— Владыки, Совет по Безопасности и Обороне высказался за принятие русских условий по договору. Ждём от вас окончательного решения.

— Мы — не военные. Вам — виднее. Но выводить за маленький пятачок в Панаме все базы в Турции… Как-то несимметрично.

— Осмелюсь напомнить. Я, как министр обороны, владею всей полнотой информации. Наши базы в Турции — одно название. Повстанцы и русские диверсанты насыщены ПЗРК, сбивают наши самолёты и вертолёты на подходе. Колонны бронетехники обстреливают на дорогах. До баз доходит едва 15 % грузов. Дефицит боеприпасов, еды, воды — вот неполный список проблем почти всех баз. Постоянно нас обстреливают снайперы. Часто — с запредельных дистанций. Наши тепловизоры никого не видят, а их снайперы работают. По агентурным данным — армяне. Персонал баз массово увольняется, отказывается служить, есть случаи самоубийств, других нервных срывов. Мы вынуждены закрывать глаза на употребление наркотиков. Фактически, русские нам устроили свой Афганистан. Массовая убыль людей и техники нас разоряет. Если техника — всего лишь вопрос денег, то люди… Русские активно занимаются пропагандой: рассказывают через доступные им СМИ о наших потерях в Турции. Это имеет тот эффект, что никакими деньгами заманить туда наёмников не выходит. Как ни парадоксально это звучит, но мы должны благодарить русских за это предложение. Оно даёт нам возможность уйти, если не сказать: «бежать», из Турции, сохранив лицо.

— Но почему мы будем разменивать именно панамский пятачок? Неужели его нельзя уничтожить? А взамен вывода войск из Турции выторговать что-то более весомое?

— Их плацдарм мал, укреплён средне. Но! Он прикрыт с моря небольшой группой русских кораблей. Мы имеем все основания утверждать, что русские хотят устроить нам вторую средиземноморскую ничью: разменять свои никчёмные маленькие консервные банки на один из наших флотов при помощи ядерного уравнителя. При этом они могут «нечаянно» послать ракету в шлюзы, что выведет Панамский канал на пару лет из строя.

— Но это же противоречит всем международным договорённостям!?

— Позвольте, владыки, тут я дам пояснение. Они на это, как и всегда после 91-го, наплевали. Даже нагло напомнили нам 87-й год, когда мы сами совершили смену власти в Панаме. Санкции им безразличны. Давить реально только через Россию, но последнее время мы в Ельцине не уверены. Так что…

— Господа, давайте голосовать: кто за принятие русских условий?

Кацо Элиаури родился в маленькой горной деревушке. Ему был интересен большой мир, что показывали по телевизору. Ближайший большой город от их села: Зестафони. От школы была экскурсия. Пятикласснику очень понравился вид расплавленного металла. Это вам не деревенская кузня. У мальчика появилась мечта: стать металлургом. Ничем не хуже, чем любая другая. Кацо стал последовательно идти к цели. Стал старательнее учиться. Поступил в Запорожский Индустриальный институт. Поскольку насчёт своего уровня подготовки он не обманывался, то выбрал по совету тётеньки в приёмной комиссии специальность, на которую год от года конкурс меньше единицы. Так и стал Кацо технологом металлургических процессов. Дядя продавал мандарины-апельсины. Не сумел уговорить любимого племянника заниматься торговлей, но и из души не выгнал. Не поскупился, сумел со всеми договориться и из Зестафони прислали именной вызов на Кацо. Три года он успел отработать на заводе. А потом распался Союз, завод стал нерентабельным и закрылся. Дела шли плохо даже у дяди Вано. Переехал Кацо в Тбилиси, но смог устроиться только торговцем шаурмой. Хорошо, что не женился. Вообще-то, это было плохо, целая трагедия, когда Нино выбрала не его. А теперь это было хорошо — иметь семью в такой нищете трудно.

Кацо уже подумывал вернуться в село, завести жену, пасти коз и овец. В селе можно жить и без денег. Почти. Но после обратного присоединения к СССР жизнь стала налаживаться, и в один прекрасный момент к нему подошёл милиционер. Полицию опять переименовали в милицию.

— Вы Кацо Элиаури?

— Я, да, что хочешь, дарагой?

— Э, перестань, я по делу. Сказали тебя найти и привести в спец комитет по возрождению.

— Вай, слушай, в чём я виноват? Скажи? Хочешь шаурму? Бесплатно.

