Буривой постучал по столу. В гриднице воцарилась тишина.

- Что у тебя, друг? - спросил Буривой ополченца, поднимаясь на ноги. Все глаза повернулись ко входу.

- Прибыл... человек... - парень ещё больше смутился.

- Эй, налейте ему там, пусть с мыслями соберётся! Что стряслось-то?

Осушив поданный ему рог, юноша отдышался.

- Прибыл гонец от уличей, княже. Ну как, гонец... бросил этот мешок ратникам на городской стене, сказал, дань тебе, княже, от Изяслава Пересеченского.

Буривой помрачнел. Сделал знак одному из дружинников у двери; тот принял мешок из рук ополченца.

- Возвращайся на пост, отрок. Благодарю, что принёс мне... чем это ни было.

Ополченец, кивнув, стремглав бросился прочь.

- Покажи нам, что же такое шлёт Дубравкин подкаблучник? - обратился Буривой к дружиннику.

Тот, поставив мешок на пол, принялся торопливо развязывать узлы. Получалось плохо; кто-то встал из-за стола, чтобы помочь товарищу, но ловкость рук - не та черта, что сохраняется, когда выпьешь. Мужчины долго суетились под смешки сотоварищей, в итоге кто-то выхватил нож и просто распорол мешковину.

И отпрянул в ужасе.

По гриднице пронёсся удивлённый вздох. Люди вставали со своих мест, чтобы поглядеть на то, что лежало теперь на полу, и застывали, будто стрелой Перуновой поражённые. Наконец, один из воинов поднял содержимое мешка, чтобы показать это князю и тем, кто сидел возле него.

Бранимир и его друзья сжали кулаки, Векослава поднесла руку к открытому рту, и лишь Буривой сидел недвижно, как полагается князю. Хотя в голове его уже рождались планы будущего похода в землю уличей - такое спускать нельзя.

Потому что в руках дружинника были белокурая голова Хальвдана и русая - Гриня.

- Кажется, тётушка моя совсем от рук отбилась, - зло прошипел Бранимир. - Отец, позволь мне идти на Пересечень! У меня к ней ещё счёты за то, что она говорила моей матери.

- Не стоит, сын, - возразил Буривой. - Убивать родичей по крови - скверное дело, проклят перед Богами поступающий так. Об этом твердят все древние сказания, а кто мы такие, чтобы спорить с ними? Я пойду на Пересечень, напомню Изяславу с Дубравкой, как людей из нашей земли привечать.

- И мы с тобой, княже! - хором отозвались дружинники.

- Благодарю, друзья. Но нынче нам надлежит расстаться: нужно мне поговорить с супругой моей, сыном и старейшими в дружине. Завтра я вынесу на ваш суд то, что мы решим, и обсудим детали все вместе. Утро вечера всяко мудренее.

И удалился князь в свои покои, и там, несмотря на хмель, говорил с приближёнными почти до рассвета, пока не одолел их тяжёлый, тревожный сон.

6

Наутро отправились из Стольского гонцы во все края земли белых хорватов, неся людям весть о чёрной измене уличей, убивших послов. То было одно из самых недостойных деяний, какие только можно было представить, наравне с кровосмешением и разорением капищ. Буривой, поехав на Святовитово поле с Бранимиром и последними из своих варягов - Стейном, Ярославом и Актеву, принёс в жертву чёрного быка и воззвал к великому божеству:

- Ты, Святовит, четырёхликий, отец всадников, держащий огненный меч! Всю землю славянскую объезжаешь ты дозором, всё видишь и всё ведаешь. Видел ты и злодеяние Изяслава Пересеченского, сотворённое им по наущению злобной жены его. Ныне же иди в бой впереди наших полков и срази уличей за кривду их!

Затем поодаль, на капище Рода, принёс он другую жертву, и такими словами обращался ко Всеотцу:

- Ты, Род-Всебог, мечущий с небес души! В тебе есть жизнь и смерть, свет и тьма, смерть и рождение. Ты творишь и разрушаешь, твой цвет - красный - един для зари, огня и крови. Сотряси стены Пересечня, когда мы подойдём к ним, сломай мечи Изяславова войска, когда выйдет оно нам навстречу; низвергни их в бездну, к Моране и Кощею, за измену, чтобы вечно блуждать им впотьмах, не видя Даждьбогова света!

