Стас почувствовал, что по правой щеке течет что-то теплое. Он провел ладонью и понял, что плачет.

— Вот поэтому там играет такая музыка, что никто из них физически не может думать, Стас.

Вик тоже замолчал. Не попросил выйти, не начал заниматься своими делами — просто сидел и курил.

— Но здесь же тоже не навсегда, — ответил Стас, когда буря в горле утихла. Он уже не плакал и не собирался возвращаться к тому ужасному состоянию, в котором оказался из-за воспоминаний.

— Мы, в принципе, не навсегда, — сказал Вик, — ты же травматолог. В мире вообще нет ничего навсегда, но то, что здесь делают те, кто сюда приходит, для них работает. Для кого-то работает альпинизм, для кого-то — дети. Просто найди что-то свое, вот и все.

— Что-то свое?

— Вспомни, как у вас все началось. Как тащил его в реанимацию. Как потом следил, чтобы он в себя пришел.

— И что? Нормальная реакция.

— Нормальная реакция, Стас, — вызвать скорую. В твоем случае максимум — оказать неотложную помощь на месте и отвезти в больницу. Все остальное — то, чего тебе хотелось.

— Машиной его сбить?! Ты сбрендил?!

Вик отвернулся и вздохнул.

— Где вас таких деревянных делают-то? Да не машиной сбить, Стас, а смотреть, как чужая жизнь в твоих руках. Что там у него было-то? Красивые глаза опытного алкоголика? Наверное, это было. Прическа — ужас, одежда такая, что кроме мыслей о паразитах, ничего не возникает. Парень не красавец, ты уж прости. Был бы красавцем, не приехал бы двадцатилетним девственником. Или приехал бы, но с тараканами других размеров — словом, неважно. Важно то, что запал ты на него из-за того, что сбил. Не сбивал, чтобы запасть, а наоборот. В нападении на человека я тебя не обвиняю. Просто мозги так устроены. Кому-то нравится, когда жена сидит дома на полном обеспечении и сама не может даже банку открыть, а кому-то нравится, когда без него даже вдоха сделать не могут. Понимаешь? И то, и другое — аморально и нездорово в одинаковой степени, просто один вариант публикуют в романах без цензуры, а второй крутят на запрещенных в этой стране сайтах. И ты запал именно на это, а понять не можешь, что мы тут делаем, потому что ничего такого на поверхности не плавает. Вон, открой дверь, там на поверхности просто голые спины и несколько кнутов. Красиво? Не знаю, может быть, по-моему, так себе. Но те, кто там стоит, знают, что происходит внутри, понимаешь? А тебе кажется, что там люди долбят по спинам других людей, вымещая злость или отращивая свое эго до невероятных размеров. Я прав?

Стас кивнул.

— Вот и разберись с этим. Эго отращивают в бизнес-центрах на верхних этажах, тут это не приветствуется. Из-за эго мне и нужен твой номер телефона. Ну что, мораль и выводы понятны?

— Понятны. Попробую абстрагироваться от мысли, что ты скотина.

— Не получится, я всю жизнь пытаюсь абстрагироваться от этой мысли, и вот до сих пор не повезло.

Музыка постепенно стихла. Вик пошел в зал, а Стас потянулся следом. Он старался, на всякий случай, ни о чем не думать все то время, что они ждали. Леша притащил здоровенную спортивную сумку. В багажник она поместилась без труда, но Стас никак не мог взять в толк, откуда появилось столько вещей за такой короткий промежуток времени. Зарплата маленькая. Неужели и тут Вик?

— Меня на кассу хотят поставить на следующей неделе, — удочку Леша закинул, как только они тронулись.

— Да знаю я про твою кассу. Если платят нормально и не имеют мозги, соглашайся.

— Правда? — он явно не пытался скрыть радость.

— Правда. Только не напивайся там.

— Там нельзя напиваться, — ответил Леша, — из-за этого место и освободилось.

— Вот и хорошо.

— О чем вы там в каморке у Виктора Степаныча говорили?

— Про мой долг, — Стас улыбнулся — это получилось само собой, — буду спасать людей от непомерного эго.

— Чего?

— Телефон мой он взял, на случай, если кто в реанимацию попадет по дурости. Говорит, всякое бывает.

— Бывает, — согласился Леша.