— Перестань, говорю. На экзамены тебя туда берут. Обычно потом нормальную работу дают.

— Ну… Я и тут последний год стал хорошо зарабатывать.

— А толку с того? С твоим рейтингом ты эти деньги можешь только проесть. Человек второго сорта. Не делай мне трудностей — пошли.

— Ох… Пошли.

Экзамены Кацо сдал хорошо. Память у него всегда была хорошая. Спрашивали не очень глубоко, трудных вопросов не было, но по специальности. Выяснилось, что это человек с его завода. Зестафонский завод ферросплавов будут запускать заново. Его нашли по документам с отдела кадров и хотят взять опять на завод. На первое время зарплату объявили меньше, чем Кацо делал на шаурме. Но он согласился. И не только из-за рейтинга. Из-за мечты. Глупой, наивной детской мечты.

Чечня, Шатойский район, затерянный в горах аул Малый Харой. На совет тейпа Масхадовых вызвали Шамиля. По старым меркам его вина была смешна. Нет, не так. Он вообще ни в чём не был виноват. Он был бы в своём праве: сказал «не жена» — и всё. Бери себе новую, молодую жену. А можно и вообще, урусскую бабу в наложницах держать. Но настали лихие времена. Теперь так нельзя. Вот и сейчас: Шамиль всего лишь хотел развестись. Нет, не подумайте ничего плохого, Лайла ещё не старая. Двадцать пять лет — разве это старость? Родила Шамилю четырёх детей: двух мальчиков и двух девочек. Но против 15-ти-летней Фатимы… Да. Раньше как было бы: старую жену выгнали, детей оставили себе, за новую калым заплатили и всё. Живи — не хочу. Новая власть разводы не запрещает. Но…

— Хамид-ваши, вы — наш старейшина, мы все вас уважаем, но и у меня есть права. Я — полноценный член тейпа. Бабаю вы разрешили развестись. А почему мне нельзя?

— У Бабая — совсем другое дело. У него урусский доктор определил, что жена бесплодна. Не скули, а веди себя, как подобает мужчине. Пять лет назад ты убил участкового милиционера. Урусы, за убийство своего, казнили десять заложников. По одному-два, из наших тейпов. Пять молодых парней и пять девушек. И это ещё у них добрые законы. Могли бы и семейных мужей и жён казнить. Мы отдали виру другим тейпам, чтобы не было войны. Большую виру. Своим поступком ты сделал наш тейп беднее в два раза. Тут есть доля нашей вины: не узнали вовремя. Но: что сделано — то сделано. Пять лет ты жил нормально. А теперь опять хочешь ввергнуть наш род в беду: хочешь выгнать жену. Мы будем должны заплатить виру её роду. Мы будем должны отдать половину детей её роду. А она заберёт девочек. Это раньше, при Союзе, мальчики ценились выше девочек. Но старики говорили о царских временах по-другому: «За одну убитую женщину нужно проливать кровь двух мужчин». Сейчас вернулись те времена. Нас и так мало осталось. Очень, очень многих наших убили грузины, дагестанцы и прочие. У нас, в горной части Чечни, есть несколько мест, вокруг аулов. Бывших аулов. А теперь там — заповедники. Любого человека внутри могут застрелить.

— Я знаю, Хамид-ваши.

— Молчи! Знает он. Даже прятаться по пещерам — не выход. Урусы сделали шайтан-птиц: видят и стреляют ночью. А теперь ты хочешь понизить этот, э-э, рейтининг, всему тейпу. Нам снизят эту, как ее, кивоту на детей. Нравится тебе Фатима — иди в армию, служи урусам, стань майором — женись! Они разрешают иметь две жены. Скажи: почему тейп должен защищать недостойного? Нет, мы должны и будем защищать своих. Но твои поступки говорят: ты — хуже чужого. Это не те урусы, что были раньше. К власти у урусов пришли воины.

— Наши воины — самые лучшие!

— Дурак! Нет воинов, лучше урусов! Это когда у них правили бараны — мы их резали и смеялись. А теперь во главе их стаи стоят волки. Я смотрел в глаза их главному, когда он собирал глав тейпов в Грозном. Он нас не боялся, хотя стоял один в зале. Охраны не было никакой, мы видели. Я — боялся. У него в глазах я видел нашу смерть. Он тогда сказал: «Или будете жить по нашим правилам, станете нами, или — ваше племя станет историей». Я хоть и простой человек, но его слова вполне понял. Или мы покоримся — или умрём.