- Нет в яви его, нет в яви его, - зашептала я.
Куда уж нет - вон стоит и сожрет меня заживо, не подавится - тварь темная.
Минуту он вглядывался в меня, лапой землю скреб. Приценивается, не иначе.
Я стояла, двинуться боясь. Что ж делать-то? Заклинателю усмирять его положено. Знала бы как, усмирила б давно.
Бежать нужно, подсказало что-то.
Шаг назад сделала.
Зверь рыкнул и на меня.
Светлые боги, как только увернуться успела, в сторону отскочить да гребень в холку ему воткнуть.
Вроде и взвыл зверь, а только гребень тот ему, что волу дробинка. Встряхнулся, откидывая мое единственное оружие, и снова на меня бросился.
Не успела я опомниться, как на земле лежала, могучими лапами придавленная. От боли все кровавым показалось, когда зубы впились в плечо.
Вцепилась в шею зверю, не давая себя укусить сильнее, постаралась оттолкнуть. Только он силен оказался - куда мне.
Из последних сил толкнула, вскрикнула, чуя, что проигрываю. Тут только и заметила тонкую золотую ниточку, что от сердца его тянулась. Вроде была она, а вроде и нет.
Схватилась и потянула.
Зверь вмиг застыл, отпустил меня, назад отошел и поклонился, припадая на передние лапы.
Я, не веря своим глазам, не отпускала волшебной нити. Та в руке моей светилась.
- В моей ты власти теперь, - сказала зверю. - Иди следом и охраняй меня.
Откинула нить в сторону и пошла прочь. Зверь за мной.
Тронула плечо - нет ран, крови на одежде и той нет.
Шли мы долго. Потом на берегу очутились. Точь-в-точь как мне ночью привиделось. Только уж не было там никого.
Остановилась я у самой кромки воды. Разулась. Набежавшая волна вмиг босые ступни холодом обожгла. Зверь протяжно заскулил.
- Стой на месте, - приказала ему.
Сама набрала рукой воды и плеснула в лицо.
Холодно стало. Да так, что закричала я, назад отпрянула и упала...
Потом меня жаром обдало. Таким будто в кипятке купалась.
- Тише, Вёльма, тише, - проговорила Варвара, кладя на лоб что-то холодное. - Слышишь меня?
Я медленно открыла глаза. Всеслав, Тишка и Варвара надо мной склонились.
- Живая! - радостно взвизгнул шут и захлопал в ладоши.
- Почему я...
Не закончила свой вопрос, стала оглядываться по сторонам. Лежу на скамье в комнате, что Всеславу отведена в Доме Предсказаний. Василёк у ног мурлычет.
- Ты прошла испытание, лисица, - негромко, даже ласково проговорил Всеслав. - Лесьяр уж новую песнь пишет. Твою.
- А где же...зверь?
- Не было зверя никакого. Тебе привиделось, - успокоила Варвара.
- Ух, напугали же тебя чародеи, - заплясал вокруг Тишка. Он хватался за голову, подпрыгивал, изображая то самое чудище. - Сама не своя ты была. я прискакал, думал, уж не увижу живой. А ты и не поседела даже.
- Заводил тебя Ростих, это верно, - кивнул Всеслав. - Хотел я его уговорить да не вышло. Сказал детям ушедшей дольше по ту сторону ходить полагается. Так-то.
- Ты отдохни, не вставай, - сказала Варвара, прикладывая ко лбу новую повязку. - Пусть жар сойдет не то заболеешь.
- А Тишка тебе песню споет! - радостно воскликнул шут.
- Сядь ты, окаянный! - рявкнул на него Всеслав. - В глазах от тебя рябит уж. Забегался.
- Ну и ладно, - насупился дурак. Сел прямо на пол, где стоял, сложил руки на груди и голову опустил.
Я, превозмогая слабость во всем теле, улыбнулась:
- Значит, берешь меня в ученицы? - голос казался чужим.
- Куда уж от тебя денешься? - засмеялся Всеслав. - Ты только на ноги встань.
***
Хельга, привыкшая в доме Велимира чародеев видеть, ничуть не удивилась, когда меня едва живую привели. Помогла лечь и одеялом укрыла.
Я же будто и не чуяла ничего - до того худо было. И озноб бил, и дрожала вся и голова болела. Как только подушки коснулась, так и провалилась в сон сразу же. Не видела ни морей, ни лодей, ни женщин в черном, ни зверей жутких. Ничего не видела.
