Вертолет застыл. Сверху надо мной прикрепленные к потолку – то есть конечно к перевернутому полу – висели скамейки. Там же, у потолка рядом с дверью свисала вниз лесенка выставляемая при открытой двери для спуска. Я движимый каким-то инстинктом вскочил, ухватившись за эту лесенку, чтобы бежать, спасаться укрыться... Куда? Я заозирался, и тут стена опять прыгнула на меня – я только успел выставить руки и прикрыть ими голову. Удар! Меня отбросило, и я опять кубарем покатился. Влепился во что-то спиной, так что выбило весь дух и даже застонать не было сил, и... все остановилось.

Я лежал глядя вверх, где в иллюминаторах над моей головой метались смутные призрачные тени. И света там было все меньше, а тьмы все больше. Свет закрывало взбесившимся песком. Где-то справа от меня опять захрипел Запслав.

А потом все померкло.

Скрип и шорох. Я слышу их постоянно. Мелкие песчинки трутся снаружи об обшивку, обдирают краску, карябают стекла, пытаются проникнуть внутрь, и добраться до меня. Жуткий звук. Я лежу рядом с иллюминатором, на полу, который в нормальных условиях должен быть бортом. Мир не перевернулся, просто перевернулся вертолет. Два раза за последние полтора часа. Последний раз кабина провернулась чуть ли не на 180 градусов. И я не знаю, хорошо это или плохо. Не знаю...

Рядом сипло хрипит на каждом вздохе Запслав. Кульбиты в разбитом вертолете не пошли ему на пользу. Я сижу рядом с Запславом. Слежу за ним. Периодически я пробую говорить. Но он не слышит, сознание его плавает между бредом и явью. Два раза он машинально хватался за кобуру чтобы стрелять в кого-то, видимого только ему. Так что я отобрал у него “Глок” и засунул в сумку аптечки за спиной. Главное, я даже не знаю кто в него стрелял. И что случилось с остальными. И с моим дедом. Они были хорошо подготовлены и капитально оснащены. Опытные люди, боевой робот поддержки. Все дела. Кто-то добрался до них. Кто-то...

Кто?

Песок шуршит. С тех пор как он завалил фонарь пилотской кабины, и иллюминаторы в верхнем борту, я уже не вижу внешнего света. Только слышу, как по корпусу и остеклению медленно скрежещут песчинки. Песок во всех стеклах. Сверху, снизу, на лобовом стекле. Сколько его уже над нами? Сколько нужно чтобы стекла не выдержали и провалились внутрь? На моряков в подводных лодках сверху давят толщи воды, а здесь... Разные среды, но похоронить обе могут одинаково надежно. Даже если не раздавит скорлупу вертолета, возможно я просто не смогу выбраться из похороненной машины и выкопаться из-под песка. Мы оба. И я и Запслав живы до тех пор, пока работают регенераторы воздуха вертолета. Капитальная была машина, – с герметизацией кабины и рециркулятором кислорода на основе специально выведенных бактерий, которые обожают жрать углекислый газ и пукать кислородом. Приблуды для защиты пилотов при полете через зараженную радиацией и иной дрянью местность. Если бы эти прекрасные бактерии могли жить только за счет углекислого газа, было бы вообще прекрасно. Увы... Мы можем погибнуть от того что перестанет обновляться воздух, или когда выйдет вся вода, или... Неправильные мысли. Нельзя думать в эту сторону. Надо занять себя чем-нибудь другим.

Надо занять себя чем-нибудь. Нельзя боятся, – страх увеличивает частоту дыхания, а значит – скорость потребления кислорода. Чем больше я боюсь, – тем труднее моим маленьким друзьям которые трудятся на мое благо где-то в недрах рециркулятора. Надо расслабиться и дышать спокойно. Надо чем-то занять голову. Разум дан мне чтобы властвовать над телом. Я буду вспоминать. Мое детство. У меня было неплохое детство.

Им что ли занять голову?

Скрипит над головой поглотившая нас великая пустыня.

Шумит песчаная буря.

Вспоминай, Миша.

Вспоминай.

Я лежу на спине. Тихо, темно. Тело мое здесь, а мыслями я убежал в прошлое. Детство, отрочество, юность... Мне не нужно думать о том, что вертолет может стать моей гробницей. Прежде чем попытаться выбраться, мне надо переждать бурю. Значит нужно ждать.

Запслав тяжело сипит рядом на каждом вдохе. Ему нужна помощь и у него нет времени ждать. Такая вот дилемма. Сколько может продлиться буря? Я не знаю. Сколько песка могло нанести на перевернутую машину пока я был без сознания? Не знаю. Достоверной информации у меня нет. Размышлять просто так, – только открывать путь страху. А мне нельзя боятся. Страх увеличивает потребление кислорода, а кислород – моя жизнь.

