Нападающие — самые старые пчелы; агрессивность увеличивается с возрастом. Впрочем, это еще не означает, что возраст является здесь решающим фактором.

Приводимые выше интереснейшие наблюдения были полностью проведены в лаборатории. Заслуга Леконта заключается в том, что он дополнил их наблюдениями в природной обстановке. Если перед пчелами помахать кусочком бумаги или клочком шерсти, они с яростью набрасываются на движущийся предмет. Меняя приманки, можно установить, какие из них особенно раздражают насекомых. Это приманки небольшого размера (величиной с пчелу), темные, мохнатые и, главное, пахнущие ядом или потом. Когда описанный здесь опыт проводится перед ульем, пчелы бросаются в атаку только в одном направлении — вперед от летка. Поэтому пчеловоды на пасеке всегда подходят к улью сзади.

Пчелы летят в улей и вылетают из него всегда по одной и той же трассе, ведущей к уже открытым ими источникам взятка. Эти пчелиные дороги проходят на высоте около десяти метров, имеют в ширину один-два метра и настолько четки и определенны, что в каждой местности можно составить их карту. Если запустить вдоль такой дороги подвешенный к воздушному шарику клок коричневой шерсти или труп пчелы, то летящие за кормом яростно набрасываются на приманку. Та же приманка, перемещенная на один метр в сторону, совершенно не интересует сборщиц; они, безусловно, видят раздражающий их движущийся предмет, но теперь ни за что не свернут с дороги, чтобы ужалить его. Степень агрессивности можно, таким образом, использовать для уточнения границы пчелиных дорог. Любопытно, что эти дороги не меняются годами, поскольку они связаны с такими особенностями участка, как, например, рельеф местности; на подступах к лесу они ведут через просеку, над которой можно лететь ниже, не поднимаясь над верхушками деревьев. Пчелы как будто действуют согласно закону наименьшей затраты сил. И пока неровности почвы остаются неизменными, неизменны и дороги пчел. Они напоминают муравьиные тропы, проложенные по земле; для них также удается составить карты.

Они всегда поражали воображение людей. На редкость прекрасен кусок чистых сотов во всей их молочной белизне и геометрической четкости. Реомюр предлагал принять ширину ячейки за единицу меры длины (впрочем этот эталон был бы не совсем точен, ведь размеры ячейки меняются в зависимости от породы пчел; существуют различия и в размерах ячеек, предназначенных для рабочих пчел или трутней).

Когда математику Маральди предложили задачу: найти форму сосуда, который обладал бы наибольшей вместимостью при наименьшей затрате материала, Маральди ответил: шестигранник…

Вот о чем размышляли мы с сотрудником лаборатории аббатом Даршеном много лет назад, любуясь куском сотов. Даршен искал тему для диссертации. «Почему бы вам не написать о восковых сооружениях пчел?» — сказал я ему. Он сразу согласился.

Выбрать тему для диссертации вообще дело непростое. Конечно, за годы работы у научного руководителя вырабатывается своеобразный нюх; он способен почуять хорошую тему, которая, не требуя слишком большой затраты времени, сможет привести его ученика к новым интересным результатам и докторской степени. Но ведь всегда возможны случайности; с этим каверзным биологическим материалом всегда ожидаешь ловушек и подвохов, с ним никогда нельзя быть ни в чем уверенным. А потом вдруг внезапно, еще раньше, чем ученик, чувствуешь: диссертация пошла. Но иногда довольно долго приходится ждать этой минуты.

Мы с Даршеном были поражены формой молодого сота, этого эллипсоида с его перехватом вблизи того места, где он впаян в деревянную рейку рамки, с его всегда такими правильными, истонченными краями. Изменчивы в нем только размеры, зависящие от количества строивших его пчел. Как же они справляются с этой работой? Неизвестно. Ведь все совершается в самом центре очень плотной массы пчел, гирлянды строительниц, внутри которой температура достигает 34° и даже больше. В этом-то биологическом горне воск обрабатывается и превращается в сот.

