Я привыкла к пристальным взглядам вне дома. И я знала, что, глядя на меня, все видят просто женщину-инвалида. Но с Тедди все стало по-другому. Люди доброжелательно и с интересом смотрят, как он мне помогает. Когда мы с ним идем по улице, все внимание окружающих достается Теду, а я горжусь своим другом. Он делает меня смелее и терпеливее. В больнице на процедурах я не думаю о своих страданиях, не плачу и не кричу, потому что вижу перед собой настороженные и преданные глаза своей собаки.

Мы идем в супермаркет, и я показываю, что мне нужно.

– Можешь достать это для меня, Тедди?

– Что именно?

Тед осматривает полки, опускает и поднимает голову.

– Нет, не это! Вот это! Вот это!

– А, это!

Тед берет то, что мне нужно, и складывает в мою корзину. Когда мы заканчиваем с покупками, я позволяю ему нести последний товар к кассе в зубах – он любит что-нибудь носить. В корзине лежит и моя сумочка. Тед достает ее, ставит лапы на стойку и протягивает кассирше. Она берет деньги из кошелька, кладет в него сдачу и возвращает сумочку Теду, а тот кладет ее назад в корзинку. Уверена, что кассирше это нравится не меньше, чем моему псу. Самое приятное во владении собакой – та радость, которую он доставляет другим людям.

Когда мы возвращаемся домой, Тед расстегивает мою куртку и тянет за рукав, чтобы мне было легче ее снять. Он расстегивает липучки на моих ботинках и стаскивает их с ног. А потом он «раздевается» сам – стягивает фирменный жилет «Собака-партнер» через голову.

Тед сосредоточенно трудится весь день. Но, сняв жилет, он понимает, что можно отдохнуть. У него всегда есть время порезвиться, поиграть и просто побыть обычной собакой. Когда мы с Питером гуляем с Тедом, люди часто говорят: «О, у вас такая спокойная собака!» Мы переглядываемся и улыбаемся – они просто не видели, как Тед играет дома или носится по пляжу.

Тед заваливается на спину, сжимая в зубах пищащую игрушку. Я хватаюсь за игрушку и делаю вид, что хочу ее отобрать – Тед любит «потягушки».

– Отдай, Тедди! Это мое! – хохочу я, а он вцепляется в игрушку еще сильнее.

Но если мне что-то действительно нужно, то достаточно просто сказать:

– В мою руку, Тедди!

И он сразу же отдает. Тед отлично понимает, когда я шучу, а когда я говорю серьезно. Мы уже давно стали одним целым.

Если дома мне бывает что-то нужно, достаточно просто сказать, чтобы Тедди это принес. Когда я что-то роняю, он сразу же это поднимает и кладет в мою ладонь. Из-за многочисленных шрамов руки мои стали менее подвижными, но сколько бы раз я ни роняла вещи, Тед обязательно поднимает. Он не сдается.

Стиральная машина закончила стирку. Услышав щелчок, Тедди бежит к машинке. Если Питер оказывается там первым, Тед просто отталкивает его плечом:

– Ну подвинься, подвинься же! Я сам все сделаю!

Он знает, что за это можно получить лакомство. Тед вытаскивает белье из машинки, складывает в корзинку и тащит ее к сушилке, где уже сижу я. Тед подает мне белье и прищепки. Впрочем, иногда мне приходится ждать, потому что ему нравится носиться по саду с прищепкой в зубах.

– Ну же, Тед! – говорю я. – Иди сюда!

– Я хочу поиграть, мамочка!

Когда у тебя есть собака, ты на сто процентов ощущаешь себя нужным. Это поразительное чувство. Оно заставляет тебя жить и подниматься по утрам. На протяжении долгих лет все заботились обо мне, а теперь я забочусь о Теде. Он – моя опора.

Тед столько делает для меня! Но самое главное – он дарит мне свою дружбу. Когда мне больно, мы просто обнимаемся или играем.

– Ну же, мам! Не думай об этом! Давай лучше поиграем!

