– Я вчера разговаривал с Майком, – сказал он.

– У него все в порядке? – без особого интереса спросил Джон.

– Да, он отлично справляется в суде. Представляешь, они попросили его поработать у них еще год. Наверное, у него действительно хорошо получается.

– Я уверен, что лучше Майка у них еще никого не было.

Джон встал и, подойдя к открытой двери, глубоко вдохнул запах свежескошенной травы. В детстве они с братом каждую субботу косили траву на лужайке, а когда дела были закончены, вся семья садилась в громадный фургон и отправлялась за еженедельными покупками в магазин «Эй энд Пи». Если мальчики вели себя по-настоящему хорошо и выполняли всю работу правильно – например, не подрезали траву слишком коротко, – они получали лимонад из автомата, стоявшего рядом с газетной стойкой у входа. Для мальчишек он был подобен жидкому золоту. Джон и его брат мечтали о холодном лимонаде всю неделю. И еще они были так близки, когда росли… Вместе забирали утренний «Таймс диспэтч», вместе занимались спортом, хотя Джон был на три года старше. Природа наградила Майка такими великолепными физическими данными, что на первом курсе он уже играл в команде университета. Братья Фиске. Их знали и уважали все. Счастливые были времена, но они прошли. Джон повернулся к отцу.

Эд покачал головой.

– Ты знал, что Майк отказался от места преподавателя в одной из крупных юридических школ в Гарварде или что-то вроде того, чтобы продолжать работать в суде? Он получил кучу предложений от солидных юридических фирм – он мне их показал. Господи, они обещали ему такие деньги, что в это даже поверить невозможно. – Гордость в голосе Эда не вызывала ни малейших сомнений.

– Флаг ему в руки, – сухо сказал Джон.

Эд неожиданно с силой стукнул себя по ноге.

– Да что с тобой такое, Джонни? Чем тебе не угодил твой брат?

– Я ничего против него не имею.

– В таком случае, черт побери, почему вы не ладите, как прежде? Я говорил с Майком, это не из-за него.

– Послушай, папа, у него своя жизнь, а у меня своя. Что-то я не помню, чтобы вас с дядей Беном связывали нежные отношения.

– Мой брат был алкоголиком и никчемным человеком. А про твоего ни того, ни другого сказать нельзя.

– Кроме алкоголизма и никчемности в мире есть и другие пороки.

– Проклятье, я тебя не понимаю, сынок.

– И не ты один.

Эд затушил сигарету о бетонный пол, встал и прислонился к стене гаража.

– Между братьями не может быть зависти. Ты должен радоваться его достижениям.

– Значит, ты считаешь, что я завидую?

– А ты завидуешь?

Джон сделал еще глоток пива и посмотрел на доходившую до пояса проволочную ограду, окружавшую маленький задний дворик. Сейчас она была темно-зеленой. За долгие годы своей службы ограда знала много цветов: они с Майком красили ее каждое лето краской, остававшейся после ремонта офиса в автотранспортной фирме, где работал Эд. Джон посмотрел на яблоню, раскинувшую ветки в углу двора, и махнул в ее сторону бутылкой с пивом.

– У тебя там гусеницы. Дай горелку.

– Я с ними разберусь.

– Пап, ты даже на стул не любишь забираться.

Джон снял пиджак, взял в гараже лестницу и горелку, которую протянул ему отец, включил ее, пристроил лестницу под большим гнездом и взобрался наверх. Ему потребовалось несколько минут, чтобы гнездо медленно расплавилось в пламени. Джон слез вниз и затоптал огонь, пока его отец граблями собирал остатки гнезда.

– Ты только что увидел, в чем заключается моя проблема с Майком.

– Что? – На лице Эда появилось удивленное выражение.

– Когда Майк в последний раз приезжал сюда, чтобы помочь тебе? Проклятье, просто чтобы повидать тебя и маму?

Эд почесал щетину на подбородке и принялся рыться в карманах в поисках новой сигареты.

– Он занят. И приезжает, когда может.

– Ясное дело, приезжает.

– Он делает важную работу для правительства. Помогает судьям. Ты же знаешь, что это самый главный суд в стране.

– Знаешь что, пап, я тоже занят.

