Все остальные пациенты начинали выражать бурное одобрение и поддержку. Даже Ксения отрывала тусклый взор от стола и начинала судорожно приоткрывать рот, словно пыталась засмеяться. А Пал Палыч и Сил Силыч, если в их бутылочках еще что-то оставалось, начинали повторять действия Николая Несторовича.

На короткое, очень короткое, время в столовой воцарялись суета, крик и неразбериха. В которые незамедлительно вклинивались охранники. Двое сразу же хватали зачинщика беспорядков под руки и выводили из столовой. Остальные старались успокоить и усадить на места наиболее рьяных его сторонников.

Подобные демарши Николая Несторовича были, пожалуй, самыми яркими моментами наших совместных трапез.

Доктор Карцев собственной персоной неизменно присутствовал на наших совместных трапезах, похожих на Хеллоуин в дурдоме. Иногда он даже брал себе тарелку с едой и подсаживался к тому, кто сидел в одиночестве. Но чаще он расхаживал между столиками, обращаясь то к одному, то к другому пациенту с какой-нибудь банальнейшей сентенцией. Типа:

– Ну, как вы себя сегодня чувствуете?

Или:

– Милейший, вы сегодня в ударе!

Или:

– Дорогая моя, вы очаровательны!

Наверное, он всерьез думал, что таким образом поднимает наш моральный дух и вселяет в нас здоровый оптимизм.

Увы, в этом месте ничего здорового не было, нет и не может быть. Здесь корежат и ломают людей и без того страдающих от неизлечимой болезни. Для чего это делается, я не понимаю. Если от нас хотят избавиться, тогда гуманнее, да и проще было бы сразу пристрелить нас, а не держать в этих проклятых клетках.

Почему они так не делают?

Я не знаю.

Зажимая рукой кровоточащую рану на шее, Герман матерился на чем свет стоит.

– Кончай! – прикрикнул на него Шарков. – Не так уж и больно!

– Зато обидно, – процедил сквозь зубы Герман. – За что он меня?..

– Ты увез его из дома, – напомнил Кеша.

– Не я, так кто-нибудь другой это сделал. А я хотел по-хорошему.

– Расскажи ему об этом, – Кеша с ухмылкой кивнул на альтера.

Герман бросил недобрый взгляд на мальчишку, который сидел, пристегнутый ремнями, упакованный в смирительную рубашку, с завязанным кружевной салфеткой ртом. Смирительная рубашка была ему велика и, постаравшись, альтер сумел бы из нее вывернуться. Но он даже не пытался освободиться.

После того как парнишку прижали к полу, он вдруг перестал сопротивляться. Тело его обмякло, будто лишилось костей. Пока на него надевали смирительную рубашку, мутный, ничего не выражающий взгляд альтера медленно переползал с одного лица на другое. Казалось, он пытался вспомнить, кто все эти люди? И почему они суетятся вокруг него? Таким же безучастным взглядом он одарил мать, которая, высовываясь из-за спин ловчих, несла какую-то околесицу: «Тебя вылечат, Степа! Не волнуйся… Главное, ни о чем не беспокойся! Тебя вылечат, и ты снова вернешься к нам!..» У Шаркова руки чесались съездить мамаше по физиономии. Тем более что за это ему ничего бы не было. Мамаша ведь не альтер. Разумеется, она правильно поступила, сдав своего сына-альтера. Но, с другой стороны… она ведь все же мать. Мать должна защищать своего ребенка, каким бы он ни был.

– Дай Кеше перевязать рану, – сказал Шарков.

– Не дам, – огрызнулся Герман. – Пускай сначала врач посмотрит.

Он бросил на пол пропитавшуюся кровью салфетку, выдернул из упаковки новую, прижал ее к месту укуса и выругался сквозь зубы.

Шаркову и самому хотелось материться.

