— Синклер! — мама схватила меня за подбородок и повернула мое лицо к себе. — Наблюдай за каждым моментом этого. Не смей отворачиваться. Ты должен научиться.

Я содрогнулся от ее прикосновения, ее ногти впились мне в лицо.

— Ладно.

— Так лучше. А теперь, на чем я остановилась? — она постучала дулом пистолета по своей щеке. — А, точно. Ты насиловал мое Приобретение снова, и снова, и снова.

Мистер Роуз не ответил, но его глаза умоляли мою мать. Я сжимал листья сахарного тростника, пока мои ногти не прорвали их насквозь.

Мама сделала пару шагов назад и потянула меня за собой.

— Не отворачивайся, Синклер, — сказала она мне и подняла пистолет. — Никогда не отворачивайся.

— Пожалуйста… — мольба мистера Роуза была прервана оглушающим выстрелом пистолета. Его правая щека взорвалась, обнажив белые зубы, и он рухнул на пол. Мужчины, которые держали его, отступили назад и стали оттирать кровь со своих лиц.

Я закричал. Рев прорвал себе путь из моего горла, когда мама отдала пистолет прорабу уверенной рукой.

Тот кивнул и улыбнулся.

— Muy bien, сеньора Вайнмонт.

Крик умер во мне, легкие воспламенились от нехватки воздуха. Я сделал резкий вдох и уставился на мистера Роуза, неподвижно лежащего на полу. Один из мужчин пнул его ногой и перевернул на спину. Только левый глаз остался невредимым, и он уставился на меня. Если бы его рот смог двигаться, он бы сказал, что все это было по моей вине.

— Уберите его отсюда и приведите все в порядок, — мать махнула им рукой и потянула меня за запястье.

— Мама? — я позволил ей затащить меня в столовую. Она усадила меня на стул, села напротив, затем вырвала листья тростника у меня из рук. В ушах звенело от звука выстрела, и я не мог остановить свои слезы.

— Мамочка? — она нужна была мне больше, чем когда-либо. Куда она подевалась?

Женщина напротив меня улыбнулась.

— Протяни руку.

Меня трясло так сильно, что я слышал стук своих зубов.

— Н… нет.

— Синклер, протяни руку и положи ее на стол, — ее голос стал суровее. — Сейчас.

Я с трудом сглотнул и положил руку на край стола. Она потянулась и дернула ее так, что мне пришлось наклониться вслед за вытянутой рукой. Слезы капали на темный пол под моими ногами.

Она отщипнула от листка сахарного тростника и провела пальцем по нему. Кровь выступила там, где она скользнула по острому краю.

Мама улыбнулась и опустила руку ладонью вниз на стол рядом с моей.

— Что ж, давай начнем.

ГЛАВА 2

Настоящее

— Ты слышал, кого избрали в этом году? — судья Монтанье пригубил свой бурбон. Он развалился в кресле, а черная мантия на нем была расстегнута,

Я потянул свои рукава, убедившись, что запонки сидели идеально.

— Нет, Судья, точно не слышал. Должен быть интересный год, если Кэл во главе, — улыбнулся я. Это был чисто механический жест. Иногда мне приходилось обдумывать, как бы среагировал обычный человек на предложение или действие, а затем пытаться подделать свой ответ в такой же манере.

— Дождаться не могу. Рождественский суд всегда был моим любимым. Ты был на балу, когда выиграл Кэл? — мужчина сдвинулся выше в кресле, а секретарь между его ног продолжал издавать причмокивающие звуки, опуская и поднимая голову в районе паха судьи Монтанье.

— Нет, должен признаться, что в том году сахарный бизнес воззвал ко мне из чужих земель, — я прикончил свой бурбон и поставил стакан на отполированный деревянный стол справа от себя.

Судья Монтанье закрыл глаза и схватил за голову юношу, притягивая его ближе. После серии звуков, которые, подавившись, издал секретарь, судья низко застонал, и все было кончено. Секретарь сел на пятки, позволяя слюне стекать по губам и хватая воздух ртом. Он вытер глаза рукавом, и они оказались наполнены слезами.

