Точно тяжелый груз свалился с плеч крестьян, они свободно вздохнули и громко заговорили.

Слава богу, все обошлось довольно благополучно. Только свинья Ндреко поплатилась жизнью! — насмешливо заметил Карагьоз.

— А разве мы держали себя, как подобает мужчинам? Никто не осмелился возразить бею ни одного слова, кроме женщины, — сказал дядя Коровеш и добавил: — А Гьики не было.

— И хорошо, что не было, а то с его буйным нравом дело могло закончиться кровопролитием! — сказал Селим Длинный.

— А тетя Мара молодчина! Мы все не стоим ее мизинца, — заметил Ташко.

— Лучше умереть, чем жить такой жизнью! — послышался чей-то голос в неожиданно замолкшей толпе.

IX

Воскресный день. Девушки одна за другой идут к колодцу. Они в праздничных платьях с нарядными оборками. На расшитых бусами поясках отражаются лучи заходящего солнца. Солнечные блики играют на щеках девушек. Опинги украшены красными кисточками. В длинные косы вплетены разноцветные ленты.

Девушки не опешат: воскресный вечер принадлежит им. Они свободны от работы и могут вдоволь наговориться у колодца и за поливкой огородов.

По очереди подходят они к колодцу и опускают в него ведро. Несколько глубоких всплесков, они тянут веревку, у сруба появляется ведро, наполненное свежей водой. Они выливают воду в принесенные с собой бочонки и лейки. Некоторые поставили свои бочонки на землю и, дожидаясь, пока наступит их очередь, собираются группами, разговаривают и пересмеиваются.

— Ленка, вон идет Гьерг. Он нарядный, как жених! — шутит Шпреса, нежно дотрагиваясь до плеча подруги.

— Мой-то хорош, но краше твоего нет во всем селе! — улыбаясь, отвечает ей Лена.

— Смотрите, как жених Дины надвинул феску на самые глаза, — вступает в разговор Настасия, дочка Селима Длинного.

— А твой заткнул василек за ухо; так и ходит!.. — откликается Дина.

— Почему ты не посоветуешь своему Васо выпускать из кармана кончик вышитого платочка?

— А твой милый держит вышитый платок напоказ, даже когда рубит дрова.

Девушки рассмеялись.

— Очень они вас любят, очень вы им милы, чтобы вас черт побрал! — грубовато-шутливо заметила девушкам пожилая женщина, жена Кьирко. — Чтоб все вы провалились в преисподнюю! Совсем закружили ребятам головы своими вышитыми платками, которыми вы их одарили, — закончила она и отошла от колодца.

Но ее слова ничуть не смутили девушек: не впервые приходится выслушивать подобные нравоучения.

— А вот и молодая невестка дяди Коровеша, — проговорила дочка Нуни.

И действительно, жена Или сегодня впервые после свадьбы вышла к колодцу поговорить с девушками. Ее сопровождали Рина и Вита.

Молодка подошла с кувшином в руке. Она была статная, круглолицая, с большими, немного удивленными глазами. Одета она была наряднее Рины и Виты. Венецианские серьги, пояс с серебряной отделкой, расшитое золотом платье, новенькие опинги — все это только подчеркивало ее красоту. Все ее окружили, осматривали наряд, дотрагивались до серег, до пояска. И каждая как бы хотела сказать: «До чего же ты красивая!»

Молодка улыбалась.

— Вот вышла ей незадача, бедняжке! Испортил свадьбу, палач, — прошептала Дрита, передавая ведро Дине.

— Нет, ты жалей не молодку дяди Коровеша, а пожалей лучше несчастную Рину: вид у нее сегодня, как у скорбной богородицы. Опозорили ее… Разве ты не знаешь, что вчера произошло? — И Дина, наклонившись к самому уху Дриты, шепотом продолжала: — Вчера вызывали в общинное управление ее мужа, Гьику, и Велику Шоро. Я знаю почему. Мне мама рассказала, а она узнала от отца. Их вызывали, потому что… Велика спуталась с Гьикой и теперь… беременна! — Дина закусила губу.

От удивления Дрита выронила ведро, и вода разлилась у ее ног.

— Что ты говоришь? Возможно ли такое дело?

— Рина еле держится на ногах. Будь я на ее месте, я бы такого позора не пережила.

— Как она, должно быть, страдает, бедняжка!