Он в сотый раз прокручивал в уме ситуацию, пытаясь понять, как, в какой момент все пошло не так? Они же все делали правильно. По инструкции. Все как всегда. Альтера полагается вывести в коридор, оставив родителей в комнате, чтобы они ничего не видели, и там уже надеть на него намордник и смирительную рубашку. Зачем нужен намордник, Шарков только сегодня понял. Альтеры, которых он забирал прежде, вели себя по-разному. Одни впадали в меланхолию и тупо делали все, что им велели. Другие плакали, звали родителей. Третьи пытались вырваться и убежать. Но такого, как сегодня, никогда еще не было. Семилетний альтер вел себя не просто как звереныш. Он… Шарков не мог найти подходящих слов. Он вел себя ненормально. В смысле, не как сумасшедший, а так, как никто из людей никогда себя не ведет. Ну, например, никто из людей не может повернуть голову на сто восемьдесят градусов, не сломав при этом шею. Даже йогам это не под силу. Шарков был уверен в этом. Но, черт возьми, он видел перед собой это перемазанное кровью лицо с горящими глазами и оскаленными зубами.

Игорь посмотрел на наскоро перевязанную руку, за которую цапнул его альтер. Так даже собака не кусает. Альтер едва не отхватил ему кусок кожи с ребра ладони. Через перчатку, муть его!

– Через семь минут будем на месте, – сказал сидевший за рулем Денис Мельниченко.

Денис любил точность и никогда не ошибался в своих временныˆх прогнозах.

– Хорошо, – кивнул Шарков.

Пансионат, в который они направлялись, находился в районе Новой Москвы. Ночью машин на дороге было немного. Ограничение скорости ловчих не касалось. На крайний случай, имелась мигалка.

Машина свернула с основной трассы.

Покрытие на узкой дорожке, по которой они теперь ехали, было настолько хорошим, что одно это непременно должно было бы вызвать сомнение у того, кто случайно на нее свернул: а не лучше ли вернуться назад? На ту же мысль наводили и высокие, необыкновенно яркие фонари, горевшие по обеим сторонам от дороги, среди которых не было ни одного погасшего. Ну а уж совсем непонятливых примерно через двести метров останавливал светящийся шлагбаум.

Машина остановилась у шлагбаума.

Дорога была ярко освещена, но все, что находилось за ее пределами, тонуло во мраке.

Из темноты возникли четверо охранников. Двое с одной стороны дороги, двое – с другой. В черной форме без знаков различия и беретах. В бронежилетах. В руках автоматы с откидными прикладами.

Охранники молча подошли к машине.

Шарков так же молча вручил одному из них электронный ключ.

Охранник вставил ключ в щель контролера.

Шлагбаум плавно поднялся.

Охранник жестом велел ловчим проезжать.

Ни слова. Ни взгляда в глаза друг другу.

Так было заведено.

Миновав шлагбаум, машина еще минут десять ехала по ровной, прямо как стрела, залитой светом дороге.

До тех пор пока не уперлась в высокие, металлические ворота.

Охранники снова не заставили себя долго ждать.

На этот раз их было двое.

Сколько их еще пряталось в темноте, одному богу известно.

Хотя нет, скорее всего, и он этого не знал. В такие места, как это, бог не заглядывает.

Шарков вручил охраннику второй ключ, которым тот открыл ворота.

Ключи были одноразовыми. Коды замков менялись каждый день. Проникнуть нелегально на территорию пансионата было труднее, чем забраться в спин-протекторский бункер. Говоря открытым текстом, задача эта была невыполнимой.

За воротами путь машины пролегал уже по сумрачным, едва освещенным аллеям.

Следуя за опознавательными огнями, Денис свернул налево. Затем – направо. Затем – снова налево. Объехал вкруг большого, трехъярусного фонтана, подсвеченного со дна. И остановился у широкой лестницы, ведущей к высоким дверям старинного трехэтажного особняка с длинным балконом, тянущимся едва ли не вдоль всей фасадной стены.

Шарков не был знатоком архитектуры, и все же ему было бы интересно взглянуть на этот особняк при свете дня. Ночью рассмотреть что-либо было трудно, поскольку два ярких прожектора с балкона освещали только лестницу и входную дверь. Остальные архитектурные детали лишь угадывались во мраке.

Дверь открылась и вниз по лестнице побежали четверо человек в белых халатах, шапочках и с медицинскими масками на лицах.

По боковому пандусу покатилась медицинская тележка.

«Зачем они надевают маски? – глядя на спускающихся по лестнице людей, подумал Шарков. – Чтобы не подцепить заразу? Или чтобы мы их лиц не видели?»