В моем омертвелом сердце для него не нашлось жалости. У меня даже не было представления о том, что подразумевает под собой это слово. Чувство? Мысль? Мне жилось лучше без этого, не то, чтобы у меня по факту был выбор. Если начистоту, я не мог скучать о чем-то, чего никогда не испытывал.

Вокруг меня витала тоска, и я хотел, чтобы слушание закончилось как можно скорее. Будучи окружным прокурором города, мне нужно было выдвигать обвинения по всем криминальным делам, пока судья Монтанье устраивал спектакли, восседая во главе суда. Работа приносила веселье лишь, когда я находил действительно гадкую крысу среди преступников и заставлял ее пищать.

К счастью, я нашел такую крысу в Леоне Руссо. Его обвинение было представлено в документах по делу, и у меня были огромные планы расследовать каждую бумажку и каждый пенни, который был переведен на, или с его счетов. Превращение его жизнь в сущий ад станет для меня небольшой забавой на некоторое время, по крайней мере, пока я не найду что-то получше.

Судья Монтанье застегнул штаны и похлопал парня по голове.

— Хорошая работа. Теперь беги и дай им знать, что я вернусь в зал заседания через мгновение.

Секретарь встал, его щеки покрылись пунцовым цветом, и он ушел.

— Думаю, теперь мой выход, — я поднялся, пока судья поправлял свою мантию и разглаживал белый парик.

— Увидимся снаружи. Хочешь, чтобы я кого-нибудь зажарил сегодня?

Я ухмыльнулся.

— Уверен, как раз сейчас я смогу справиться с этим сам. Вы и так достаточно повеселились. Теперь моя очередь.

Он улыбнулся, морщины вокруг его рта придали его тонкой коже вид мехов аккордеона.

— Лучше и не скажешь.

Я застегнул верхнюю пуговицу своего пиджака и вышел из комнаты судьи. Пристав кивнул мне, когда я обогнул лавку и направился к столам адвокатов. Государственный защитник уже сложил бумаги на своей стороне. Моя же была пуста. Я знал дела; бумаги были излишни.

Я просканировал галерку за низким деревянным ограждением, разделяющим зал заседания. Леон Руссо сидел и пялился на меня своими поросячьими глазками. Но не он привлек мое внимание. Я не остановился, но не мог оторвать глаз от рыжеволосой девушки, находящейся рядом с ним.

Склонив голову, она сидела в черном костюме. Юбка слишком длинная, на мой вкус, и слишком скромного покроя. Такая чопорная. Я хотел бы поиграть с ней, погонять по кругу, позабавиться, словно кот со смертельно раненой мышью.

Меня никогда прежде не тянуло к кому-либо. Ощущение было странным, раздражающим. Примем во внимание, что ее рыжие волосы смотрелись бы идеально, будучи намотанными на мой кулак, и мне пришлось сделать резкий вдох при мысли о ее коже с отметинами от моего ремня.

Я прошел оставшееся расстояние до своего стола, но она не подняла взгляда. Пламя желания начало разгораться ниже в моем теле, но я понял, что она была очень покорной. Я бы разрушил ее в мгновение ока, а мне не хотелось играть со сломанными игрушками. Какая жалость.

Но потом она посмотрела на меня. Ее зеленые глаза пригвоздили меня к месту, и сердце больно ударилось о ребра. Она была чем-то большим. Намного большим. Ее взгляд, полный ненависти, обжег меня, словно клеймо, и я хотел этот ожог. Я хотел вернуть его ей, заставить ее стонать и выкрикивать мое имя — от агонии, от удовольствия, или от смеси одного и второго. Она держала меня на мушке, словно ненависть в ее глазах загнала меня в угол.

— Советник Вайнмонт? — голос судьи Монтанье эхом отбился от деревянных стен. — С каким делом вы бы хотели разобраться в первую очередь?

Я резко перевел взгляд с девушки на Леона Руссо и обратно. Он крепко сжимал ее руку в своей. Имя витало у меня в мыслях. Дочь, у него была дочь. Стелла. Я ухмыльнулся от того, что вспомнил, как ее зовут, а она в ответ вскинула подбородок вверх.

Так и удерживая ее взгляд, я громко произнес:

— Ваша честь, в первую очередь я бы хотел рассмотреть дело Леона Руссо, если вы не против.