— Главное — перенести горе, а со временем все сглаживается. Человек крепче камня, как говорит мой дед.

— Плакать хочется. Неужели Гьика не мог жить спокойно? Ведь в деревне нет женщины красивее его Рины! А вот как он с ней поступил…

— Мама говорит, будто это неправда: не мог Гьика пойти на такое дело, да и Велика не из таких женщин. Должно быть, все это козни Рако Ферра и бея. Ненавидят они Гьику… Чем все это кончится?

И обе девушки отошли от колодца.

Понемногу расходились и остальные. Шли на огороды с бочонками и с лейками. Ушли и Рина, и жена Или, ушла Вита с Леной, дочерью Эфтима.

Сельские огороды разделены изгородями. Они невелики — у каждой семьи две-три грядки с луком, чесноком и другими овощами. У изгороди девушки обычно сажают цветы. Весной они поливают грядки каждое утро и воду для этого берут из озера. По воскресеньям поливают только вечером, таская воду из колодца. А к колодцу идут потому, что здесь можно вволю наговориться и пошутить.

— Так нас тянет к колодцу, будто в нем не вода, а мед, — смеясь, говорят девушки.

Поливая огороды, они что-нибудь напевают, рвут цветы, делают небольшие букетики и прикрепляют их к груди. Молодая листва огородов, покрытая жемчугом капель воды, словно сияет и улыбается.

За поливкой девушки проводят воскресный вечер. Когда темнеет, к ним робко прокрадываются молодые парни — каждый к огороду избранницы своего сердца.

Украдкой, притаившись за изгородью, бросают они девушкам небольшие букетики цветов. Бросают цветы и своим невестам, с которыми уже помолвлены, и тем девушкам, которым еще не успели даже сказать о своей любви…

Девушки делают вид, будто поглощены поливкой и не замечают падающих к их ногам цветов; но на щеках у них ярче разгорается румянец, они ниже склоняются над грядками, чтобы скрыть улыбку. Эта игра продолжается довольно долго.

К огороду Ндреко пробираются жених Лены Гьечо и влюбленный в Виту Бойко. Первый только что возвратился из Горицы, где добывал уголь, второй спустился из пастушеского стана. Ни тот, ни другой не решаются перелезть через изгородь и, оставаясь по другую сторону, заводят с девушками шутливый разговор:

— Вита! До чего твоя подруга старается… И какая она сегодня нарядная!.. — начинает Гьечо.

Тем временем Бойко незаметно просовывает сквозь изгородь свой пастуший посох и старается его изогнутым концом захватить ручку лейки Виты. Наконец это ему удается, и он начинает осторожно тянуть к себе лейку. Девушка, не заметив, в чем дело, подумала, что лейку берет у нее из рук подруга:

— Оставь, Лена! Я сама схожу за водой! — говорит она.

— Нет, за водой схожу я! Зачем тебе напрасно утруждать себя! — откликается влюбленный Бойко и хватает ее за руку. Теперь ей становится ясно, кто тянул у нее из рук лейку, но уже поздно: лейка у Бойко.

— Бойко, перестань! Люди увидят, нехорошо… — останавливает его Лена.

А Гьечо, влюбленный жених, молит ее:

— Посмотри на меня хоть разок, подними голову… Дай заглянуть тебе в глаза… Не будь такой суровой…

Лена улыбается, но продолжает обращаться к Бойко:

— Бойко, милый брат! Оставь шутки, отдай Вите лейку…

Сама же Вита молчит; ей приятна ловкость, с которой любимый завладел ее лейкой. «Недаром говорят, что он — сущий черт!» — думает она с гордостью. Выпалывая с гряд сорняки, она вспоминает свою первую встречу с Бойко.

Хотя они еще не помолвлены, но все считают их женихом и невестой. Каждое воскресенье Бойко спускается с горных пастбищ и весь день проводит в селе, а вечером его не оторвешь от изгороди огорода Ндреко. Весной он приносил Вите пышные букеты горных колокольчиков в память их первой встречи. Эти букеты вместе с какой-нибудь безделушкой он передавал своей любимой через подруг. Но сегодня Бойко решил поднести ей букет сам. Сначала собирался передать ей цветы через изгородь, но это оказалось невозможным: по дороге мимо огородов проходили крестьяне. Потом они стали бы рассказывать, что видели здесь Бойко.