Кирилл покорно подошел и смущенно пожал протянутые ему руки. Посмотрел на министра – парадный мундир сверкал золотым шитьем, мундир Щербеня не слишком уступал мундиру министра. Из всей троицы только НН был в обычном костюме без опознавательных знаков.

– Кирилл! – Министр смотрел на него с улыбкой. – Я давно хотел тебя поблагодарить еще за прошлый раз. За Австрию. На возьми! – он протянул Кириллу маленькую коробочку. – Небольшой презент на память. А заодно вопрос: кем собираешься стать после университета? Предложения уже есть?

– Нет пока. – Кирилл принял коробку, еле удержавшись, чтобы не поклониться по-японски (таким министр был представительным и вальяжным). – А сам я как-то не думал об этом, честно!

– Люблю честные ответы, хотя это совсем не дипломатично. – громко рассмеялся Министр и похлопал Кирилла по плечу. – Надеюсь, ты пойдешь к нам, такие люди нам нужны! Что ж, приятного вечера, не будем тебя задерживать.

– Спасибо, до свидания! – Кирилл повернулся, собираясь уйти, но был остановлен Щербенем, который ухватил его за рукав и отвел в сторону:

– Ну, как ты? – проговорил он заговорщическим шепотом. – Все нормально? Потап Филлипович мне ничего не рассказывал, но видно – ты произвел на него впечатление. И ты не смотри на его солдафонские манеры – такого умного человека еще поискать! И можешь не сомневаться, его мнение в определенных кругах стоит очень дорого. Чем занимался-то?

Кирилл нахмурился:

– Павел Иванович, Вам лучше не знать и лучше меня не спрашивать. А для меня лучше Вам ничего не рассказывать, Вы меня извините, пожалуйста!

– Конечно, конечно! – Щербень понимающе кивнул. – Это я так, на всякий случай, спросил. Но ты уж будь добр, на следующей неделе навести меня в МИДе, у нас – очень много работы.

– Обязательно! – Кирилл почувствовал внутри сильнейшее возбуждение. «На следующей неделе» значит, как он и предполагал, он вскоре будет дома!..

Кирилл не стал звонить родителям – сделал им сюрприз своим прибытием. И получил такой грандиозный втык, что и сам был не рад. Мама – судя по всему, сидевшая на успокоительных таблетках все время его отсутствия – тут же без промедления спустила на него собак: «Ты почему заранее не позвонил?! Ты что, не понимаешь, как мы все здесь дергаемся?»

Выволочка продолжалась долго – минут десять, пока мама не выпустила пар и, счастливая и довольная, не побежала на кухню готовить праздничный ужин. А вскоре пришел отец и добавил Кириллу! Впрочем, все это были мелочи, и уже через полчаса в семье царило веселье и оживление. И даже были приглашены соседи, с которыми семья дружила. Соседям, правда, не объяснили, в чем причина попойки, но те особо и не спрашивали. Главное ведь не причина, а то, что можно выпить и подарки не дарить.

На следующий день – воскресенье – Кирилл проснулся поздно и первым делом решил позвонить Толкачеву. Замдекана откликнулся быстро, и его голос – в отличие от того, предотъездного, месяц назад – был полон бодрости и оптимизма:

– А Кирилл! Привет! Как отстрелялся?

– Да, вроде, ничего. Наши вернулись?

– Да, уже все. Только ты остался и Сирена. Но я надеюсь, уже сегодня вечером вы появитесь в общежитии, как и положено.

– Конечно! – и, попрощавшись, Кирилл повесил трубку. И тут же дал себе установку всё воскресенье есть мамины пирожки, по которым страсть как соскучился на военной диете. И установку свою выполнил…

– Как же хорошо вернуться! Вот уж никогда бы не подумал, что так обрадуюсь своей комнате в этом каземате! – Кирилл почти лучезарным взглядом осмотрел комнату и кухню: все такое родное и все такое привычное. Быстро распаковал сумку, раскидал вещи по полкам и побежал к Наталье: делиться впечатлениями.

Наталья была не одна – у нее собрались все девчонки. Когда возбужденный и радостный Кирилл вломился внутрь и увидел Варю, чинно восседавшую на табурете, его настроение мгновенно сошло на нет, и он развернулся и поспешил удалиться. Наталья пыталась его удержать – но бесполезно. Еще летом Кирилл поклялся себе, что больше никогда и ни за что не перемолвится с Варей даже словом, и не собирался отказываться от своей клятвы.

