— Я в вашем распоряжении, господин Микаэль, — как и в прошлые визиты промолвила она, лишь появившись в моих покоях и проследовав к тому месту, где я сидел. Она уселась в небольшом отдалении от меня, на небольшой диван из верблюжьей шерсти с парчовым покрывалом, на котором я обычно лежал с ней, и стала ждать, пока я что-то скажу в ответ или начну делать.

Она делала все, чтобы показать свою покорность и будто бы невинность, что всегда нравится мужскому полу, но ее взгляд выдавал то, что на самом деле скрывалось в ее душе. Ее пагубность и безразличность к происходящему, граничащую с отвращением и яростной жаждой противостоять всему тому, что могло бы пойти не по ее устоям. У проститутки были свои принципы. Я посмеивался над собой за свои мысли. Но отогнать их и разубедить себя не мог. То, что видел, замечал, в то и верил, сколь абсурдным это не казалось бы.

Я растянулся среди мягких одеял и подушек на полу. Закинул одну руку за голову, а другой взял трубку и закурил, сделав ей знак расположиться, где и как ей будет удобно, предположив, что она захочет расположиться внизу, как и я.Но она осталась на своём месте и даже не пошевелилась. В огромном, украшенном вкраплениями камней и вырезанным деревянным орнаментом зеркале, висевшим напротив, отражался закат еще одного прожитого дня. Я еще не зажигал свечей, и комната постепенно начинала погружаться в привычный мне сумрак.

Я выдохнул дым и вздохнул. Я не хотел с ней ничего делать. Предыдущая бессонная ночь давала о себе знать, и я чувствовал тягучую тяжесть во всем теле, и лишь курение и выпитое несколько минут назад кофе не давали мне совсем провалиться в сон. Кто ещё додумался бы брать себе женщину, не имея желания ей воспользоваться?

— Ничего не будет. Я все равно заплачу, но ты можешь уходить, — наконец сказал я.

Она повернула голову в сторону и ждала, что я передумаю. Но я продолжал молчать.

— Я не согласна получить деньги ни за что. Если не хотите со мной заниматься любовью, то может я ещё что-то могла бы для вас сделать?

Я засмеялся. — И что же ещё может делать продажная женщина?

Кали, не смутившись, улыбнулась и тут же парировала мой выпад.

— В наших краях любая женщина умеет не только телом ублажать любого мужа, но и танцами, пением, сказами. Любой слышал о незабываемых ночах султана в обществе Шахерезады.

Да я должен признать, она была намного умнее и грамотнее, чем я обычно думал о здешних женщинах. Может, сказывалось отсутствие значительного опыта общения, а может, она, и правда, отличалась от других.

— Хорошо, — смирился я, почувствовав снова любопытство относительно нее. — В нашу первую встречу ты упомянула богиню смерти. Можешь поведать мне больше о ней, и чемже она тебе так близка?

Она попросила у меня воды, а отпив из сосуда, рассказала мне о той, что так нерушимо слилась для меня с ее образом.

— В очень давние времена, мой господин, когда эпоха людей ещё не настала, злобный демон Махиша возжелал установить собственную власть над всем миром. Но боги нашли выход, они создали существо-воительницу, которое соединило в себе всевозможные способности разных божеств. Приняла она в себя и непревзойдённую мощь, и могучее пламя, и яростную силу духа. Бросилась она в атаку, и кто ни попадался бы ей на пути, неистово поражала тех она. Грозная богиня закалывала демонов копьем, рубила мечом, убивала их стрелами, накидывала им на шеи петли и волоком тащила их за собой. Хлещущая из них кровь превратилась в нескончаемые потоки, горы — в пыль, а небо даже почернело от ужаса, что оно увидало. Несколько раз богиня Кали настигала Махишу, но он все время менял свой облик и уходил от нее. Наконец уничтожив всех демонов, Кали настигла Махишу и с жестокостью отсекла ему голову.

