Один раз я выпила целую пачку. Хотела покончить с собой. Да. Из-за одной жуткой гадости. Вы никогда не хотели покончить с собой? Ну что вы за лживые дряни! Почему ты хотела покончить с собой? Что это была за жуткая гадость? Что вызвало такой жуткий взрыв в твоей голове? «Жуткая». «Жуткий». «Жуткое». Мы все время думаем о чем-то жутком. Жуткие причины, жуткая гадость. А почему человек не может покончить с собой просто из-за обычной гадости? Или вообще безо всякой гадости? Ради собственного удовольствия? Вы об этом никогда не задумывались? Супер. Вы считаете, что вы в состоянии задуматься, что у вас есть ум. Это супер. Вы считаете, что каждую попытку самоубийства нужно объяснить. Порыться как следует. Найти причину. Их много. Разных. Тяжелое детство. Мать-шлюха. Отец изнасиловал тебя в твой шестой день рождения. Твоего отца зовут Живко, а ты живешь в Хорватии. Война. Нищета. Денег нет ни на зубного, ни на электричество. У твоего ребенка лейкемия, а тебе не на что купить цитостатик! Нужно найти причину! Всегда есть причина, почему человек хочет покончить с собой. А вы знаете, что меня мучает всю жизнь? Где найти хоть одну-единственную ёбаную причину для того, чтобы жить. Чего ради? Посмотрите на меня. Я родилась в Опатии. Моя старуха не хотела еврейскую квартиру. Она вообще никакую квартиру не хотела, поэтому мы провели жизнь в подвале. Четыре последних школьных года я проходила в чужих платьях и без второго слева вверху. Я никогда не смеялась из-за этого второго, которого у меня не было. Я поступила в педагогический. Там учились или умственно отсталые, или бедные. Три года я ходила по Корзо в одной и той же черной юбке, которую на заднице приходилось мочить водой, потому что она стала блестящей, как яйца у кобеля. С Кики я познакомилась, когда училась в этом сраном педагогическом, и мы с ним поженились, и… И так далее. А мой Кики неудачник. Если не продаст какой-нибудь контрабандный костюм, так и денег у него нет. А Аки переползает с курса на курс с трудом, как кошка со сломанной лапой, потому что мы не можем платить по двести евро за каждый ее экзамен. Вот я о чем вам говорю. И вас, и меня нужно было бы спросить, почему мы до сих пор не покончили с собой. Я, по крайней мере, попыталась. Но для этого надо иметь храбрость, а у вас, дрочилы, ее нет. Я проглотила гору этих таблеток и заснула. И проснулась в больнице. Кики плакал рядом с моей кроватью. Просто рыдал. Мне это было странно. Почему Кики плачет? Почему он меня не понимает, мы ведь с ним из одного фильма. Если он меня не понимает, то кто меня поймет? Понимаете? А он меня все время спрашивал: «Почему, почему, почему…» Я тогда поняла, тогда, в первый раз, что мы с Кики — это два разных мира. Что наш с ним фильм вовсе не «наш», а только мой. А Кики из какого-то другого фильма. Понимаете? Потому что если бы это было не так, то он бы меня не спрашивал: почему, почему, почему… Как он вообще мог задавать мне этот вопрос? Меня удивляет, меня просто сводит с ума вопрос, почему все хорваты, все граждане Республики Хорватии до сих пор не покончили с собой?! Какого хера они ждут? Чего ждут? Эй вы, почему вы не кончаете с собой? Разве не безумие, безумие, безумие жить, надеясь только на то, что Бог пошлет нам легкую смерть? Разве это не херня собачья? Херня! Просто вы об этом не задумываетесь. Вы тупы как бараны, и только поэтому не кончаете с собой. Что такого особенно прекрасного происходит с вами в этой жизни? Что хорошее ждет вас впереди?! Новые выборы?! Вы этого ждете?! Ха-ха-ха-ха… Я бы умерла со смеху, если бы вообще в принципе смеялась. Но я не смеюсь, из-за того своего второго левого сверху, про который мне кажется, что его у меня до сих пор нет.

Что-то я устала, но все равно спать не хочется. Хочу дождаться звонка в дверь не засыпая. Да. Лежу накрашенная: жидкая пудра, румяна, на ресницах тушь; я просто прыгну из пижамы в джинсы. И схвачу Мики за яйца. Я собиралась левой рукой, но что-то левая у меня все больше и больше болит. Из-за той аварии утром. Мне было жалко, когда они меня разбудили, там, в больнице. Должно быть, так себя чувствует каждый, кто выпил кучу таблеток или другую дрянь. Стоит тебе только, мне нравится здесь это «стоит», так вот, стоит тебе только попытаться что-то изменить в жизни, а они тут как тут и уже промывают тебе желудок. И проводят с тобой беседу. Со мной тогда беседовала молодая докторша. Большие синие глаза, стройная, белый халат. Высокая.

«Я вас понимаю. Жизнь сегодня тяжелая. И не только у вас, у всех. Но почему вы не думаете о самых дорогих для вас людях, которые так вас любят?!»

