Само собой, довольно много вещей мы собрали по округе - и брошенных по дорогам, и с домов - как оставленных хозяевами, так и нет. Естественно, некоторые были этим недовольны, роптали, и, хотя мы и выдавали расписки в реквизиции вещей с их описанием, но мало кто верил, что их когда-нибудь удастся вернуть хотя бы деньгами. Но у нас просто не было другого выхода - без таких жестких мер половина народа зимой просто замерзнет. Большинство относилось к таким мерам все-таки с пониманием - статьи в газетах, беседы с депутатами - все это приводило людей к пониманию того, что все мы находимся в одной лодке, поэтому местное население и само несло на сборные пункты довольно много одежды, некоторых даже приходилось заворачивать, так как они норовили оставить собственные семьи без последних штанов, что конечно же было не дело - есть излишки - сдай, но и сам не оставайся голым, иначе придется заботиться уже о тебе.
Так что отношение людей к происходящим событиям было разным. Поначалу некоторые играли и нашим и вашим - и хорошо если только восточникам, а то и сотрудничали с немецкой агентурой. Как повернется ситуация - неизвестно, что ожидать от нас - тоже - вот и метались. Тем более что сотрудничество с восточниками не рассматривали как предательство - все-таки те были законной властью, а мы - непонятно кем, хотя за нами и стояла сила, и мы как-то налаживали жизнь, производство - поэтому не уходили, выжидали. Но и пытались усидеть на двух стульях. А с середины осени, когда были налажены какие-то процессы производства и обеспечения, проведены выборы в советы, когда стала видна перспектива, народ как-то стал все более охотно включаться в общие дела, участвовать в строительстве новой жизни. А что жизнь новая, они видели в том числе и по тону газетных статей - к этому времени у меня уже была подобрана команда корреспондентов, которую я натаскал в плане того, что и, главное, как освещать в прессе - естественно, освещать наши успехи, но сдабривать их не столько лозунгами, сколько человеческими эмоциями, хотя и без лозунгов мы обойтись не могли - призыв в это время значил еще очень много. И если поначалу нас слушались, потому что у нас была хоть какая-то структура власти, которую подтверждали документы с привычными печатями (пусть все и липа, но об этом знал только ограниченный круг людей), и которую подкрепляла организованная военная сила, то со временем для большинства это стало уже не столько послушанием, сколько присоединением к великим делам по велению сердца - мы делали дело, против пользы которого мог спорить только отъявленный враг, поэтому все затихли - большинство поддержали, а некоторые, самые отпетые большевики и националисты - затихли на время. Снова ходим по краю пропасти. Но тут уж ничего не поделаешь - приходится самим становиться игроками, рассчитывать не на кого, никто не даст правильного решения и не проконтролирует. Бремя ответственности за решения - они влияют на судьбы людей - собственно, оно заключается в страхе перед тем, как отнесутся люди к твоим действиям.
И, наверное, самым удачным моим действием в этот момент стала организация музеев. Еще в самом начале моей активности я, озабоченный получением как можно большего количества подкрепляющих меня документов, набрел в своих поисках на дедка. Дедок был необычным - он всю свою жизнь занимался подделкой разного рода бумаг - документов, приказов, расписок, денег. Но уже был 'на пенсии', и поначалу ни в какую не соглашался сотрудничать с властью, то есть со мной. Как я смог его тогда уговорить - мне до сих пор непонятно. Но смог, и с тех пор именно он и занимался фабрикацией документов и приказов в тех случаях, когда делать это через официальные каналы было неразумно - если текущую деятельность мы оформляли уже на официальных началах, грамотными кадровыми чиновниками, то некоторые моменты из жизни 'до' так было не оформить, и заставлять этих людей делать подлог мне не хотелось - пусть у них совесть будет чистой, а со своей я договорился еще двадцать второго июня. Но, помимо подделки, дед взял на себя еще и общественно-полезную нагрузку - он подбирал ребят и девчат с задатками таланта и обучал их рисованию - он и сам начинал художником и помимо поддельных денег и документов рисовал еще и картины - как поддельные, так и свои, так что в разных техниках рисования был докой. А я ему обеспечил тихую уютную гавань и общение с детьми - что еще надо одинокому человеку на старости лет. Ну это поначалу он был одиноким как перст и рассказывал о своей нелегкой жизни так, что у неподготовленных слушателей пробивало слезу. А потом как-то незаметно около него появилась и его бабка, и три семьи сыновей и дочки с кучей внуков и даже парой правнуков, так что я иногда подкалывал этого 'одинокого перста', чтобы он и остальных вытаскивал на свет божий, на что он разумно отвечал, что пока погодит, мало ли, а так хоть кто-то останется, если что - и было непонятно, шутит он или всерьез - не удивлюсь, если и всерьез - тот еще тип.