Тед не знает, что я – инвалид: он знает, что я – его мама, и я его люблю. Все плохое меркнет, если в конце дня я могу обнять его и зарыться в его шерсть носом. В такие моменты я думаю: «Я со всем справлюсь! Ведь у меня есть ты!»

Перед сном мы даем ему игрушку, и он понимает, что пора спать. Тедди всегда спит рядом с моей постелью. До Теда мы с Питером спали лишь по два часа, потому что кто-то должен был следить за мной во время сна. Это было утомительно для нас обоих. Теперь же я знаю, что Тед сразу почувствует, если у меня остановится дыхание, и нажмет тревожную кнопку. Теперь мы оба спим спокойно, зная, что Тед рядом.

Быть с Тедом так весело! Рядом с ним я чувствую себя воздушным змеем! Трудно быть уверенным в себе, когда ты – инвалид. Люди относятся к тебе по-другому. У меня порой бывали приступы настоящей депрессии и тревоги. Но Тед подарил мне жизнь, о которой я могла только мечтать. Это история о том, как мы нашли друг друга – нас свела судьба, упорный труд и две совершенно особенные собаки-спасатели. Это история любви, надежды и упорства. Это история обо мне и Теде.

Я родилась с кожей, не приспособленной для жизни в этом мире. Врачи сразу заподозрили неладное – акушерка взяла меня за ручку, и кожа сошла, как перчатка. Вскоре стало ясно, что моя кожа рвется от любого касания. Когда меня брали на руки, пытались накормить или одеть, на моем теле появлялись болезненные раны, которые к тому же быстро инфицировались. Медсестра пыталась повернуть меня в колыбельке, и от ее прикосновений с меня сходила кожа. Это пугало ее до смерти. У меня до сих пор сохранился шрам на боку, повторяющий форму ладони, хотя мне уже за двадцать. Очень скоро мне поставили диагноз – рецессивный дистрофический буллезный эпидермолиз (ДБЭ).

ДБЭ – очень редкое и тяжелое заболевание. Дефектный ген, отвечающий за коллаген VII, не позволяет коже правильно скрепляться с мышцами, поэтому она легко рвется и повреждается. Это происходит и с внутренними слизистыми оболочками. Многие дети с таким заболеванием умирают в младенчестве. Моим родителям сказали, что я проживу не дольше нескольких дней. Меня окрестили, когда мне было три дня.

Чтобы защитить мою кожу, меня уложили в выстеленную ватой колыбельку – таких детей, как я, иногда называют «ватными детьми». Я до сих пор ненавижу ощущение прикосновения ваты – до зубного скрипа.

ДБЭ – заболевание наследственное, но нам этого никто не объяснил. Мама была убеждена, что я подцепила эту болезнь от акушерки, сын которой, по странному совпадению, страдал от той же болезни. Я росла, считая себя заразной. Когда рядом со мной оказывался младенец, я старалась держаться от него подальше. Люди не понимали, почему я веду себя именно так, и считали меня смешной и странной. Мои старшие сестры родились с нормальной кожей, но у младшего брата, который появился на свет, когда мне было уже шестнадцать, тоже проявилось это заболевание. До сих пор помню день, когда он родился: я была уверена, что он заразился от меня, и терзалась чувством вины.

В детстве я перебиралась из одной больницы в другую. Поскольку ДБЭ – заболевание редкое, меня постоянно демонстрировали на медицинских конференциях как уникальный экспонат. Я это просто ненавидела. Когда мне было около шести лет, меня заставили подняться на сцену перед собравшимися врачами. Доктор, который рассказывал о моей болезни, решил продемонстрировать, как легко повреждается моя кожа. Он начал тереть большой палец моей руки, пока не появилась язва. С тех пор я стала бояться врачей.

Единственным исключением был наш семейный врач, лечивший меня с пяти до семнадцати лет. У него были два эрдельтерьера, которые сидели по обе стороны его стола, как статуэтки. Мне позволяли их гладить – до сих пор помню ощущение мягкой шерсти.