А господин Рамо возвращался домой с деньгами, мясом и курами, которые жертвовали ему крестьяне.
Подошла очередь Шоро.
— С тебя причитается десять франков за арманджилек, пять — за спахилек и три — школьного налога, всего восемнадцать.
Шоро закашлялся и почесал затылок:
— Нет у меня таких денег. Нет! — прохрипел он.
— Есть они у тебя или нет, но долг правительству ты уплатить обязан.
Шоро пристально посмотрел на печную трубу, будто ждал, что она подскажет ему, как поступить. И вдруг вспомнил.
— А я ведь уже платил, — робко проговорил он.
— Будь это так, здесь, в журнале, было бы записано. Ну хорошо, допустим, ты уплатил, а где у тебя квитанция? — иронически спросил господин Рамо.
— Неграмотный я, читать не умею!
— Читать не умеешь, а выдумывать, будто заплатил, умеешь? Хочешь обмануть правительство? Пораскинь хорошенько мозгами и отдай деньги, не то хуже будет! — рассердился сборщик налогов.
— Будет хуже? — Шоро покачал головой и в отчаянии прислонился к стенке. — Куда же еще хуже? Дети с голоду пухнут, я сам болею, а он с меня еще денег требует! — пробормотал крестьянин.
Сборщик налогов, услышав последние слова, покраснел, нижняя губа его задрожала. Сквозь стекла очков он метнул на Шоро разъяренный взгляд:
— Я требую денег? Разбойник! Я только требую то, что с тебя причитается по закону! А вот за такие слова могу посадить тебя в тюрьму! Наглец!
Шоро опустил голову. А господин Рамо продолжал кричать:
— Твои дети потому и пухнут с голоду, что ты не хочешь работать. Вместо того чтобы обманывать правительство, иди работай! Скот ты эдакий!
— У меня ничего нет, кроме осла. Возьмите его!
— И осла заберем, не беспокойся. А правительству платить надо, — пригрозил ему один из жандармов.
— Конечно. Правительство не может существовать без денег! — развил мысль жандарма Рако Ферра, затягиваясь дорогой сигаретой, которой его угостил господин Рамо.
Пока продолжался этот спор, Гьика протолкнулся вперед. Он знал, что после Шоро наступит очередь его отца.
— Так вот, взвесь хорошенько: или плати деньги, или мы опишем и заберем все, что найдем у тебя в доме. Одно из двух! — веско проговорил сборщик налогов и на этом окончил разговор с Шоро. Заглянул в свой журнал и громким голосом выкликнул:
— Ндреко Шпати!
— Здесь! — откликнулся Гьика.
Сборщик исподлобья бросил на него быстрый взгляд и начал подсчитывать: десять франков арманджилек, восемь — спахилек, полтора — школьного налога, всего девятнадцать с половиной франков.
— Ну, выкладывай деньги!
Однако Гьика спокойно, без заминки, ответил:
— Пять франков я уже заплатил после сбора урожая, а школьного налога мы не должны платить, потому что у нас в селе школы нет и на моей памяти не было. Шесть франков я уплатил тебе в мае в Корче. Остальное сейчас заплатить не могу, нет у меня денег, рассчитаюсь потом.
Господин Рамо угрожающе взглянул на него, снял очки, фыркнул и со злостью ответил:
— Ты разговариваешь так, словно мы — приятели. Разве ты не понимаешь, что имеешь дело с государственным чиновником, с представителем правительства? Не тебе решать, должен ли ты платить школьный налог или нет. За тебя уже давно решило правительство. А твоя обязанность — внести деньги, понимаешь?
— То, что причитается, я платить не отказываюсь… только не сейчас, а позже, — хладнокровно повторил Гьика.
— За арманджилек, за спахилек, школьный налог… — снова начал перечислять сборщик.
— Я никак не возьму в толк, почему я должен платить школьный налог, когда у наших детей нет школы? Что же касается остального, не пойму, почему должен платить второй раз? Оставшиеся недоимки, повторяю в последний раз, я платить не отказываюсь, — так же хладнокровно сказал Гьика.