Он же вытащил в мою команду и ювелира, и они вместе натаскивали для меня команды искусствоведов из музейных работников, которые затем засылались в музеи, дома, замки, хранилища, склады, и вытаскивали оттуда произведения искусства - мы создавали обширную сеть музеев и хранилищ. Эти-то коллекции мы и стали выставлять в различных помещениях, устраивать передвижные выставки. И именно это дуновение мирной жизни как-то растопило лед, который образовался в душах людей.
Оттаял и я. До этого новый мир воспринимался как чужой, нереальный, поэтому и действовал я в нем словно это была какая-то игра, а я нахожусь в стороне и действую в нем хотя и своим телом, но отстраненно, понарошку, имея возможность в любой момент нажать на паузу, восстановиться из точки сохранения, в общем - ничего страшного. Поэтому-то, хотя меня и пробивало на осознание того, что все это по-настоящему, в общем и целом я действовал как в игре - все пробовал, тасовал, менял по своему усмотрению. К тому же - я знал что будет дальше, и желание это предотвратить, уменьшить наши потери, придавало мне сил, энергии и убедительности. Это было словно приехал в другую страну в отпуск и скоро вернешься обратно. Возможно, именно поэтому обо мне сложилось мнение, что я эмигрант или сын эмигранта. И вот, пройдя горнило организационного периода, я вдруг ощутил, что этот мир - мой, и мне надо действовать в нем все таким же пробивным манером, стараясь не наворотить дел и вместе с тем постоянно двигать наше формирующееся сообщество вперед, к другой, лучшей жизни. И все, что у меня сейчас есть - это знания будущего, народ и его территория. И я постоянно носился сам и теребил всех вопросами - что же еще можно выжать из данной территории. Тем более что к ноябрю нас было уже за два с половиной миллиона. При таком раскладе еды нам хватит до марта, но я предполагал, что наше количество еще увеличится. Поэтому уже сейчас начали урезать пайки и наращивать производство еды - устраивали новые кролиководческие и птицефермы, стали строить теплицы, организовали сбор клюквы и брусники где осталось, сбили три сотни артелей по лову рыбы в реках и озерах, поставили на строгий учет удои молока - в первую очередь - детям. Мы готовились выживать и были готовы сделать это.
ГЛАВА 44.
Первое время промышленность жила на запасах металла, остававшихся на местных складах и предприятиях. Но чем дальше, тем все больше истощались эти запасы. Какие-то залежи руд нам были известны, и еще в конце августа на одном таком месторождении небогатой железной руды поставили первую домну и она стала выдавать на торфяном коксе по сто тонн чугуна в сутки. Первые плавки пошли на изготовление корпусов для минометных мин и ручных гранат, затем стали лить блоки для моторов - для тракторов, торфоуборщиков, а в сентябре пошла выделка стали. Вдобавок, созданные команды учета ресурсов постоянно свозили металлургам разбитую и сожженную технику, из которой те варили небольшие партии сталей разных марок. Но этого, естественно, было мало - лишь прикрыть самые критические потребности - починить какую-то технику, собрать несколько клубнеуборочных комбайнов и торфоуборщиков. Временно сняло железный голод решение о переплавке на сталь рельсов (об этом ранее я рассказывал), но решение было и в самом деле временным - на полгода-год максимум. Многие из моих соратников все еще верили в скорое наступление Красной Армии, но я-то знал. Нужен был металл, для чего требовалась геологоразведка.
