Лёха с радостью выпрыгнул из машины и стал разминать ноги, а Станислав Валерьевич обошел соседнюю машину и стал стучать в лобовое стекло. Лёха решил, что водитель занял чужое место, а потом водитель вышел, и они со Станиславом Валерьевичем обменялись рукопожатиями.

— Это — Витя, это — Лёша, знакомьтесь. И объясни мне, почему ты здесь торчишь.

— Можно сначала в квартиру зайдем? — попросил «Витя», и когда они зашли в лифт, до Лёхи донесся знакомый запах алкоголя.

— Жанна опять? — спросил Станислав Валерьевич.

— Потом, — снова попросил Витя. Лёха никак не мог заставить себя его так звать, и решил, что будет звать его Виктором Валерьевичем. Если когда-нибудь решится — вид у «Вити» был как у депутата из новостей.

— Вить, я Лёше обещал, что он заночует, так что ты на пол, раз такое дело, — предупредил Станислав Валерьевич, хотя по его тону Лёха без труда разобрал, что и он видит в брате столичного депутата. Попробуй такого уложи на пол.

— Нет-нет, что вы, я на пол лягу, — тут же вызвался он.

— Еще чего, — разозлился Виктор Валерьевич. — Из больницы на пол! Нет, я сам виноват, свалился, как снег на голову. Стасик, а ты не мог пониже поселиться? Мы час уже поднимаемся.

Поднимались они действительно долго — лифт плыл вверх, еле слышно. Лёхе даже показалось, что они взлетели. Когда полет прервался, зазвенело в ушах. Они вывалились из кабинки и прошли к красивой двери. Да, вот так и должны жить в Москве, в красивых квартирах. Приезжаешь — укладывают переночевать, и жизнь налаживается.

— Кто хочет борщ? Позавчерашний! — первым делом крикнул из кухни Станислав Валерьевич. Лёха очень хотел борщ, но еще больше хотел узнать, готовил ли этот борщ крутой столичный врач. Неужели еще и готовит?

— Я есть не буду, — объявил Виктор Валерьевич, с трудом стягивая обувь. Лёха растерянно смотрел на него. Помочь? Или лучше не лезть?

— Я буду пить! — радостно объявил «депутат», задорно подмигнул Лёхе и потащился на кухню. Из кармана у него торчала початая бутылка.

Внутри оказался виски, рекламу которого Лёха несколько раз видел в «Максиме». Станислав Валерьевич запретил ему притрагиваться к алкоголю, но слишком устал после смены, поэтому быстро ушел спать, и Лёхе достался полный бокал сказочной жидкости.

Пока Виктор Валерьевич — «Витек» после третьего стакана — последовательно напивался, Лёха не спеша дегустировал то, о чем «потом можно будет рассказать».

— И пилит, и пилит, и пилит, и пилит, — монотонно бубнил Витек, хлопая ладонью по столу. — Я ей говорю, че ж тебе надо от меня? Она смотрит так зло. Глазищи такие узкие-узкие, как у казачки.

— У казашки, — поправил Лёха, но Витек отмахнулся.

— Я заснуть пытаюсь, и спиной прям чувствую, как она на меня глядит. Оборачиваюсь — и правда. Думаю, засну, а она придет с ножом. Бжых! И все. Как тут расслабишься? Три дня не спал, все, думаю, не могу так больше. На четвертый заснул, просыпаюсь — она шубу на клочки разорвала, разбросала по всей комнате и облила майонезом. Говорит, это тебе за Ирку. За какую Ирку? — он навис над Лёхой. — За какую такую Ирку?

— Я не знаю, — растерялся Лёха.

— И я не знаю, — вздохнул Витек. — У меня на Жанку-то еле сил хватает, какая мне еще Ирка? Вбила себе в голову, и хоть режь. Я говорю, чтоб к моему приходу убрала все. Поедем, купим новую. Возвращаюсь — она обои кетчупом измазала. Вот скажи, она вменяемая? И ведь не пьет, не курит, лингвист! Что у нее в голове творится?

— Может, она беременная? — предположил Лёха.

— Чего? — удивился Витек.

— Ну, они когда беременные, у них голова по-другому работает, — неуверенно добавил Лёха. Знаний этих он нахватался во дворе и не был уверен, что они достоверные.

— Слушай, а это мысль! — обрадовался Витек, и они разошлись. Виктор Валерьевич отправился отсыпаться, а Лёха — изучать квартиру, куда привез его неожиданный благодетель.

