— Доминик, — спокойно произнесла она, — ты многого не понимаешь…

— Единственное, чего я не понимаю, — перебил он ледяным тоном, — это почему такой умный человек, как Марк, не разгадал твоего двуличия. Скажи мне, Роми, ты в тот день отправилась к нему в объятия прямо из моих? Или даже твоя совесть смогла удержать тебя? — Его серые глаза возбужденно сверкали. — Может, ты бросилась принимать душ перед встречей с ним? И словно одержимая терла каждый дюйм кожи — из страха, что запах любви остался у тебя на теле подобно самым стойким духам? — с холодным вызовом закончил он.

Роми, не дрогнув, приняла этот вызов, хотя ей казалось, что немногие женщины смогли бы выдержать такой испепеляющий, полный презрения взгляд. Но, наверное, не так уж и плохо, что все невысказанные горькие упреки прорываются наконец из тайников души. Возможно, что для них двоих единственным способом обрести какое-то душевное спокойствие будет облегчить боль и дать яду выплеснуться наружу.

— Да, я вернулась к себе и приняла душ, — сказала она ему безжизненным голосом, вспомнив, как в удивлении смотрела на свое отражение в затуманенном зеркале: кожа все еще была розовая и горела, а тело все еще трепетало в непроизвольном восторге от того, что с ней произошло по его воле.

— И тебе не кажется, что это было скверное начало вашей с Марком семейной жизни? — спросил он. — Если ты была готова на такое еще до совершения брачной церемонии, то что можно сказать о дальнейшем? — Его серебристо-серые глаза сверкали открытым обвинением. — Господи, Роми, и ты была в силах с этим жить?

Роми вздохнула. Вроде бы не скажешь, что он ее не слушает. Он просто не желает слышать…

— Никто никогда толком не знает и не может знать, что происходит с браком других людей, — медленно произнесла она.

Его голос звучал холодно и критически:

— А может быть, многие вступают в брак, толком не представляя себе, что это такое.

— Наверное, ты сам потому и не женился, — предположила она спокойным тоном, остро сознавая, что затаила дыхание в ожидании его ответа. — Твои критерии столь высоки…

Его улыбка была приправлена долей цинизма.

— На что ты намекаешь, Роми? Уж не на то ли, что ни одна «современная» женщина не потерпит и мысли о жизни с мужчиной, который настолько старомоден, что рассчитывает делить постель лишь с одной партнершей?

— Что ты хочешь этим сказать, черт возьми?

Его губы презрительно скривились.

— Не оскорбляй мой интеллект, Роми, пытаясь доказывать, что между вами было все распрекрасно. Особенно при твоем послужном списке. Она прочла невысказанный, жгучий вопрос, притаившийся в его глазах, и поняла, что, как бы ни было больно, ей придется попробовать ответить. Хотя она рискует Доминик может все равно ей не поверить…

— Доминик… — нерешительно начала она. — Я ни разу не изменяла Марку после нашей свадьбы.

— Только много-много раз до свадьбы, верно?

Он небрежно заправил тенниску в джинсы, и Роми едва смогла подавить дрожь, вспомнив, почему ему приходится это делать. И тем не менее они сейчас стоят и разговаривают так, словно ничего не произошло!

— Впрочем, технически ты, наверное, не изменила ему со мной, а? — процедил он сквозь зубы. — Поскольку проникновения не произошло. Похоже, это все вопрос степени, не так ли, Роми? Но не думаю, что меня очень бы порадовало, если бы мой шафер лапал мою невесту во всех…

Она размахнулась и влепила ему пощечину. В наступившей ошеломляющей тишине Роми сверлила его гневным взглядом, прерывисто дыша. Криво усмехнувшись, Доминик поднял руку и потрогал проступившее красное пятно на щеке, потом стал осторожно тереть это место.

— Ах ты, маленькая тигрица, — прошептал он. Но казалось, что случившееся его больше позабавило, чем рассердило.

— Ты получил по заслугам, — твердо сказала ему она. — Сам знаешь, что это так! И все же мне не следовало давать тебе пощечину, Доминик.

— Еще как следовало. — Он покачал головой, и в уголках его губ угадывалась улыбка. — Тебе следовало сделать это намного раньше, Роми. А сейчас ты привела меня в чувство.

