Весть о смерти принцепса моральным землетрясением прокатилась по всему огромному государству, подвергнув испытанию прочность его связей. Едва возникла трещина в монолите власти, как через нее рванулся пар долго сдерживаемого недовольства масс, предвещая извержение лавы гнева. Однако угнетенным классам не хватило организованности, чтобы превратить это "землетрясение" в вулкан революции. Там, где появлялась позитивная идея, происходил социальный взрыв, как, например, в случае с возникновением христианства. Армия была как раз наиболее организованной частью народа и, несмотря на привилегированное по сравнению с рабами, крестьянами или городским плебсом положение, имела достаточно оснований для выступлений протеста.
Начиная с Юлия Цезаря пошла практика заискивания полководцев перед солдатами. В эпоху гражданских войн легионеры проводили свои собрания, издавали постановления, выбирали депутатов, которые потом объяснялись с императорами. Однако Август постепенно вернул прежнюю дистанцию между полководцем и солдатами. Укрепляя дисциплину, он в то же время целенаправленно реализовывал программу по удовлетворению интересов воинов. Поэтому формальная суровость принцепса лишь повысила его авторитет. К концу гражданских войн римская армия насчитывала более полумиллиона человек. Август сократил ее до двухсот тысяч. Ветеранам он, как и обещал, дал землю в Италии, а также в провинциях. Поселения ветеранов стали проводниками идеологии принцепса в массы. Службу оставшихся воинов он упорядочил, регулярно платил жалованье, создал отпускной фонд, куда вложил огромную сумму из личных средств. Легионы теперь были расквартированы только в приграничных областях, там, где грозило вторжение варваров. Именно эти территории Август сделал своими, императорскими провинциями. Со стороны казалось, будто он ничуть не покусился на владения сенаторов, оставив им старые, республиканские провинции, а себе взяв то, что завоевал он сам и его предшественники в процессе и после развала республики. Из этих новых территорий принцепс создал как бы буферную зону, предохраняющую сердцевину страны от внешней опасности, и вполне логично разместил там легионы. Получилось, что, приняв на себя из добрых побуждений заботу об охране границ, Август, по необходимости, стал и командующим всеми войсками государства. Именно поэтому из множества его званий главным в конечном итоге оказался титул императора. Армия составляла основу его власти, но это чисто по-августовски было скрыто от глаз современников изысканно лицемерной формой организации дела. Лишь со смертью Августа стали обнажаться хитросплетения его политики, и именно Тиберию предстояло распутать их либо, наоборот, запутать еще сильнее, чтобы не развалилось огромное, эклектически склеенное государство.
После реформ в армии прошло уже несколько десятилетий. За это время накопились новые проблемы. В частности, легионеров возмущало неравенство их положения в сравнении с преторианцами и столичными когортами. Отряд гвардейцев полководца республиканского времени с переходом к монархии вырос в десятитысячный контингент, существенно подкреплявший "авторитет" принцепса своими мечами и копьями. Затем Август создал еще городские когорты для охраны порядка и борьбы с пожарами. Условия службы в этих подразделениях были гораздо лучше, риска — значительно меньше, а жалованье — в два — три раза выше. Однако имя Августа завораживало солдат, и простые легионеры не смели роптать. В течение пятидесяти лет Август внедрял в их умы мысль, что всем хорошим они обязаны ему, причем не только как военачальнику, но и как заботливому гражданину. Он словно бы стал для них всех патроном. Каждый год войска приносили присягу на верность лично Августу, исполняли культ почитания Августа. И вот теперь этого человека, объединяющего своим именем все и всех, не стало, а противоречия сохранились.