Квартира была маленькой: комната, кухня и санузел. Размеры компенсировал потрясающий вид из окон, большая советская лоджия и ремонт. Лёха топтался в коридоре, разглядывая развешанные на стенах дипломы. Здесь были совсем старые из школы, с Олимпиад, были те, что Лёха мысленно назвал институтскими, потом шло участие в конференциях — несколько штук невозможно было прочесть, потому что английский в школе он плохо учил, а немецкого не знал вовсе. Он даже не был уверен, что они на немецком, с тем же успехом это мог быть французский или еще что поэкзотичнее. Станислав Валерьевич явно не сидел без дела.

На кухне в простой пластиковой рамке на обеденном столе у стены стояла фотография Нины Валерьевны. На фотографии она улыбалась и махала рукой, положив руки на двух улыбающихся девочек. Одна была рыжей, кудрявой, с веснушками, вторая выкрасила волосы в розовый и с недоверчивым прищуром смотрела на Лёху.

В холодильнике валялись контейнеры с едой из ресторана: роллы, пицца, запеканки, макароны, куски мяса. Еще там были банки с импортным пивом, минеральная вода и открытая бутылка текилы. Лёха никогда не пил текилу, поэтому открыл бутылку, понюхал жидкость и поморщился. Пахло водкой.

В коридоре висела верхняя одежда и целая пачка белых халатов на отдельной вешалке. Халаты были идеально отглажены, а верхнюю одежду хозяин квартиры не потрудился убрать еще с зимы. Здесь был пуховик, пальто, две куртки, три или четыре пиджака — Лёха представил себе, как Станислав Валерьевич приходит с дежурства, вешает одежду и не задумывается о том, что будет дальше. Проверяет, есть ли халат на завтра, пьет пиво из холодильника и отключается. Во всяком случае, сегодня он так и сделал.

Спать не хотелось, ключей у Лёхи не было, но на кухне он нашел небольшой телевизор. Прикрыл дверь, чтоб не мешать спящим в комнате братьям, и осторожно включил. Платный канал — образовательный, что-то про животных. Лёха переключил, нашел музыкальный и оставил его фоном, чтоб не было одиноко сидеть на кухне. Потом отыскал в ящике пакетики чая, заварил кипяток, откопал сахар в банке. Нашлось варенье и старое печенье. Он сел у окна и стал разглядывать город.

Вид открывался на большой проспект, Лёха видел несущиеся навстречу друг другу потоки машин и несколько минут ни о чем больше не мог думать — чай успел остыть, когда он пришел в себя. Это было то, о чем он мечтал, сбывшийся сон. Он в Москве, в крутейшей квартире, с каким-то врачом, у которого куча дипломов на стенке. Наконец-то, можно начать жить.

На Лёху обрушился поток бессвязных идей. Сходить на Красную Площадь? В музеи? В кино? В крутой магазин? Как он называется? ГУМ? Или лучше сходить в клуб? Какие тут клубы? Где зависают после рабочего дня?

Он просидел на стуле до тех пор, пока не начал выветриваться из тела алкоголь. Чай помог отогнать сонливость, но Лёхе стало грустно. Он хотел позвонить друзьям, матери, но тогда нужно было выдумывать историю, а врать он не любил. Правду? Про машину, про то, как его выставили и он напился? Нет уж, ни за какие деньги.

Потом пришли мысли о деньгах. Их осталось ровно на обратный билет. Чего он собрался ловить? Даже такой крутой мужик, как Станислав Валерьевич, ютится в тесной квартирке, окна у него выходят на шумную улицу, и целыми днями он работает, больше ни о чем не может думать. Да, у него есть тачка, но сколько ему лет-то? Сорок? Пятьдесят? Глаз из-за синяков не видно. Сколько надо будет работать Лёхе, если он хочет такую жизнь? И потом, у Станислава Валерьевича вон сколько дипломов. У Лёхи один — про то, как закончил одиннадцать классов. И еще корочка разнорабочего в родном магазинчике, которой в Москве разве что подтереться — и то неудобно будет, слишком остро и грязно.

Лёха вздохнул, налил себе еще чай и развернулся к телевизору. Сейчас бы в интернет, но спросить пароль от вай-фая — страшно. Человек его пригласил к себе в дом, а он будет его будить? Нет уж, перебьется, обойдется без интернета. Жили же как-то раньше. Вон и телевизор можно посмотреть.

Он уселся в угол, поближе к стене, подпер ладонью голову и не заметил, как заснул под монотонный рассказ диктора о столичной погоде.