Тут Саурон будто ожил – резко оттолкнул от себя, и Мелькор отпрянул на дальний край постели, очень далеко.
-Хочешь знать, – выцветшим тоном проговорил вала, -почему вся эта история произошла со мной в четырнадцать... почему немыслимо что творилось до, после, до самого того момента, когда я встретил тебя, и даже потом – почему я добивался тебя именно так? Мне нужен хаос. Всем необходимо немного саморазрушения. Видимо, мне его требуется много. И либо ты со мной, – вала поднялся с постели и отвернулся, – либо нет. Но ничего не изменится. Я такой, какой есть.
В этот момент дверь комнаты захлопнулась за вала.
Вещи были собраны, такси вызвано, так что разговаривать, по сути, необходимости не было. Вала больше не возвраащался в постель, а бегать за ним Саурон не хотел. Но и глаз сомкнуть не мог – провалялся, уставившись в одну точку на потолке. Оделся ближе к утру. В раздумьях, застелил гостиничную кровать.
Мелькор не смотрел на него. Всю дорогу до аэропорта проглядел в спинку переднего сидения, отвернулся так, чтобы даже лица Его не было видно. Но Саурон уловил Его отражение в стекле.
В аэропорту они сели рядом. И молчали всё время ожидания, посадки и вообще всё время. Саурон не понимал, что ждёт их по прилёту, к чему приведёт такое поведение – может, они просто сядут в два разных такси и разъедутся... он вспомнил двух своих знакомых. Которые однажды так и поступили: она вышла на светофоре из его машины, а он поехал дальше, когда зажёгся зелёный, и всё – никто никому не писал, не звонил, не выяснял отношения... взлётная полоса была отменного чёрного цвета. Хоть вала и майа и продолжали свои не-гляделки, Сау всё-таки смотрел в иллюминатор, спокойно и отрешённо, как пассажир игрушечного самолётика в руках Божьих. В салоне зажёгся свет, и майа увидел отражение Его лица – рассредоточенного, пустого. Саурон сделал единственное, что мог – взял его руку, без надежды на то, что Он не отдёрнет свою. Но Его пальцы крепко сжались. Сау хотел всего, чего нельзя делать в публичном месте – поцеловать, заговорить, встать перед Ним на колени и просить, чтобы не оставлял... пальцы в захвате руки майа сжались ещё чуть-чуть. Не отпускали, пока перед посадкой стюардесса не пошла проверять, застёгнуты ли ремни безопасности.
====== Часть 38 ======
Комментарий к А скоро у нас развязочка)
А в родном Гадюкино дождь шёл. Вдоволь наигравшись, господь всемогущий, кем бы он ни был, опустил самолётик, в котором держались за руки вала и майа, в маленький, но пустой, гулкий, неуютный и до скрежета зубовного родной аэропорт. На рядах металлических сидений, теснящихся в зале прилётов, заземлившись наконец, бубнили беспокойные сограждане: повключали мобильные телефоны – бранили жадных водил, медлительный траволатор, ругали погоду и нерадивых родственников, что ещё не подъехали; вала и майа молчали. Сау застыл на полшага позади, и всё равно ему казалось, что он слишком близко.
Снаружи ещё не темно но, скорее всего, холодно, зато когда рассеются тучи, будет дышаться легко и приятно – самый вкусный воздух, что пробовал Сау на своём недолгом веку – майа невольно поёжился. Видимо, он всё-таки патриот. Его чувства к этому городу можно было описать только словом “любовь”, так как ничего рационального в этой преданности не было и в помине. Он любил свою твердыню, где живут странные, заносчивые и высокомерные, и в то же время доверчивые и наивные существа – совсем такие же, как он сам...
-Если ты сейчас не едешь к нам, домой, я не поеду тоже, – проговорил вала, не поворачиваясь.
-И куда ты поедешь?
-Не знаю. Мне не нужен дом одному. Вообще.
Саурон, презрев все меры предосторожности, коснулся лбом Его плеча.
-И где ты будешь жить? В квартире в центре?
-Нет, только не там. Скорее всего, я опять буду обитать в машине под твоими окнами.
-Я не хочу никуда ехать без тебя, почему ты всё время пытаешься меня отослать подальше? – едва слышно шепнул Саурон.
-Я, возможно, вёл себя неадекватно. Всю свою жизнь. Не так, как хотелось бы тебе.
