Чужаки не захотели спать рядом с мертвой Кассиопеей. Они решили обустроиться на ночлег в зарослях камышей, неподалеку от которых росли скрюченные деревья в пятнах птичьего помета. Очевидно, труп наводил на них ужас. Лира искренне недоумевала, почему. Ей нравилось находиться рядом с Кассиопеей. Это умиротворяло. Она могла вообразить, что вновь очутилась в Хэвене и они с Кассиопеей лежат на разных койках, разделенные узким проходом.

Джемма предложила ей попробовать газировку. Лира никогда прежде не пила содовой. В Хэвене торговые автоматы предназначались исключительно для персонала, хотя иногда медсестры жалели кого-нибудь из младших реплик и давали им монетки – поиграть. Их можно было катать, подбрасывать или менять на какую-нибудь ерунду. Сперва Лира решила, что газировка чересчур сладкая, прямо-таки приторная. Но через несколько секунд она почувствовала себя лучше, и ее почти перестало тошнить. И руки тоже стали меньше дрожать.

Джемма отыскала на дне рюкзака Джейка чистую толстовку и предложила ее Семьдесят Второму, но тот сердито покачал головой. Поэтому ее взяла Лира, хотя толстовка и была ей велика. Она натянула ее поверх своей грязной рубашки и с облегчением вздохнула. Ей сразу стало тепло, вдобавок ее успокаивало то, что толстовка оказалась чистой и приятной на ощупь. От нее пахло стиральным порошком, которым пользовались в Хэвене. После стирки простыни делались жесткими и хрусткими, как бумага. Но толстовка не была жесткой – как раз наоборот!..

Лира свернулась клубком, и Семьдесят Второй тотчас плюхнулся на землю рядом с ней.

– Я им не доверяю, – прошептал он, глядя туда, где парень с девушкой обустраивали стоянку и спорили из-за того, кто возьмет себе рюкзак вместо подушки. – Они не такие, как мы.

– Нет, – пробормотала Лира, еле ворочая языком.

Похоже, ее мозг распух, как будто его тоже закутали в мягкую ткань. Лира хотела сказать: «Мы не существуем. У нас нет выбора». Но стоило ей нащупать нужные слова, как нить, связывавшая ее мысли воедино, лопнула, и Лира провалилась в бездонную тьму.

Лиру разбудил шорох. Сперва ей показалось, что она спала всего минуту, но она тут же нервно дернулась и широко распахнула глаза. Потом рывком села и увидела, что Семьдесят Второй держит в руке нож.

Девушка по имени Джемма стояла прямо над ними. В кратком замешательстве, прежде чем оковы сна окончательно разомкнулись, Лира приняла ее за Кассиопею.

Она даже ощутила прилив какого-то непонятного сильного чувства.

– Все в порядке, – произнесла девушка. – Я – Джемма. Помнишь?

Семьдесят Второй нехотя опустил нож. Лира подумала, что ему, наверное, приснился кошмар. Он был бледен. А они опять проснулись бок о бок. Интересно, он тянулся к ней посреди ночи? Ради тепла. Лира знала, что у спящего температура тела понижается в среднем на градус. Вот очередная информация, которую она однажды слышала от медсестер и запомнила.

– На острове еще есть люди, – сказала Джемма. – Они жгут то, что осталось от Хэвена.

– Ты их видела? Ты подбиралась ближе? – спросил второй чужак, Джейк, который, как выяснилось, тоже проснулся.

Он уже стоял около Джеммы, приглаживал волосы. Лиру всегда зачаровывали волосы – ее, как и других реплик, брили каждую неделю, – и на миг зрелище ниспадающих на плечи прядей загипнотизировало ее.

– Тебе следовало разбудить меня. Это небезопасно.

Лира недоуменно заморгала и встала, невзирая на то, что ноги ее превратились в студень и держали плохо. Небо начало светлеть.

– В каком смысле – они жгут то, что осталось от Хэвена? – спросила она.

– В прямом, – ответила Джемма.

Лиру захлестнули воспоминания. Запах Кастрюли поутру и солнечные зайчики на линолеуме. Дорожки во дворе, с кляксами птичьего помета. Медицинский запах тампона на ее руке и укол иглы. Медсестра, бормочущая, что показатели пока еще в норме.

