Довольствуясь ограниченной миром «физической реальности» каузальностью, современная наука не располагает никакими сведениями о «доземных» планетарных воплощениях Земли (а именно ее космических состояний Сатурна, Солнца, Луны). Эти сведения получены непосредственным созерцанием вселенской «хроники событий», и сколько бы не было чуждым для современной науки отзываться на такие факты, уделом ее неизбежно остается «открывать» или подтверждать, одну за другой, духовно-научные истины.

На фоне оторванности современного естествознания от области духовных свершений, преобладающим типом научности в важнейших сферах знания остается теоретическое моделирование. Опираясь на результаты чувственного наблюдения, эта научность «не замечает» противоположности наблюдение-мышление в самой себе: она полностью исключает наблюдение за самим мышлением. Будучи специфической деятельностью человеческого Я, мышление направлено только на наблюдаемый предмет, но не на саму мыслящую личность. Человек не замечает, что мыслит, его внимание направлено лишь на исследуемый предмет: мышление представляет собой «не наблюдаемый элемент нашей обычной духовной жизни»[10]. Мыслящий не может одновременно с самим актом мышления наблюдать свой же мыслительный процесс, смотреть на него со стороны: возможность созерцания мышления появляется лишь после осуществления мыслительного процесса. Мышление – это тот архимедов рычаг, тот принцип, что существует сам по себе: мышление постигается через мышление. И всякое теоретическое моделирование, как процесс мыслительный, должно ведь давать какие-то ссылки на используемый им «инструмент», от «конструкции» которого зависит ход дела: «прежде чем все остальное может быть понято, – подчеркивает Рудольф Штейнер, – должно сначала быть понято мышление»[11]. Любая теоретическая модель представляет собой попытку объяснения мира или какой-то его части через систему понятий. Как правило, все эти попытки исходят из стремления отыскать те «первые элементы» бытия, из которых потом строится все остальное: атомы, адроны, суперструнное поле, ген, двойная спираль ДНК и т. д. Этот взгляд «назад», к «началу», не замечает того, что человек есть своего рода завершение акта творения, в связи с чем «для объяснения мира через понятия нужно исходить не из первых по времени элементов бытия, а из того, что нам дано, как ближайшее, как интимнейшее… это абсолютно последнее, достигнутое мировым развитием, и есть мышление»[12].

Теоретическое моделирование мира начинается с образования понятий, мыслей о мире. И если речь идет исключительно о физической реальности, как это всегда и бывает в таких случаях, то уже в самом начале этой физической реальности противопоставляется мысль о ней. Однако теоретическая модель учитывает только первую область фактов и полностью игнорирует вторую, как если бы никто ничего не мыслил и все шло само собой, иначе говоря, в «строгость» естественнонаучного подхода вплетается нить домысла, предположения, той самой «эвристичности», ответственность за которую ни один естествоиспытатель не берет на себя. Тогда как от него самого все это и исходит: подобно художнику, испытывающему неудовлетворенность от выступающей ему навстречу данности, теоретизирующий, к примеру, физик призван «втворить» в имеющиеся уже картины мира свою, а именно ту, что содержит в себе его Я, являющееся частью мира духовного. Не вдаваясь пока в механизмы «получения» человеческим Я сведений из духовного мира, заметим, что ведь речь идет как раз о «привнесении» в картину физического мира сведений из совершенно отличного от него мира. И этот факт не удостаивается в теоретических моделях ни малейшего внимания.

Идеалом всякого научного устремления является в конечном итоге впитывание в мышление всего содержания мира. Но этого никогда не произойдет, если исследуемый мир ограничен физической реальностью, если через мир понятий и идей не ищутся пути в мир духовный.