И оставил у идолов богатые требы, и одарил волхвов дарами из стольских кладовых, чтобы молились они за победу хорватов. И по всей земле хорватской загорелись священные костры: молились за победу Перуну и Хорсу, и Сварогу - о крепости оружия, и Мокоши - о том, чтобы спряла добрую нить полку Буривоеву.

Всю весну стягивались войска в Стольское. Знатные бояре вели конницу и полки закованных в железо латников, с детства привыкших к кровопролитию, ходивших на полян, бродников, моравов, влахов и хазар, а многие и аварские войны застали. Пришёл Святополк Волынский, и Звонимир Тиверский, тесть Буривоя, хотя и не могли они привести большой дружины - пусть враги их знали, что они под защитой Стольского, но войска на рубежах все же лучше держать. В червне-месяце присоединились к Буривою какие-то варяги, плававшие по Славуте - видать, наскучило полянам служить.

Три с половиной тысячи пешцев, восемьсот конных было у Буривоя - войска этого хватило бы, чтобы опустошить всю землю уличей. Вряд ли Изяслав мог выставить хоть бы и пятую часть от этого числа. Не стал Буривой собирать ополчение, хоть и просили его об этом городские старосты.

- Скоро жатва, и ваши руки понадобятся для серпов, не для копий, - говорил он охочим. - Не хочу вашим семьям выкуп платить, коли кто из вас в бою падёт и род без кормильца оставит.

После Купалы предстояло выступить полку Буривоя, и к середине лета перейти Буг. Бранимир просился с отцом, но Буривой сказал:

- Оставайся здесь и следи за порядком в хорватской земле. Да и Ярославушке вот-вот рожать срок придёт, на кого её оставишь? Один ты сын у меня, только ты можешь род Горана продолжить. Не хочу рисковать тобой.

Бранимир раздражённо сжимал губы, но слово отца было законом для него.

- Ещё до осенней распутицы я, скорее всего, вернусь. Гляди мне, я хочу внука на руках подержать!

И вот прошёл праздник Купалы, близился к концу червень-месяц. Полки выстроились перед стенами Стольского, заполонив собой всю равнину. Жала копий сияли маленькими солнцами, нетерпеливо ржали кони, блестела стальная чешуя, словно воды под луной. Колыхались на ветру стяги, застыли в ожидании пешцы. На стены городища высыпал простой люд - в последний раз видели они подобное десять лет назад, когда старый Горан отправил Буривоя против болгар.

Векослава глядела на Буривоя, в глазах её блестели слёзы. Князь крепко обнял жену, прижал к сердцу, поцеловал выбившиеся из-под повойника волосы под височным кольцом. Сердце заныло, стучась, как пойманная птица в клетке, колени свело предательской дрожью. Буривой сжал Векославу ещё сильнее, отыскал губами её губы. Некоторое время - дольше вечности, меньше мгновения - стояли они молча.

- Буривой, ты чего это раскис? - с улыбкой спросила его Векослава. - Сейчас как рявкну: "А ну пшёл за тридевять земель и без добычи не возвращайся", живо соберёшься.

- Рявкни, если хочешь, - ответил ей князь. - Знай, что никогда я не любил другую женщину, кроме тебя. Брал рабынь при дворе Вышана Ободричского, силой овладевал полонянками, когда жил варягом - было. Но любил - одну тебя. Только скажи - я на сам Буян-остров копья навострю, завоюю землю ромеев, Хазарию, хоть Индию, только ради того, чтобы заглянуть в твои глаза и увидеть там хотя бы малый отголосок моего чувства...

- Да ты прям Велесов внук, - Векослава смеялась, но глаза её сияли. - И всё же, что это на тебя нашло? Ты мне и двадцать лет назад такого не говорил.

- Не знаю, лебёдушка моя. Я прошёл десятки битв, сотни врагов отправил к Велесу вот этой же рукой, что тебя обнимает - но никогда не чувствовал такого... как сейчас.

- Не думай об этом, дорогой. Каждому писана своя судьба, и от неё не уйти - но в наших силах достойно встретить её. Народ вверил тебе власть карать и миловать, ты обязан им за это - так пойди и сделай то, чего от тебя ждут. Правосудие должно свершиться... пусть даже над моей сестрой.

- Ты ничего не хочешь передать ей?

Векослава покачала головой.

- Видят Боги, я не держу зла на неё, хотя и озлобилась она на меня без меры. По возможности - будь милостив с ней.