Господин Рамо почувствовал себя уязвленным: тут была затронута его честь. Во-первых, крестьянин утверждал, что часть налогов, которые сейчас с него требуют, он уже уплатил. Выходит, что сборщик требует с него налог неправильно и собирается положить эти деньги к себе в карман. Во-вторых, этот мужик вовсе отказывается платить школьный налог на том основании, что у них в селе нет школы. Поступая так, он посягает уже не на честь одного лишь господина Рамо, но идет против правительственного постановления. Да это какой-то бунтовщик!..
Теперь лицо господина Рамо по цвету напоминало красный перец: еще никто из крестьян не осмеливался так с ним разговаривать. Он поправил очки, грозно нахмурил брови и, походя в эту минуту больше на прокурора, чем на сборщика налогов, зловеще проговорил:
— Ты сказал, что школьного налога совсем не собираешься платить? Правильно ли я тебя понял?
— Правильно, не буду его платить, — ответил Гьика.
— А известно ли тебе, что закон о школьном налоге издан правительством? Значит, отказываясь его платить, ты идешь против правительства! В таком случае тебя научат, как платить налоги! — и он показал пальцем на жандармов. — Видишь! В последний раз спрашиваю, будешь платить?
— Мы умираем с голоду, у нас нет даже завалящего кукурузного початка, не то что хлеба, а ты требуешь деньги!.. Где мы их возьмем? Ведь такая суровая зима!.. — пытался убедить сборщика Гьика.
— Меня это не касается. Если вы умираете, умирайте! Но ведь вы еще живы? Значит, должны платить налоги!
— Говоришь, умирать нам, а? Вот чего вы хотите, чиновники, представители власти! Чтобы мы, крестьяне, умирали! Вместо того чтобы прислать нашим голодающим детям хоть горстку муки, являетесь сюда и благословляете нас на смерть! Да разве это правительство? Нет у нас денег, нет! Хоть нож к горлу приставляйте! — гневно воскликнул Гьика.
Кое — кто из крестьян, слыша эти слова, одобрительно покачивал головой. Но большинство съежилось от страха. Всех поразила смелость и бесстрашие Гьики.
А жандармы уже приготовились. Рако, делая вид, будто греется у печки, довольно потирал руки и думал: «Вот молодец, люблю за это! Теперь уж он не выберется из мешка, который сам себе приготовил. Теперь ему крышка!»
От дерзости Гьики сборщик налогов в первую минуту даже растерялся — его точно дубинкой по голове огрели. Он пристально вгляделся в Гьику: да полно, не сошел ли с ума этот мужик, осмелившийся в его присутствии, в присутствии жандармов говорить такие дерзкие речи? Возможно ли это? Еще ни разу в жизни ему не приходилось выслушивать подобное! Потом он стиснул зубы и, вытаращив глаза, заорал:
— Да как ты смеешь, наглец, поносить правительство?!
— Я только сказал, что мы умираем с голоду и…
— Врешь, ты ругал правительство, изменник! Тьфу! — диким зверем взревел господин Рамо, заглушив спокойный голос Гьики.
Один из жандармов не стал долго раздумывать, шагнул к Гьике и со всего размаху прикладом ударил его по голове. Гьика упал как подкошенный.
— Ой, ой! Убили!.. — возглас ужаса пронесся по комнате.
Что было потом, никто хорошенько не разобрал. Крестьяне бросились вон. Остались лишь Шоро да Селим Длинный. Они подошли к распростертому на полу Гьике и хотели его поднять.
— Убили человека, пусть бог вас за это накажет, — проговорил Шоро.
Господин Рамо побледнел, быстро вскочил с места и при этом локтем перевернул бутылку с чернилами. Чернила разлились по его журналу, а оттуда на брюки, оставив на них длинную черную полосу. Рако Ферра принялся стирать чернила с брюк сборщика налогов.
Несколько минут спустя в комнату с криком вбежала жена Гьики, Рина:
— Ой, ой, что сделали с моим мужем? Бедная я, несчастная я!
Увидела у стенки Гьику, бледного, с обвязанной головой. У него нашлось силы улыбнуться ей. От этой улыбки, оттого, что она застала мужа живым, ей стало немного легче. Но тут Рина увидела жандармов, и кровь бросилась ей в голову. Она подбежала к ним и закричала:
— Палачи! Псы! Хотели убить моего мужа!
Жандармы сначала растерялись: натиск этой молодой красивой женщины ошеломил их. Но они тут же опомнились и изо всех сил оттолкнули ее. Рина отлетела к противоположной стене и упала.