— Что, уже было что-то? — ему стало интересно.

— При мне-то? Нет, дылда одна только ногу свернула, когда на подиум шла, а так ничего не было, но ребята всякое рассказывали.

— Ну а сам ты что?

— А что я-то?

— Сам как к этому всему относишься?

— Да не знаю, — Стас заметил, что плечами Леша пожал нарочито быстро, — приходят люди, развлекаются, уходят. Девчонкам на чай хорошо оставляют. Шеф говорит, боятся, что за плохие чаевые фотки запостят.

— А могут запостить?

— Ну мало ли, кто без мозгов. За такое уволят, конечно, но я бы тоже испугался, если бы директором где-то работал.

— В директора метишь? — Стас рассмеялся.

— Да мало ли, что в жизни будет. Сейчас не загадываю, мне и касса раньше даже не снилась. Говорили, выгляжу подозрительно. От армии откосил, мол, ответственности никакой. И вот «пробился». Тот еще карьерный рост, конечно, но это смотря откуда начинать.

— Ты вообще из реанимации начал, — ввернул Стас.

— Да ладно тебе, начал я с водки. Хотел от нее в столицу уехать, и в первый же день надрался.

— У тебя пили в семье?

— Да. Батя спился, мать — почти. Подумал, останусь, там же закончу, вот и поехал. Ну и еще потому что тут людей больше. Есть шанс, что найду кого-то нормального.

— Это ты так про меня?

— Наверное, — он опять пожал плечами слишком быстро.

Дома Стас много курил. Есть ему не хотелось, спать — тоже. Хотелось секса, но просто пойти к Леше он не мог, потому что в голове царил хаос. Вик со своей лекцией о нездоровом образе жизни ударил по его подсознанию так сильно, что фантазии на неприличные темы сменяли одна другую с частотой ударов сердца спортсмена на марафоне. Сердце, впрочем, стучало так же часто.

Стас вспомнил, как держал Лешу на руках — тогда еще безымянного. Ему было до ужаса страшно, что жизнь закончится на той сцене, но вместе с этим он точно знал, что делать. Не сомневался, даже руки — и те не дрожали. Они вообще дрожали у Стаса очень редко, только когда он понятия не имел, как надо поступить, и эти дни были самыми плохими в его жизни. Самые хорошие, с другой стороны, были связаны с оперблоком. Не с постелью, не с пивом и болтовней в кругу коллег, а со столом и телами, лежащими на нем. Он подумал, что никогда не гнался за карьерой: квартира была ему безразлична, как и вкусная еда, как и машины. Даже секс отошел на второй план, хотя никаких проблем с ним у Стаса никогда не было — зайди в первый попавшийся клуб, найди того, кто понравится, и все. Но он не утруждал себя даже этим. Жизнь протекала в те редкие секунды, когда он возвращал ее другим. Не отнимал — это всегда сопровождалось болезненными воспоминаниями, он помнил каждую карточку, каждый оборванный в тишине пульс. Именно возвращал: зашивал, вправлял, вырезал — это не имело значения. Никакие отношения не давали этого, даже самые приятные. Но Алексей Петренко оказался в нужном месте в нужное время. Наверняка, среди спасенных была куча геев, но вряд ли среди них были геи, только что приехавшие в столицу, без знакомых, родственников, надежд и перспектив. На короткое время жизнь Леши действительно была в его руках — целиком, от еды и одежды до каждой мысли. Вот почему появление брата вызвало у него так много злости. Потому что пришел другой мужик и попытался Лешу вырвать. И не просто попытался, а вырвал, причем Стас знал, что так лучше — отпустить, чтобы жил сам, не на чужих костылях.

— Все нормально? — Леша зашел на балкон со своей пачкой. Он курил дешевую гадость и упрямо отказывался брать сигареты у Стаса.

«Да чем черт не шутит», — подумал Стас, выхватил пачку из рук Леши, выбросил ее из окна, достал сигарету из собственной и протянул. Возьмет? Или спустится и купит в круглосуточном новую?

«Ты совсем больной», — мысль обгоняла действия. Он уже пожалел, что выбросил пачку, потому что это была чужая территория. Маленькая область чужой гордости. Да, он переехал, даже вещи свои привез, но курить собирается только то, что заработал.