Он вернулся к себе, немного подышал, чтобы восстановить самообладание, и решительно взялся за учебники. Он пропустил целый месяц и – в отличие от своих сокурсников – теперь ему придется пыхтеть, как паровозу, чтобы сдать хвосты. В двенадцать часов ночи он выключил свет и тут же уснул – все произошедшее с ним на военной базе уже (спасибо пересмотру!) забывалось, становилось неважным и полностью прошедшим. И это было правильно.

В ГЗ за время его отсутствия ничего не изменилось. И группа встретила Кирилла почти равнодушно – без всякого интереса. Только Мамонт да Селиван с Урманом поинтересовались, где он пропадал все это время, и Кирилл привычно соврал, что болел. Другой бы на его месте, возможно, расстроился таким равнодушием одногруппников, но Кириллу было все равно. Самое главное (с его точки зрения) – что никто из преподавателей не выказал и тени неудовольствия по причине отсутствия Кирилла и не внес его ни в какой «черный список прогульщиков», что было чревато проблемами в сессию.

Проблем и так хватало, и после занятий Кирилл (вместо того, чтобы бежать обратно в общагу) потратил пару часов на выяснение того, какой материал ему нужно пройти, какие лабораторные работы выполнить, какие курсовики написать и какие чертежи начертить. И тут ему открылась настоящая глубина учебной пропасти, в которую он, помимо своей воли, угодил. Три курсовые работы, пять лабораторных работ с отчетами, шесть листов чертежей, два полноценных ДЗ и два же коллоквиума, которые нужно писать отдельно от всех. И ведь никто ему ничего не прощает, а замдекана даже и не заикается, чтобы сделать ему поблажку! Вот ведь засада!

Кирилл вернулся на Факультет мрачный, как туча. На этаже ему встретилась Наталья, которая тут же сделала обиженное лицо и набросилась на Кирилла, дескать – он вчера поступил не по-товарищески. Почему именно не по-товарищески, Наталья не пояснила, но было видно: она свято уверена в своей правоте. Кирилл не стал с ней спорить, а отмахнулся: «Ему реально некогда, и в пустых разборках он участвовать не намерен!». Наталья еще больше обиделась и надулась, как мышь на крупу.

– Ну вот. Количество недругов множится прямо по экспоненте. И на ровном месте. – Кирилл удрученно констатировал факт, что из подружек и друзей на Факультете, похоже, у него осталась одна Сирена. А виноват кто? Наверное, он сам, кто же еще! Типа, не способен поддерживать нормальные человеческие отношения. Вот только никто не отвечает на вопрос: «А когда ему поддерживать, если времени даже на сон нет?» Впрочем, бог с ним, как-нибудь все рассосется…

– Все началось при императоре Нероне. – ИВА привычно цапнула короткую деревянную указку в руки и, медленно прохаживаясь туда-сюда, начала повествовать. – Который, как я уже сказала выше, никоим образом не противился, чтобы его сравнивали с Солнцем и именовали божеством. Так вот, Нерон был самым настоящим сумасшедшим – он вошел в историю, как поджигатель Рима. Сделано это было ради собственного удовольствия и по собственной прихоти, но Нерону хватило ума отвести от себя подозрения. Для этого он обвинил в поджогах христиан, которые тогда считались вполне безобидной иудейской сектой.

Как следствие, гнев римлян обрушился на ни в чем неповинных христиан, и их образ навсегда закрепился в сознании римлян, как образ худших злодеев за все времена. Их подвергали жутким казням: распинали на крестах, отдавали на съеденье диким зверям, зашивали в мешки, которые обливали смолой и зажигали во время народных гуляний. И так до тех, пока редкие оставшиеся в живых христиане не покинули Рим.

Со времён Нерона христиане считали Римскую Империю царством демонов, а самого Нерона – антихристом. Жертвами гонений при Нероне стали первоверховные апостолы Петр и Павел – Пётр был распят на кресте вниз головой, а Павел усечён мечом. Но несмотря ни на что, христиане не оставляли попыток опять вернуться в Рим – а отсюда и последующие гонения.