- Верно говоришь. Но признаться, мне весьма часто кажется, что неурочное время мы выбрали.

- Хочешь покинуть меня, как варяги с волынянами?

В голосе Буривоя не было раздражения или злобы. Скорее усталость и разочарование.

- Ага, и вся слава достанется тебе, сват? Размечтался.

- Слава брести под палящим солнцем...

- Ну так, не поваляешь - не поешь, или как там говорится?

Слабая улыбка коснулась уст князя.

- Да, твоя правда.

Звонимир рассмеялся. Выглядел он почти так же молодо, как много лет назад, во время хазарской войны. Вёл себя так же - по крайней мере, на людях. Он мог показаться беспечным рубакой и повесой, но Буривой знал, что не всё так просто. Он помнил, как поступил Звонимир с боярами, обвинявшими его жену, тогда ещё не мать Ярославы, в бедах, обрушившихся на тиверцев, и как стойко держались Турск, Черн и Гостомель до подхода хорват.

Со Звонимиром шутки были плохи, и Буривой неоднократно благодарил Мокошь, что им с тиверцами ни разу не довелось воевать. Ещё неизвестно, кто бы победителем из этой схватки вышел.

- Кстати, знаешь, Звонимир, я сейчас видел странный сон.

- Ммм?

- Помнишь моего первого сына, которого я Дражком хотел назвать? Того, что умер при родах, и повитухи сказывали, что его Хозяин унес?

- Отчего ж не помнить. Не так часто детей боги забирают.

- Да, но не о том разговор. Приснилось мне нынче, будто жив он и здоров. На коне дивном скачет, сам конь сизый, а грива как огонь горит, и крылья у него, что у твоего сокола. В руках - меч, синим огнем пылающий, и щит со знаком, мне неведомым. На голове - крылатый шелом, за плечами - алый плащ. И скачет он прямо на меня, мечом размахивает. Я ему: "Дражко! Драгослав! Сынок!" - а он не признаёт. И мечом на меня как замахнётся!

- Приснится же всякое может, княже. Я вон месяц назад во сне по всему Турску бегал без портков, и ничего. А в другой раз летал по гриднице, размахивая руками, и кричал на челядь, чтобы потолок убрали, а то к небесам воспарить мешает.

- С тем зельем, что у вас в Тиверской земле варят, мне бы и не такое приснилось, - прыснул Буривой. - Но тут другое.

- Поживём, увидим, родич. Но про наш мёд ты это зря, его даже ромеи охотно берут.

- То-то я гляжу, что они так истово распятому богу молятся. А всё из-за того, что у вас мёдом кличут!

- Да ну тебя, Буривой.

Князь белых хорватов выплюнул травинку, потянулся за новой. Некоторое время задумчиво жевал её.

- А ведь Дражко сейчас восемнадцатый годок пошёл бы. Возраст воина, я в эти годы уже не последним человеком в Вышановой рати был.

- Не думай об этом, сват. У тебя есть Бранимир, он будет достойным наследником. И внучка-то Ярославушка моя уже под сердцем носит. Вон, у смердов дети вообще как мухи мрут, и ничего. Боги дали, Боги взяли. Им виднее.

- И то правда, - Буривой тяжко вздохнул. - Перекусить бы чего, а потом в воду... Всё равно по такому солнцепёку никуда не пойдём.

- Я только что хотел то же самое предложить.

- Ну так, мы же с тобой два сапога пара, чему дивишься?

Мужчины наспех перекусили хлебом и сыром из переметной сумы, запили родниковой водой, наполнили фляги. Буривой продолжал шутить и поддевать Звонимира, но князю тиверцев было заметно, что у друга не так уж легко на душе.

"Ежели даже Буривой начал сомневаться, то, верно, совсем плохи наши дела. Ну да смерти всё равно не избежишь, как ни прячься".

8

Войско Буривоя добралось до Буга в канун Перунова дня. Целый день был оставлен на отдых; дружина зажгла костры, князь принёс в жертву коня, снова взывая к богам с молитвой об успешном окончании похода. На следующий день хорваты и тиверцы перешли реку и встали лагерем на другом берегу.

Буривой выслал вперёд разъезды, и небосклон украсился столбами дыма. Пощады велено было никому не давать.

Всю следующую неделю Буривой и Звонимир шли по земле Изяслава. Охрана погостов была слаба и немногочисленна, селения почти нигде не были укреплены - пятнадцать лет мира сделали уличей беспечными, подросли мужчины, не заставшие войн.