-И с этим ничего не поделаешь, Мелькор, я уже понял.
-Я сделаю всё возможное, чтобы удержать тебя. Но я не обещаю, что изменюсь.
Рука Сау прошлась по кисти вала – не ладонями, но хотя бы тыльной стороной. Как и что сказать – майа не представлял. Да и зачем? Он же всё понимает – не может не понимать!
-Идём...
И Саурон пошёл следом, и думал только о том, что скоро они останутся одни. И его тано обязательно всё объяснит, а Саурон всё поймёт, и говорить им для этого вовсе не обязательно, а обязательно совсем другое – чтобы Сау не видел, как Он уходит; чтобы Он обернулся к своему майа – прямо как сейчас – не в последний раз! Распутать Его волосы, зацепившиеся за пуговицу; а позже, дома... а чем они займутся дома! Разденутся, смоют друг с друга всё лишнее, и майа будет невыносим, будет заигрывать, не даст покоя своему тано, пока тот не поставит его к стене и не заставит слушаться. А потом заберутся в кровать и проспят до сентября. Возможно. Между ними ещё практически ничего не было, и столько всего ещё впереди! Чёрт... интересно, в этом городе вообще есть таксисты, кроме этого унылого Борща?
-Я иногда думал, что не так со мной. Наверное, я просто, как это называется... злой?
-Ммм, злой? И как Вам это удалось, в чём секрет успеха?
-А почему тебя это интересует? Ты не сможешь стать таким же, ты не был рождён. Злым.
-Но ты иногда умеешь взбесить меня одним взглядом. Это не подойдёт?
-Это слишком нестабильное состояние. Через минуту к тебе снова слетаются птицы и сбегаются белки. Но можно попробовать укусить...
Вала, шурша ворохом одеял, придвинулся поближе к влажно сверкающему плечу, красному в свете камина. Покусал – не сильно, больше интересуясь солоноватым вкусом кожи на языке.
-Сюда ты меня уже кусал, – слова майа коснулись лба его тано.
-Хорошо, я укушу тебя за пятку, когда ты уснёшь.
-Я могу не узнать тебя спросонья и сломать что-нибудь ненароком.
-Ломай. Потом будешь сидеть у моей больничной койки. Поправлять капельницу и смотреть виновато.
-Сломанный нос – нормальный для этого повод?
-Да.
Саурон обнял вала, давая Ему возможность уклониться от собственного прямого взгляда. Было бы здорово, если бы Он умел прощать себя. Не жалеть, не надо этого, но хотя бы не бичевать за то, что с самого детства те, кто должен был заботиться, использовали Его в своих целях. И за то, что он ничего не мог сделать; взять и примириться с действительностью – не всегда возможно защититься... о том, какой Он неподходящий объект для любви, Сау слышал почти от каждого, кто знал Его. И смешно было от мысли – как ни один из них так и не понял, что единственный, на кого злится Мелькор – это Он сам. И поэтому тело Его покрывают бесчисленные шрамы. Да, вала стало бы намного легче, если бы он умел отпустить вещи, которые нельзя поменять. Майа и сам хотел бы это уметь.
-Я не смогу, – признался Сау.
-Не сможешь что?
-Сломать тебе нос. Ни во сне, ни как-либо иначе.
-Я знаю.
-Знай. Я… я бы умер за тебя, – прошептал майа, зажмурившись.
Саурон боялся, что прозвучит очень пафосно. Но ни звука фальши не было в его признании, так что получилось так, как получилось. В воображении Сау помимо воли мелькнули картины недавних посиделок с врагом... майа открыл глаза и смотрел на огонь, запретил себе думать об этом и представлять. Сейчас они с вала смотрели в одну сторону.
-Саурон. Сними. Это. Немедленно.
Прямо с порога университета на майа налетела Тхури с расширенными от ужаса глазами.
-Здравствуй. Те, – кивнула она вошедшему следом Мелькору, по-прежнему обхватив ладонями голову Сау. С двух сторон.
Мелькор ухмыльнулся и глянул на девушку хитро, после чего прошествовал своей дорогой, сыпать бисер перед сонными студентами.
-Тху, случилось-то что? Что снять?!! – Саурон попытался высвободиться из захвата.
-То, что у тебя в ушах. И блестит на всю нашу шарагу… – зашептала Тхури.