Первыми заволновались легионы в Паннонии. Пять лет назад в этой местности происходили жесточайшие битвы с восставшим населением. Число восставших доходило до восьмисот тысяч, а их армия составляла триста тысяч воинов. Римляне в ответ с трудом собрали сто пятидесятитысячное войско. Для комплектования легионов не хватало граждан, поэтому в армию зачислялись рабы, предварительно выкупленные на свободу, и лица с темным прошлым. Конечно же, римляне в конце концов одержали верх, но сами непосредственные победители до сих пор не получили благ за свои достижения, что вызывало недовольство. Брожение в легионах усугублялось их пестрым составом. Пикантность ситуации придавало то обстоятельство, что руководил паннонской кампанией именно Тиберий.
Как только нашелся лидер, способный сформулировать требования массы, восстание обрело четкие формы. Таким лидером оказался рядовой солдат Перценний. Когда-то он был в Риме предводителем клакеров.
Общественное лицемерие в конечном итоге лишает людей способности самостоятельного суждения в любой области жизни. Навязывая народу псевдо ценности, власти приучают его ориентироваться по ярлыкам, по вывескам, но никак не по сути происходящего. Так толпе преподносятся лидеры политики, звезды цирковой арены и театральной сцены. Клакеры были, так сказать, рекламными агентами видных актеров и политиков. Своими аплодисментами они создавали и поддерживали популярность ораторам и актерам, а также устраивали обструкцию их конкурентам. На этом поприще Перценний приобрел опыт организаторской деятельности, что и позволило ему сплотить вокруг себя подобие стачечного комитета.
Все три паннонских легиона решили объединиться. Легионеры снесли знамена и значки всех подразделений в одно место и возвели свой трибунал. Солдатский комитет выработал пакет требований к властям, затвердил его на общей сходке и предъявил легату Юнию Блезу.
Солдаты добивались, чтобы срок их службы сократили с двадцати лет до шестнадцати, как у преторианцев, и не принуждали их оставаться в войсках в качестве сверхсрочников, чтобы им повысили стипендию, а по завершении службы выдавали денежное вознаграждение вместо земельного участка, предоставляемого, подчас в диких местах на краю света. Кроме того, они жаловались на произвол центурионов и на изнурительные труды при выполнении всевозможных строительных работ. Дело в том, что почти все дороги, мосты, акведуки в римских провинциях были сооружены руками легионеров. Больше того, многие древние европейские города возникли из военных лагерей, возводившихся как поселки городского типа, которые быстро становились центрами сосредоточения жизнедеятельности местного населения.
Блез, как всякий римский аристократ, умел логично мыслить и красиво говорить. Вначале он разыграл экспрессивную сцену страдания за проступки своих любимых солдат, потом предложил им убить его, чтобы он ценою собственной жизни искупил их вину, своею кровью смыл с их душ скверну дурных помыслов. Посмотрев этот яркий, хотя и неновый спектакль, суровые воины испытали нечто вроде катарсиса и смягчились. Завладев инициативой, Блез попробовал убедить солдат в несвоевременности их претензий к новому принцепсу. Однако Перценний и его соратники не позволили товарищам стать жертвой доверчивости. Тогда Блез предложил действовать цивилизованно и отправить солдатских представителей в Рим. В конце концов он уговорил легионеров поступить таким образом. Но, пока военный трибун в качестве посла путешествовал по Адриатическому морю и дорогам Италии, неустойчивый мир в лагере нарушился. Солдаты начали грабить окрестности и избивать ненавистных им центурионов. Настала пора вмешаться Риму.
Тиберий хорошо знал паннонские легионы, но он опасался оставить Рим без своего надзора, потому снарядил в путь сына, придав ему две тысячи преторианцев во главе с Сеяном и часть германцев из личной стражи. Сохраняя видимость республиканских порядков, принцепс отправил вместе с Друзом нескольких видных сенаторов. Это было сделано еще и для подстраховки. В случае успеха миссии народ будет восхвалять Друза, поскольку плебс уже давно ориентировался в политике по ярлыкам, а "сын принцепса" — весьма броский ярлык. Но при неудачном исходе посольства умелые демагоги представят виновниками сенаторов.