То тут, то там впыхивали мелкие стычки. Тяжёлая конница, которую вёл в атаку Ярослав, играючи втаптывала в грязь немногочисленные мелкие дружины, с трудом умевшие даже держать строй. В нескольких крупных поселениях на защиту родных очагов вставали простые крестьяне, вооружённые кольями, дубьём, луками и косами, поставленными торчком. Они бились отважно, зная, что ничего хорошего им ждать от победителей не приходится, но то была отвага отчаяния.

Низко пригнувшись в седле, выставив копья, хорватские конники врезались в неорганизованные толпы, как нож в мясо. Белые хорваты не зря считались лучшими наездниками в славянском мире, ибо текла в них кровь антов, которые происходили от сарматов; как могли мужики с дубьём противостоять им?

Калёные мечи франкской и варяжской работы рассекали стёганые рубахи, как холстину, и вгрызались в тела, стрелы жалили без промаха, тяжёлые палицы опускались на нечёсаные головы смердов - и одной разорённой деревней становилось больше. Взрослых мужчин и женщин убивали, детей и девиц, связанных верёвками по рукам, гнали на запад, к Бугу, где стояли лодки-однодревки. Их участь - быть проданными в рабство хазарам, ромеям или булгарам.

Кое-какие неудобства причиняли карателям лишь небольшие городища, где обитали мелкие князьки. Там хорваты и тиверцы натыкались на выкопанные рвы, поднятые мосты и лучников на стенах. Буривой оставлял отряды пешцев для осады этих городищ с чётким приказом: убивать всех, кто выше тележной чеки.

Пешцы сооружали камнемёты - этому искусству славяне обучились ещё во время набегов на ромеев вместе с аварами. Из них в осажденные селения забрасывались камни, тлеющие ворохи сена, порой - трупы или горшки с нечистотами, чтобы вызвать мор. Но всё это было оставлено на откуп боярам-сотникам. Буривой же со Звонимиром спешили дальше.

На одном из привалов, возле руин догоравшего селения, Звонимир спрашивал у князя хорватов:

- Одного не пойму, где же наш отважный Изяслав? Как послам головы рубить, так он молодец, а как в чисто поле на мечи выйти, так что-то его не видно. Был ведь воин хоть куда, а сейчас что? Дубравушке под юбку залез?

- Может быть, - отвечал ему Буривой, попивая воду из фляги. - Там же она всем заправляет. Ну так и решил Изяслав, что раз он так резво проткнул своим копьём её, то ему так же легко будет поразить нас.

- Да уж, Изяслав, судя по всему, чертовски хороший копейщик, - добавил Актеву. - Но одного хорошего копейщика маловато, чтобы землю защитить.

- Ну так, всего одно копьё, и то короткое! - рассмеялся Звонимир.

- Я представляю, как он к нам навстречу выйдет. Без портков, копьём своим обвисшим по ветру машет, кричит: "Убирайтесь, проклятые хорваты! А не то я Дубравушке моей ненаглядной пожалуюсь!"

- А Дубравушка-то вас всех до смерти затрахает, да так, что на былую дружбу плюнем и станем послов убивать, - Звонимир потянулся за флягой.

- Изяслав-то того, когда в бродниках был, одну жену с несколькими делил. Может, оттого Дубравка и злой такой стала, что в одиночку наш бывший друг справляться так и не научился?

- Кажется, я начинаю понимать, - сказал Ярослав. - Слушай, Буривой, ты же, помнится, по сердцу ей когда-то пришёлся? Может, если ты её трахнешь, она уймётся?

Буривой посмотрел на него грозным взглядом - глаза в глаза, брови нахмурены, губы сжаты. Этот взгляд был знаком всем, кто общался с князем, тем более, так давно.

- Ладно, ладно, я же пошутил, - смешался варяг.

- Может, Изяславу нравится, коли баба им распоряжается? - спросил тиверский князь, чтобы разрядить обстановку.

- Что это за мужчина, коль ему такое нравится? - в голосе Ярослава чувствовалось недоумение.

- Да всяко бывает. Вот, не помню, рассказывал и ли нет, но нас в Турске жил такой, в отцовой дружине ещё. Варяг, ростом что твоя рогатина, как засмеётся иль крикнет - птицы с веток падают. Ему нравилось, чтобы бабы его на конюшне пороли.