— Ещё что-то будешь делать Светке Журавлёвой — яйца оторву. Или наоборот, закрою в камеру к «цветным» и попрошу опустить. Хоть у тебя только попытка изнасилования, но им решение суда не нужно. Я думаю, ты и сам знаешь, что делают со взломщиками «мохнатых сейфов»?

— Ай-ай-яй, а-а-а, понял я, понял! Больно!

— Петрович, ну, как прошло?

— Нормально, командир.

Со дня моего неудачного утопления прошло около месяца. Квартиру мы доверили продавать Мартынычу. Договорились, что если мы решим менять гражданство и продавать квартиру, то позвоним и скажем. Тогда он и продаст. Он несколько раз заходил в гости, приносил Маше игрушки, фрукты всякие дорогущие. Никогда не приходил с пустыми руками. Тем не менее, было страшно доверять жилье другому человеку. Квартиры в Северодвинске стоят не очень дорого, если сравнить с Москвой. Но это всё, что у нас было. Восемьдесят процентов денег по стандартной рыночной стоимости нам положили на счёт в ГосБанке СССР. Был маленький филиал и в нашем Северодвинске. Кто бы мог подумать? А остальное Мартыныч пообещал положить на счёт после продажи квартиры и мебели. Мебель Мартыныч посоветовал не пересылать — уж больно далеко. Нотариус проверил его документы, сказал, что всё в порядке, да и вообще, успокоил: «Я Ивана Мартыновича уже четвёртый год знаю. Сколько он уже квартир ваших, переселенцев, продал, даже не упомню. Не волнуйтесь, молодые люди, он очень порядочный человек, консул СССР в Северодвинске, всё будет хорошо». Света всё равно беспокоится, но я поверил.

Вот, сегодня утром наша маленькая семья загрузилась в неплохую пятидверную «Ниву» Мартыныча, и он сам нас отвез в Архангельск. Поселил в одной из квартир русско-российского общества дружбы, дал телефон консула СССР в Архангельске. Дал денег на текущие расходы. Как по мне — слишком много. Видно что-то такое почувствовал — подсунул какую-то специальную книжку, где я расписался за деньги. Строго приказал гулять по городу. Вроде будет ещё кто-то ехать, как мы, и нужно пару дней обождать. Нам дадут сопровождающего. Зачем? Что мы, маленькие? «Так надо», — один ответ.

— Мартынович, скажи, зачем ваш Петрович переоделся в милиционера и Свету запугивал? Мы же пили вместе! Я вам доверился…

— Эх, Юрик, ты ещё мал и… Ладно, замнём для ясности. Скажу тебе так: мы, СССР, заинтересованы в тебе, Юра. А семья идёт в нагрузку, как в былые времена сувенир к простыни. Понял?

— Не очень…

— Эх… Как бы тебе объяснить, чтоб ты не обиделся? Света тебе изменила? Изменила. К любовнику уходить собралась? Собралась. Захотел бы ты бросить свою дочурку и уехать свит за очи? Вопрос. Но даже если бы уехал без них. Мог сломаться. А нафиг ты такой нужен? Психология, понимаешь…

— Ка-какая психология?

— Петрович той акцией заставил Свету почувствовать: что она могла потерять. А она могла. Мы могли помочь тебе забрать Машу и дали бы тебе в СССР новую жену. А она осталась бы с разбитым корытом — без смысла жизни.

— Ну, она бы могла от Фёдорова нарожать…

— Ну, ты и дурик, Юрик. Прости, конечно. Ты же её любишь! Причём тут возможности!? Тебе с какой женой охота быть: с молодой красивой или с любимой?

— Да я просто так спросил, без упрёка. Мне так, конечно, лучше. Спасибо вам большое, Иван Мартынович.

— Не выкай. И не «спасибо», а «благодарю». И благодари подлеца, мерзавца, циника Петровича. Он работал. А то волком на него поглядываешь. Можно подумать, ему делать было нехрен, Свету твою запугивать, с небес на землю спускать.

Гуляем второй день. Сводили Машу в театр, в кино, в видеокафе. Везде реклама на английском, в магазинах много разных товаров, но, куда нам? Не привыкли, да и незачем. Вчера видели драку возле ресторана. Какие-то крутые между собой разбирались. Свету вырвало. Обтёрлась снегом.

— Светик, пойдём на квартиру, хватит на сегодня культурной программы.

— Да, только по дороге в аптеку надо зайти.