Я посмотрел на часы. Стрелки тускло светились зеленым в темноте. Достаточно ли прошло времени?.. Что будет, когда я открою дверь которая сейчас находится над моей головой в перевернутой набок машине? Снаружи в салон посыплется песок, и... сколько его будет? Что если вертолет погребен глубоко под насыпанным бурей барханом? Что если песок посыплется вниз без остановки, пока не заполнит собой весь внутренний объем? Не лучшая смерть. Не лучшая... Что будет когда я открою дверь... Пора пожалуй узнать, а?

Я поднялся, и включил фонарик. Нестерпимо яркий свет вспыхнул перед глазами. Промаргавишись, я осторожно ступая между иллюминаторами в полу, пробрался к двери в потолке. Потянулся, и ухватившись левой рукой за укрепленную на нынешнем “верхе” металлическую ножку скамьи подтянулся, и ухватился правой за ручку двери. Напряг мышцы пытаясь сдвинуть ручку, – не получалось. Я подтянул тело повыше и уперся в ногами в металлический косяк, отталкиваясь подошвами и тяня дверь в другую сторону. Щелкнула ручка, дверь рывком сдвинулась на сантиметр-два и застыла. В открывшуюся щель дымной струйкой полился песок. Он шипел тихо как гадюка, и я похолодел от этого негромкого звука.

Я дернул дверь еще раз, но она больше не двигалась. Дверь был устроена так, что сдвигалась из проема отъезжая по полозьям наружу, и сейчас на этих полозьях снаружи лежал песок... Я Перевернулся меняя хват, и снова пристроился к двери. Свет от фонаря укрепленного на груди метался по всему салону, чередуя свет и тень... Равномерным усилием открыть её было невозможно. Попробую открывать её маленькими толчками. Я ухватился за дверь, и начал дергать её короткими сильными рывками.

Заскрипело, и дверь немного сдвинулась. Еще и еще! Песчаная струя потекла сильнее, образовывая на полу горку черного могильного песка. Еще! С каждым отвоеванным у двери сантиметром песок сыпался сильнее. Я обдираю себе пальцы пытаясь шире открыть дверь песку, который меня и похоронит. Еще! Песок сыпался мне на штаны, на рубаху и под неё, попадая струями на грудь и в рукава. Еще!

Дверь вдруг поддалась, и отошла рывком, я кубарем свалился вниз, откатился в сторону от песчаной струи, и уставился наверх откуда втекал в кабину песок. Он лился как толстая змея и осыпался кучей быстро растущей на полу. Вдруг равномерное течение песка сверху прервалось, истончилось, истаяло. И я увидел сверху свет. Дневной свет. Он пробивался сверху широким лучом, в контур двери. Наверно это было самое прекрасное зрелище в моей жизни.

Я подошел ближе, песок скрипел у меня под подошвами царапая метал кабины. Я выглянул вверх в дверной проем, и увидел небо. Живое, нестерпимо яркое голубое небо. Есть ли в мире нечто более прекрасное? Я вытер лицо рукой, провел по голове выбивая из волос набившиеся туда песчинки, глубоко судорожно воздохнул, растер руку с ободранными и онемевшими кончиками пальцев.

Я подпрыгнул, ухватился за края проема, и рывком подтянулся, и скользя руками по песку выбросил себя наверх.

Лагеря не было.

Я не ошибся местом, я взял верные ориентиры и вышел от засыпанного песком вертолета к лагерю. Но его больше не было. Вот почему опять молчала рация, несмотря на все вызовы которые я делал по пути. Я стоял и смотрел на пустыню которая прикатила сюда свои песчаные волны, и похоронила под барханами все. Палатки, машины, людей, роботов... Все. Там, где вчера был выезженный и потрескавшийся такыр, сегодня лежали песчаные барханы. Пустыня сдвинула свою границу и взяла тех, кто неосторожно оказался у неё на пути, прокатилась валом, подобно взбесившемуся океану. И теперь лежала неподвижными толщами песка, будто и не двигалась вчера, будто бы она всегда лежала здесь своими мертвыми волнами. Где-то там, под тоннами песка лежало несколько десятков варягов, и их терпеливый командир Борна, который так и не дождался назначенного времени. Вместе с ними там же были похоронены и транспорт, связь, и вода. Все то что мне сейчас было так нужно. Ни одного следа на поверхности, который указал бы, что здесь имеет смысл копать. Пустыня закопала их заживо. Но что же за ураган был здесь, если из стольких здоровых подготовленных мужиков не уцелел ни один? Вертолет Запслава был отсюда километрах в полутора. Нас едва не засыпало там, а здесь песчаная буря бушевала с удесятерённой силой. Так, что не спасся никто.