Новеличественная богиня уже не могла усмирить свой пыл. Радуясь одержанной победе, Кали начала танцевать. Она двигалась все быстрее и порывистее. Все вокруг стало сотрясаться. Когда боги осознали, что она способна разрушить весь мир, то один из них –бог Шива решил остановить ее. Он обернулся плачущим младенцем, лежащим на поле среди убитых демонов. Кали увидев его, не смогла унять свои материнские чувства и взяла ребенка на руки. Чтобы успокоить его, она остановила свой страшный танец. Так Кали стала богиней не только разрушения и хаоса, но и богиней-матерью всего сущего, богиней возрождения жизни.

Она замолчала и попросила разрешения взять фрукты из блюда, стоявшего на столике между нами. Пока она рассказывала, я успел зажечь несколько подсвечников, и теперь комната уже не выглядела столь мрачной. Помимо тарелок с едой на столе оказался мой дневник и несколько оберток с табаком. Также я заказал себе терпкое марокканское вино, но пока не притрагивался к нему.

Дневник я случайно забыл убрать, так как до ее прихода делал записи и прервался, когда закончились чернила. Я смутился, что она обратит на него внимание. Вести дневниковые записи не было постыдным для молодого человека но, зная, о чем именно было там написано, мне стало не по себе, будто она могла прочесть мои мысли, даже не открывая его. Что это? Последствия моего социального заточения в своих чертогах разума и стен?

Но она лёгким и уверенным движением взяла красный виноград и стала его медленно очищать. Каждую оторванную виноградинку она клала себе в рот и ела, наслаждаясь вкусом, сок ягод стекал с уголков ее губ, а пальцы продолжали свой бесхитростный танец. Я невольно засмотрелся на нее.

— Разве в этом нет противоречия? Убийца не может быть преисполнен любви, он не может быть созидателем, — решил поинтересоваться я.

— Многие вещи в мире устроены гораздо сложнее, чем это кажется и чем это порой хочется.

— Но наверно эта богиня была непревзойденной красоты, что ты решила походить на нее?

— Отнюдь. Она имела темно-синюю кожу, четыре руки, волосы у нее всегда была всклочены и спутаны, язык высунут, глаза налиты кровью, а с шеи у нее свисали черепа убитых ею врагов.

— Мне кажется твой выбор весьма странным тогда. И откуда же ты слышала о ней?

— Я уже упоминала, что в некоторых землях существует культ ее почитания. Но то, что кажется истиной, порой, остается нам недоступным.

— О чем ты?

— Люди часто извращают действительность. Они не могут принимать настоящее, страшатся будущего и страдают от прошлого. Нашлись те, кто стал поклоняться богине Кали, превратив ее лишь в богиню зла, несправедливости, убийств и насилия. Поэтому о ней слышали не столь многие, во многих местах даже упоминание ее имени карается гонениями.

Я перестал удивляться, что мне стало все больше нравиться вести с ней беседы и желание узнать о ней, о ее мыслях не уходило.

— Но ты не боишься произносить ее имя. Не побоялась рассказать мне о ней. Почему? — удивился я.

— В жизни находятся гораздо более важные вещи, которые стоит страшиться или которые нужно бояться потерять. Особенно потеря того, что было самым дорогим для тебя, и редко это оказывается своя жизнь.

Она была права в этом. В жизни было намного больше истинных страхов, чем волнения из-за возможности наказания или гнева какой-то богини.

— Мне понравилась твоя история. Если ты ещё знаешь какие-нибудь, то я с удовольствием послушал бы их.

— Как угодно, господин. Я знаю много всего, много разных людей я знавала и слышала от них столько мудрых и глупых слов, столько рассказов о любви и предательстве, страхе и смелости, награде и почете. Обо всем что ни есть в этом мире найдется свое сказание. О чем же вы хотите слышать господин?

Я взял стоявшее вино и открыл пробку. У меня было много пожеланий, но одно затмевало всех.

— Поведай мне теперь о том, как люди умеют предавать друг друга. О том, как самые близкие люди возносят тебя до небес, а потом низвергают под землю, поведай мне об этом, — попросил я и налил в посеребрённые кубки вино, один протянув ей.

Слегка заметным движением головы она поблагодарила меня. Переместившись на лежавшие рядом со мной подушки, она скрестила ноги и, усевшись, взяла протянутое вино.