Он никогда не хотел возвращаться домой. В детстве он представлял себе, что все лорды непременно жили в больших замках в красивых местах, и только его лорд-отец почему-то ютился в башне, преданной всем ветрам. Огромный богатый дом, одна из великих семей. Он надеялся на то, что понравится лорду Талли и тот однажды возьмет его с собой в столицу и представит королю. От этих, таких завораживающих, мыслей голова шла кругом. Вот только что бы он стал бы делать в столице, Петир тогда еще не решил, зная, что точно бы хоть что-то делал. Но все обернулось совсем не так, как рисовало его детское воображение. И жизнь оказалась совсем не такой, как ее описывали книги и пели в своих песнях придворные менестрели.