— Что ты хочешь этим сказать?

Его лицо напряглось.

— Вероятно, мне пора признать факт, что я не имею права и дальше винить тебя за случившееся. Я должен взять на себя равную долю ответственности за то, что произошло тогда между нами. — Он вдруг отвернулся и стал смотреть куца-то в пространство, пловно завороженный блеском солнечных лучей, отраженных поверхностью озерца. Когда Доминик заговорил вновь, его голос был странно мрачным. — Кое-кто наверняка может сказать, что я, в тот день воспользовался случаем в своих интересах.

Роми поморгала глазами.

— Нет, не то… — сказала она.

— Вот как? И почему же?

— Потому что, если я так хотела тебя и испытывала такую сильную сексуальную потребность — по-моему, именно это предположение ты высказывал раньше, то как можно говорить, что ты использовал меня в своих интересах?

— Потому что тебе было всего девятнадцать лет! — торопливо пояснил он.

Роми нахмурилась.

— Да, мне было девятнадцать, — согласилась она, чувствуя себя немало озадаченной. — Но в наши дни это вряд ли считалось бы совращением подростка, так ведь?

Его лицо потемнело.

— А мне было двадцать шесть.

— Ну, от этого ты автоматически не становишься соблазнителем по прежним понятиям, — сухо заметила Роми.

У него в глазах она увидела удивление и неожиданно обрадовалась тому, что не пошла легким путем. А ведь было бы так легко согласиться с ним и сказать ему: да, ты действительно использовал меня. Сделай он это предположение тогда, когда все происходило, она, возможно, и согласилась бы с ним. Но теперь она повзрослела и, надо надеяться, поумнела. И провалиться ей на этом месте, если она позволит изобразить себя жертвой! Того, что было между ней и Домиником, она сама хотела. И хотя отчасти понимала, что поступает очень дурно, это ее не остановило. Впрочем, она сомневалась, чтобы что-то вообще могло тогда остановить ее…

— Я благодарен тебе… — негромко сказал он, и было очевидно, что говорит он искренне.

Роми вдруг почувствовала себя так, словно, не умея плавать, очутилась на очень глубоком месте. Ей необходимо оказаться подальше от него с его испытующим серебристым взглядом, напоминавшим ей, как сильно она все еще хочет этого мужчину.

— Боже мой! — воскликнула она в поддельном ужасе и посмотрела на часы, вскинув руку театральным жестом. — Скоро приезжают Бейли, затараторила она: — А я еще даже не расставила эти цветы. Мне же надо встречать их… и…

— Нет, ничего этого не надо. Я вполне способен справиться с этим сам, Роми. Проверь только, все ли идет гладко за кулисами, и присоединяйся к нам в восемь за обедом.

Роми нахмурилась. Ей никогда еще не приходилось ощущать себя до такой степени лишней в деле! Она подозрительно посмотрела на него.

— Ты абсолютно уверен, что я нужна здесь, Доминик?

— А почему ты спрашиваешь?

— Ну, всего десять человек гостей…

— Ты нужна, — спокойно перебил он ее. — Чтобы дать Арчи Бейли почувствовать себя непринужденно. Чтобы проследить за его женой — она не должна пить лишнего, но пусть не думает при этом, что ее в чем-то ограничивают. Эти двое почти все время спорят из-за пустяков, так что немного легкого, ненавязчивого судейства тоже будет входить в круг твоих обязанностей! Ты также нужна, чтобы разговорить беременную и очень застенчивую жену их сына, а то ведь она будет молчать от смущения. Ты нужна, Роми, потому что, с кем бы я ни заговаривал о тебе, все твердили, что ты гений по части обращения с людьми. Роми зарделась от неожиданной похвалы.

— Это правда?

— Правда. Я только удивлен, что ты еще не научилась манипулировать мной. — У него в глазах заплясали веселые искорки, когда он увидел ее реакцию. — Может, мне следует сказать это иначе…

— По-моему, тебе не стоит даже пытаться, — тоном предостережения прервала она его и уже нагнулась за корзиной с цветами, как вдруг что-то очень серьезное в его голосе снова ее остановило.