Пчелы в гирлянде неподвижны, они сцеплены ножками, иногда образуя более плотные скопления, заметные в виде более темных слоев. Некоторые исследователи считали, что то одна, то другая пчела время от времени отрывается от гирлянды и кладет в сот пластинку воска, выделенную восковыми железами и грубо обработанную жвалами. После этого пчела снова возвращается на свое место в гирлянде, быть может, за получением приказа о строительстве, каковы бы ни были форма и механизм этого приказа.

В действительности все обстоит одновременно и сложнее и более просто. И стало это известно совсем недавно: мы долго обдумывали, как, не слишком нарушая происходящие в гирлянде процессы, уменьшить плотность слоя пчел, масса которых скрывает от наших глаз ход строительства. Прежде всего мы занялись проблемой высокой температуры центра строительства. Нельзя ли предположить, что основная масса пчел здесь не несет никакой другой функции, помимо сохранения тепла? Не станет ли масса пчел менее плотной, если создать внешний обогрев?

Я распорядился соорудить нечто вроде плоского шкафа, в котором было достаточно места для сооружения одного сота; шкаф этот, застекленный с двух сторон, был вделан в другой, отапливаемый. Пчелы в этих условиях работали великолепно и быстро построили отличный сот, не собираясь плотной массой. Это выглядело очень необычно: пчелы образовывали более или менее четкие цепи, и мы могли, обводя их контур на стекле мягким карандашом, предсказывать, где будет вестись строительство завтра; цепи как бы намечали план будущих работ.

Во время строительства сота цепи всегда держатся на некотором расстоянии от него. Точнее, самую плотную массу строительниц из тесно прижавшихся друг к дружке, застывших в неподвижности пчел связывает с сотом лишь подобие редкой сетки всего из нескольких пчел. В строительстве участвуют не только члены этой «гирлянды» столь странной формы. Даршен имел возможность убедиться в этом, просиживая часами перед стеклянным ульем и наблюдая за поведением каждой отдельной пчелы. Является, например, неизвестно откуда рабочая пчела, встречает цепь и как будто не обращает на нее внимания; однако она ползет по телам своих сестер и вносит свою восковую лепту именно туда, куда следует. После этого она либо в свою очередь включается в гроздь, либо удаляется. А не играют ли эти гирлянды из пчел роль приказа, трафарета, который обрисовывает контуры строительства и не имеет значения в отрыве от использующих его строительниц? В этом приказе, несомненно, скрыт сигнал относительно перегрева зон будущего строительства. Измерения, совсем недавно проведенные Даршеном, позволяют сделать высказанное предположение.

В опытах с температурой мы могли непосредственно наблюдать происходящее. В другом опыте нам не так повезло, зато теперь загадка гирлянд выступила совсем в ином свете. Началось с одного весьма странного наблюдения Даршена. Известно, что соты расположены в гнезде параллельно. Нам удалось нащупать скрытые пружины инстинкта, благодаря которому поддерживается этот параллелизм.

Введем между двух сотов маленькую, перпендикулярную им пластинку воска; через полчаса-час она будет скручена и перемещена в плоскость, параллельную сотам.

Не думайте, что я говорю о каком-то случайном, мимоходом подмеченном курьезе: наоборот, так бывает в ста случаях из ста. Явление поистине ошеломляющее, потому что, подчеркиваю, пчелы никогда не имели случая производить в улье подобную операцию, по крайней мере в описанной форме; и все же их строительный инстинкт сразу подсказывает им верное решение.

Мы опять попытались узнать, что же именно происходит. Для этого понадобился сверхплоский улей, в котором соты по-новому ориентированы, и уже не один большой и плоский сот, а серия сотов высотой всего в несколько сантиметров каждый. Два года ушло на то, чтобы разработать тот невиданный улей, который их вместил; его пришлось обогревать извне, чтобы масса строительниц не слишком уплотнялась; один лист стекла служил потолком, второй — полом; лампа, установленная в нескольких сантиметрах под полом, позволяла наблюдать пчел.