– Конечно, сынок, но…

– Ну да, Майк – совсем другое дело. – Джон перекинул пиджак через плечо и вытер пот со лба. Скоро налетят комары, и эта мысль заставила его подумать про воду. У его отца на берегу реки Маттапони имелся трейлер. – Ты давно ездил к трейлеру?

Эд тряхнул головой, радуясь, что сын сменил тему.

– Нет, но собираюсь в ближайшее время. Поплаваю на лодке, пока не стало слишком холодно.

Джон стер очередную каплю пота со лба.

– Позвони мне, когда надумаешь ехать; может, я составлю тебе компанию.

Эд внимательно посмотрел на сына.

– А как твои дела?

– Профессиональные? Два процесса проиграл, два выиграл. В общем, вполне допустимое среднее для наших дней.

– Будь осторожен, сынок. Я знаю, ты веришь в то, что делаешь, и все такое, но ты работаешь с не самыми хорошими людьми. Некоторые из них могут помнить тебя с тех времен, когда ты был копом. Знаешь, я часто не могу заснуть по ночам, все думаю об этом…

Джон улыбнулся. Он любил отца так же сильно, как мать, – в некотором смысле, присущем только мужчинам, даже больше. Мысль о том, что его старик не может уснуть из-за беспокойства за него, была приятной. Джон хлопнул отца по спине.

– Не волнуйся, папа, я никогда не забываю об осторожности.

– А как насчет другого?

Джон инстинктивно коснулся рукой груди.

– Все отлично. Знаешь, я вполне могу дожить до ста лет.

Эд покачал головой, подумав о том, как сильно жизнь развела его сыновей, и понимая, что ничего не может изменить.

– Проклятье, – только и смог сказать он, усаживаясь на ящик с инструментами, чтобы допить свое пиво.

Рано утром Майкл Фиске, напевая себе под нос, шел по широкому, с высокими потолками коридору в сторону комнаты, куда приходила почта для помощников судей. Когда он вошел, один из клерков поднял голову.

– Ты вовремя, Майкл. Мы только что получили новую почту.

– Есть что-нибудь из тюрем? – спросил Фиске, имея в виду растущее число прошений заключенных.

Большинство из них было составлено in forma pauperis, что в буквальном смысле означало «форма обращения в суд неимущего лица». Для них имелся даже отдельный реестр, такой большой, что им занимался отдельный клерк, который вносил туда все приходящие обращения. ФОСН, как их называли клерки. Большинство из них содержали какие-нибудь дурацкие заявления, веселившие всех, либо, что бывало гораздо реже, дело, заслуживающее внимания. Майкл знал, что некоторые важнейшие решения суда были приняты именно по делам ФОСН, поэтому каждое утро первым делом проводил раскопки в кучах бумаг в надежде наткнуться на слиток золота.

– Судя по каракулям, которые мне удалось разобрать, ничего интересного, – ответил клерк.

Майкл взял ящик и уселся на стул в углу. Внутри лежало множество жалоб, написанных от руки печальных рассказов, череда самых разных обид и несправедливостей. И ни от одного нельзя было просто так отмахнуться. Много прошений приходило от приговоренных к смертной казни, для которых Верховный суд оставался последней надеждой перед тем, как их жизнь подойдет к концу.

Следующие два часа Майкл изучал содержимое ящика. Он уже мастерски научился это делать. Все равно что лущить кукурузу. Он легко анализировал длинные прошения, без особых усилий пробирался сквозь юридические термины, находил важные места, сравнивал их с еще не завершенными процессами и с прецедентами пятидесятилетней давности, которые выдавала его энциклопедическая память. Затем откладывал и двигался дальше. Однако к концу второго часа он так и не нашел ничего, что могло бы представлять интерес.

Майкл уже решил вернуться в свой кабинет, когда наткнулся на простой конверт из манильской бумаги. Адрес напечатан на машинке, без обратного адреса. Майкл решил, что это странно. Люди, обращающиеся за справедливостью в суд, обычно хотят, чтобы судьи знали, где их найти, если вдруг случится невероятное и на их прошение ответят. Однако к письму была прикреплена левая половина почтовой квитанции об уведомлении. Майкл распечатал конверт и достал оттуда два листка. В обязанности клерков, работавших в почтовой комнате, входило следить за тем, чтобы все почтовые отправления отвечали строгим стандартам суда.