Тем не менее, именно «проблема физической реальности» остается на протяжение многих десятилетий центром физико-теоретических и философских дискуссий. Подобная познавательная ситуация складывалась еще в конце девятнадцатого столетия, победоносно увенчавшись известным ленинским определением материи, и именно оно-то и царствует безраздельно в сегодняшних «точках зрения», полностью исключающих самопознание наблюдающего мир ученого. Материя (на «новых уровнях»), с одной стороны, и рассудочная деятельность мозга, с другой. Между этими двумя реальностями – пропасть, иллюзия преодоления которой неустанно нагнетается все более и более утонченным физическим экспериментом и все более и более абстрактным понятийным аппаратом. Эта научная двойственность – углубление в материю, с одной стороны, и воспарение над миром с помощью математических рассмотрений, выводящих человека из всякой внешней реальности, с другой, может привести лишь только к чему-то относительному, вне каких бы то ни было реальных гарантий истины. Но ведь об истине и не заходит речь в научных спорах! Истину как бы не замечают, в ней не нуждаются. Напротив, весь энтузиазм дискуссий направлен на ту или иную «концептуальность», призванную освежить и омолодить так и не состоявшееся, так и не дотянувшее до «полноты картины». Сменяя и дополняя одна другую, физико-математические концепции «алчут» как можно больше реальности физической, при всей скупости соответствующего эксперимента, но всякий раз оказывается, что как раз эта физическая реальность и не присутствует в наблюдении в той мере, чтобы пронизать собой также изощренный математический аппарат. Оторванные от реальности человека, его мыслящего, созерцающего Я, научные концепции и теоретические модели становятся призрачной игрой в несуществующее нигде. При этом застывающее на нулевой точке самопознание не в силах уже сдерживать натиск того «сатанинского» рассудка, который, окажись он единственным орудием познания, неминуемо истребил бы человека как существо моральное. Но именно в «неморальности» современное научное мышление и усматривает свою «объективность». То, с какой непринужденностью и легкостью современный ученый приступает к «переделке» той или иной теоретической модели, видно на многочисленных примерах обсуждения проблем физики элементарных частиц: здесь нет ни малейшей тени озабоченности положением самого мыслящего, инвалидностью его роли стороннего наблюдателя. «Если мы хотим придать квантовой системе некоторую новую локальную динамическую степень свободы, – пишет И.А Акчурин в статье «Концептуальные основания новой топологической физики», – ввести ее локальное динамическое взаимодействие с некоторым новым полем, нам вовсе не обязательно вводить это поле с самого начала в основные динамические законы… Мы можем ввести новые, добавочные полевые степени свободы любой квантовой системы и на некоторой последующей стадии ее динамического исследования заставив локально изменяться от точки к точке пространственно-временного континуума фазу ее полной волновой функции. Такие… «координированные» по некоторому теоретико-групповому «закону» изменения фазы… полностью эквивалентны «включению» в нашей системе совершенно нового локального векторного поля, как бы компенсирующего своим действием локальные изменения фаз волновой функции… Эта фундаментальная физическая идея и лежит в наши дни в основе всех современных теорий «сильных» (ядерных) и «электронных» взаимодействий на уровне элементарных частиц»[13].

При подобном подходе к реальности, включающей в себя ведь и реальность представлений об изучаемом объекте, картина мира оказывается в конце концов состоящей исключительно из представлений (усвоенных Я восприятий), перенесенных из области Я в область явлений внешнего мира. Вопрос о познании мира ставится так: доступно ли опосредованному наблюдению то, что не наблюдается непосредственно? Здесь речь идет не о сознательной деятельности Я, но о неосознаваемых, потусторонних для Я процессах. Само же Я, согласно этой точке зрения, действует наподобие зеркала (отголосок ленинского определения материи), отражающего лишь то, к чему оно в данный момент повернуто. Другими словами, сам процесс отражения нисколько не меняет содержание Я. Вещи (к примеру, элементарные частицы) остаются «невидимыми», исследователь имеет дело лишь с их отображениями и, «не замечая» изменений в своем Я, принимается судить о свойствах физической реальности. Эти суждения «вслепую» и есть современная научность. Научность, видящая мир законченным и цельным без включения в него мышления. Научность, игнорирующая то решающее обстоятельство, как подступает к исследуемому объекту мыслящее сознание.