Ее друзья, тонометр и термометр, и даже Стеклянные Глаза, которым никогда нельзя было доверять полностью, – все они исчезли. Воспоминания всплывали в голове и ощущались почти физически. Койка с ее номером, прикрепленным к стальному изголовью. Душевые головки, выстроившиеся в ряд. Пар, пахнущий мылом, эхо десятков голосов. День стирки и вывоза мусора, печальные гудки отплывающих катеров. А еще то, что она ненавидела: шприцы и бумажные пакетики с таблетками и витаминами. И конечно, медсестры, насмехающиеся над репликами или, хуже того, ведущие себя так, словно они их боятся.

Но Хэвен был ее домом. Она принадлежала Хэвену.

– То есть возвращаться некуда? – Пока этот вопрос не сорвался с ее губ, Лира не вполне осознавала, что в глубине души ее поддерживала мысль о Хэвене.

Значит, она верила, что все это пройдет – и взрывы, пожар, и солдаты с ружьями, которые кричали: «Нашел!», а затем добавляли: «Знаешь, как дорого они стоят?».

Да, похоже, она действительно так думала. Лира отчаянно надеялась на то, что реплик спасут, соберут вместе и вернут в Хэвен, и Семьдесят Второго тоже. Врачи проведут стандартный медосмотр. А чуть позже им выдадут таблетки: аккуратную белую Ш-ш-ш от боли и крупную круглую Соню, от которой мир заволакивало дымкой. И вернется нормальная жизнь.

– Возвращение невозможно, – произнес Семьдесят Второй.

Сейчас он говорил менее резко, чем накануне. Может, ему стало жалко Лиру?

– Они убьют нас, если найдут. Они сделают это в любом случае.

Лира отвернулась. Она не хотела слушать. Да, охранников и солдат обучали убивать. И ей никогда не нравились ни врачи, ни медсестры, ни ученые, ни суррогатные с их невнятной речью. Но она не сомневалась в одном: Хэвен существует, чтобы защищать реплик. Доктора пытаются спасти их от рака, разрушающего ткани их легких, печени и мозга. Ученые стараются придумать лекарства от болезней, извращающих их физиологию и заставляющих пищу двигаться в обратном направлении, или легкие – тонуть в произведенной ими же жидкости.

Побочные эффекты. Процесс создания реплик до сих пор несовершенен. Если бы не врачи, Лира и Семьдесят Второй умерли бы много лет тому назад, еще во младенчестве, как скончалось сотни других реплик. Ведь вся желтая культура погибла!..

Лира помнила, как крохотные тельца аккуратно упаковали в пластиковые мешки – каждый был не больше буханки хлеба. Этот груз увезли на катере, чтобы сжечь дотла и развеять пепел в океане.

– Пора убираться отсюда. Теперь рассвело, и на болота пошлют патрули. Они будут искать выживших, – негромко произнесла Джемма.

Лира услышала в ее голосе привычные успокоительные нотки. Так всегда говорили медсестры, когда чего-то хотели добиться от реплик. «Дыши глубже, сейчас капельку пощиплет».

– Пойдемте с нами. Мы дадим вам одежду и спрячем в укромном месте. Вас точно не обнаружат. А потом вы сами поймете, что вам делать. Мы вам поможем.

– Ладно, – согласилась Лира, потому что Семьдесят Второй уже открыл рот, а ей надоело, что за нее говорят.

Пусть он перестанет решать за нее! Семьдесят Второй – не врач! У него нет никакого права командовать ею!

Конечно, сначала она последовала за ним, но у нее не было выбора. И раз уж так получилось, то теперь ей нельзя падать духом.

Кроме того, Лира считала, что Джемма не желает им зла, хотя и не могла объяснить причину своей осведомленности. Возможно, все дело было в том, что Джемма являлась репликой Кассиопеи, хотя Лира и понимала, что думать таким образом просто глупо. У реплик одного генотипа частенько были абсолютно разные личности. Например, номер Сто Двадцать пыталась задушить реплику своего же генотипа, когда та спала, поскольку хотела быть единственной настоящей. Уникальной. Кассиопея была добра к Лире, зато Каллиопе нравилось убивать. Однажды она на глазах у Лиры задушила птичку. А Сто Двадцать Первая, кажется, вообще была немая от рождения.

– Ладно, мы с вами, – повторила она погромче, когда Семьдесят Второй развернулся к ней.

Лира была довольна, что он не стал спорить. Она почувствовала себя чуть более сильной и контролирующей ситуацию. Реплика Кассиопеи им поможет. Им нужно узнать, что случилось с Хэвеном и почему. А потом они смогут решить, что делать дальше.