Дома я узнал, что было нужно в аптеке. Тест на беременность дал две полоски.

— У меня подозрение было и раньше, соски болели после нашей «мировой», задержка, пока, правда, всего на полторы недели. А теперь вырвало. Вот так, Юра. Ты не думай, Фёдоров презерватив одевал.

— Светочка, чудо моё, это же здорово! Это, наверно, знак судьбы! Выбрось ты этого Фёдорова из головы. Он — прошлое.

— Эй вы, отдыхающие, собирайте вещи, у нас в час ночи поезд отходит. Билеты я уже купил.

— Петрович, ты!? Откуда?

— А мне Мартыныч ключ дал. Это же служебная. Не на улице же вас ждать, если что?

— У тебя водка есть?

— Откуда? А что?

— Надо одно дело обмыть. У нас радость. Станем ещё раз папой и мамой.

— Нет. Обмывать будем чаем. Тем более что Свете теперь нельзя. Я тульских пряников накупил как раз…

— Ну и ладно, тогда я пошла чай ставить.

— Юрик, ты собирайся потихоньку, где девять вечера — там и час ночи скоро.

Вокзал. Почти без приключений. Какой-то тип с цепурой нечаянно пихнул Свету, не сильно, если честно. Я полез разбираться. Чуть не огрёб, тип резкий попался. Неожиданно легко погасил всё Петрович. Добрым словом и кулаком. Хорошо, что я месяц назад не полез бить ему морду. Скорее всего, опозорился бы. Петрович снял бьющую руку верзилы своей, странно начал выворачивать наружу. Верзила едва не упал. В последний момент Петрович не стал доворачивать, как бы спас парня, но перехватил двумя руками по два пальца на ладони и спросил странную вещь: «Хочешь стать крабиком?». Тот помотал головой, Петрович его отпустил, проводил тяжёлым взглядом. До сих пор не понимаю: причём эти крабики?

— Видишь Юрик, зачем не надо пить? Если бы менты замели, то от нас был бы запах — мы и виноваты. Могли бы на поезд опоздать.

— Нудный ты, Петрович, нет в тебе широты русской души.

— От кого бы я ещё такую критику услышал? И не нудный, а ответственный.

С нами до Москвы ехала ещё одна семья. Славик-лётчик. Жена у него, Катя, и сын, года на два меньше Маши. Петрович взял два купе, не экономил. Ехал в нашем. Хотя был выкуплен и четвёртый билет в купе Славика. Дети играли в шашки. Походные, на магнитиках. Их достал жестом фокусника из сумки Петрович. Предусмотрительный. Мы болтали о житье-бытье. Ели в вагоне-ресторане и тоже за счёт Петровича. Да, на нас не экономят. Впечатляет. Скорее всего, не «кинут». Что по нашим временам нетипично.

В Москве всё просто. С вокзала на вокзал, зал ожидания, поезд на Севастополь. Я думал сначала, что в Киев поедем. Славик с семьёй ехал до Запорожья. Там Петрович его передал какому-то военному из рук в руки. Прямо на платформе. А мы потихоньку добрались до Севастополя.

— Петрович, а ты и дальше с нами?

— Нет, на вокзале пересаживаюсь и обратно.

— Зачем нас так плотно опекать?

— Так положено.

— Петрович, а как тебя зовут?

— Петрович. Собирайтесь молодята, почти приехали.

— Скажи хоть что-нибудь о себе. Мы тебе обязаны. И сохранением семьи и как бы честью, и с судом ты помог… Меня любопытство будет есть от неразгаданного человека-загадки. А?

— Да что ж вам сказать-рассказать? Рязанское десантное. Африка, Афганистан. Да тут, как бы на гражданке, пришлось стрелять-резать. Етить-колотить… Что тут загадочного? Государственный человек.

— А что — Африка? — о гражданке у Юры язык не повернулся спрашивать.

— Стран называть не буду — подписки давал. А в общих чертах — убивал одних черножопых для прихода к власти других, как бы наших. За мир и социализм во всём мире. Всё, кончаем расспросы, поезд прибывает.

— Позвольте представиться, Щедрин Анатолий Андреевич, начальник отдела кадров части, в которой вы будете служить, если пройдете тестирование и сами не передумаете.

Это был культурный шок. Мы все обливались потом в своих тёплых северных одеждах. На улице светит яркое солнце, цветут какие-то деревья, кусты, люди по улицам гуляют в лёгкой одежде и едят мороженое.