А как глаза открыла - так легко стало, так мирно, спокойно, будто заново родилась. Не болело ничего, не тревожило.
За окном уж вечер следующего дня был. Хельга, сидевшая все время около меня, сказала, что почти сутки я проспала. А Велимир строго приказал ей рядом быть. Сказала еще, что Ладимир трижды входил, спрашивал обо мне.
Волнуется, переживает, хороший мой.
Осьмуша тоже места себе не находил - все ошивался поблизости. Волчье сердце и то волнуется.
- А сейчас где все они?
Северянка кивнула в сторону окна.
- Велимир ушел на чародейский совет, оборотня, слава богам, унесло куда-то злым ветром, а молодой колдун вон, во дворе.
Она сидела перед яркой лучиной и вышивала свои узоры.
- Небрежно ты о гостях своего хозяина говоришь, - не сдержалась я.
- Как считаю, так и говорю, - не смутилась Хельга. - Про оборотня знаешь, а про колдуна - черноту в нем вижу.
- Сама что ль чародейка? - обидно мне за Ладимира стало. Какая ж в нем чернота-то?
- Не чародейка, куда мне, - в голосе звучала усмешка, а лицо было прежним. - Руны говорят.
Я села на кровати, чтобы лучше видеть северянку. Та поняла мой интерес и продолжила:
- В Скельдиании принято к рунам за помощью обращаться. Они - дар богов наших, язык, на котором с ними говорим. Если сомнение нашло или ответ нужен - руновязь необходимую сделай и боги ответят, дадут свою волю.
- Разве ж просто молиться им нельзя?
- Можно. Отчего ж нет? Только слово - это ветер, а знак начертанный - на годы, если не на века.
Задумалась я.
С детских лет учили, мол, взгляни на небо, попроси богов о помощи, они и услышат. Сказывали, боги везде, кругом, всегда с нами, всегда слушают. А северяне вон особый язык, чтоб с ними говорить, придумали. Чудно!
- И руны тебе про черноту в Ладимире сказали?
Северянка быстро взглянула на меня.
- Вижу, не отстанешь. А руны говорят, что непростой он человек. Как сосуд зеркальный - видишь одно, а отражение чужое. Берегись его, Вёльма.
Ох и глупости же Хельга эта говорит! Сказано, не слушай басурман всяких!
- Вижу, тебя в ученицы к чародею приняли, - неожиданно продолжила северянка. - Если захочешь, потом обучу тебя рунам.
Я удивилась.
- Тебе это зачем?
- В Беларде вашей мало кто знает их, а тебе, раз Севером бредишь, ладно будет. Если спать не хочешь больше, давай помогу вымыться и собраться?
Она поднялась и быстро сложила свое шитье.
- Хельга, - спросила я. - Почему ты в Беларду ушла?
Скельдианка вдруг погруснела - на лице исчезло привычное равнодушие.
- Так норны решили, - ответила она.
Хотела я спросить, кто такие эти норны и почему судьбу ее решили, но промолчала.
Осень совсем близко подошла. Дыхание ее прохладное, с запахами жухлой листвы, дождевых капель, ягод спелых и первого робкого инея на ветках, уже коснулось земли. Вечер уж прежним не будет - тепло не обнимет и не коснется плеч мягкими лапами.
Из-за ворот доносился гомон людей. Трайта не спала никогда. Глухой ночью и то услышишь шаги загулявшегося прохожего или торопливое ворчание торговца, прикрывающего лавку. А уж о песнях и смехе молчу.
Алое марево заката только-только исчезло. Наступило то самое время, когда и не темно, и не светло уж. Глазу приятно, а день на исходе.
Я вышла на крыльцо, кутаясь в свою истертую старую куртку, глубоко вдохнула и улыбнулась. После пережитого благодарна была богам, что жива и невредима стою здесь.
Ладимир на другом конце двора, в рубахе с расстегнутым воротом, склонился к колчану, лежащему у ног. После выпрямился, натянул тугую тетиву лука, миг целился и выпустил стрелу в мишень - мешок, набитый соломой - стоящую у ворот.
- Что это ты на ночь глядя стрелять надумал? - проговорила я, подкрадываясь тихонько. - Никак к встрече с недругом готовишься? Иль потешиться решил?
Подошла к нему, обняла за плечи и крепко прижалась.
- Недруги нынче такие, что со спины подходят и стрела не спасет.