Да что ты говоришь! А почему мое ёбаное прозябание — вот слово, просто супер, «прозябание» — на этом свете должно быть афродизиаком для моих самых дорогих?! Для кого я живу? Моя жизнь, она чья? Моя жизнь! Что тогда мое, если моя жизнь не моя? У меня есть хоть какие-то права? Если я не имею права на смерть, на что я тогда имею право? На собственную жизнь, которая должна осчастливить самых дорогих для меня людей?! А что если мне насрать на этих самых дорогих? Что если я хочу доставить удовольствие самой себе?! И заснуть?!

Меня просто с ума сводит бессонница! Сводит с ума! Не знаю, как вы, а я уже просто охренела от бессонницы. Кажется, всю жизнь могу провести без сна. Да и провожу ведь. Те старики на экране всё рыдают и рыдают. «Рыдают». Комбинация плача, тихого плача и сильных пронзительных звуков, но не крика… Рыдают и рыдают.

— Когда вам в первый раз пришло в голову… это… — спросила меня докторша.

— Когда мне в первый раз пришло в голову покончить с собой? — перевела я.

— Да, — сказала докторша.

— На двенадцатый день рождения, — сказала я.

— Из-за чего? — спросила докторша.

Вот видите. Ну что за глупый, глупый, глупый вопрос! Из-за чего? Какой был повод? Что со мной случилось? Может быть, торт показался мне слишком маленьким? Может быть, меня мама побила? Как я объясню этой ухоженной козе со светло-розовым лаком на ногтях, почему я хотела покончить с собой в свой двенадцатый день рождения? Мы отмечали его в саду. Перед подвалом, в котором мы жили с моей старухой и бабулей. От бабули я получила в подарок красивое платье, зеленое, и нижнюю юбку из тюля, розоватую. Торт сделала тетя Зора, потому что моя старуха сладости готовить не умеет. И бабуля тоже. Я дула на свечи, мы с моими подружками пили кокту^[16], и мне тогда пришло в голову, что во всем этом нет никакого смысла. Я ушла в нашу спальню, мы с моей старухой спали вместе, села на нашу двуспальную кровать и посмотрела в зеркало-психею. Психея — это такой шкафчик с зеркалом. Он называется «психея» потому, что на нем зеркало, а человек в зеркале ищет свою душу, то есть психо. Я сидела на кровати и смотрела в зеркало на свои ключицы. Когда я была девочкой, худоба была не в моде и торчащие ключицы тоже. В моде были ключицы, прикрытые мясом, и девочки, которые могут носить юбочки и без нижних юбок. А на мне юбка висела, хоть сто нижних юбок поддень под нее. Ничто не могло заставить юбку выглядеть пышной на моих тощих боках. Я смотрела на свои ключицы, на которых совсем не было мяса, как у моей лучшей подруги Кети. И тогда, когда я смотрела в зеркало, мне пришло в голову, что нужно покончить с собой. Что нет никакого смысла всю жизнь мучиться, чтобы под конец помереть в жутких страданиях. Вероятно, я уже тогда предчувствовала, что у меня не будет денег на капельницу с каким-нибудь обезболивающим. Что придется мне подыхать без капельницы. Ладно, это неважно. Я другое хочу сказать. Почему я тогда не покончила с собой? Как я нашла смысл в жизни? Просто я сказала себе, что если Кети такими вопросами не задается, а я знала, что моя лучшая подруга вопросами себя не мучает, не буду задаваться ими и я. Если Кети живет, буду жить и я. Столько на свете таких Кети, которые никогда не разговаривают сами с собой, и мне тоже надо перестать рассматривать свои ключицы. Но это было в двенадцать лет. А человек растет. И он разный в двенадцать и в… Сколько мне лет, я вам все равно не скажу. Когда речь заходит о моем возрасте, я голова без языка. Может, это и глупо, но мне это выражение просто супер! Действительно супер. «Голова без языка». Супер! Та молодая докторша в белом расстегнутом халате отвела меня в онкологию. Чтобы я посмотрела, как люди руками и ногами и головами без единого волоса борются за свою жизнь. И за химиотерапию, которую не могут оплатить, и за облучение, которого приходится ждать месяцами. Чтобы я увидела, что они не задают себе глупых вопросов и не рассматривают свои ключицы. Они даже с выпавшими волосами, гнилые, желтые, жалкие, с отрезанными грудями, без кишок, с мешочками вместо мочевых пузырей, они все равно хотят жить, они полны радости жизни. Радости жизни?!! Вы понимаете?! Человеку нужно получить рак, для того чтобы начать наслаждаться жизнью во всей ее полноте! А я, слава богу, жива и здорова, окружена вниманием своих самых дорогих, и я все это посылаю на хуй и эгоистически глотаю таблетки. Кто дал мне право быть такой бездушной? И самоуверенной? Неужели я после всего, что произошло, не чувствую угрызений совести, ну хоть немного, хоть чуть-чуть? Ах, какое прекрасное, действительно прекрасное слово «угрызения». Нет. Не чувствую. Я этого не сказала глупой докторше. А хотела бы сказать и это, и еще несколько вещей. Хотела бы. Она молода. И все главные мерзости еще только ждут ее. Я хотела ей сказать: «Слушай, вся твоя жизнь пройдет среди подобных мне. И среди коллег, с которыми ты будешь до крови, когтями и зубами бороться за каждую поездку на симпозиум. Тебе придется потратить кучу времени и сил, чтобы найти рабочих, которые сделают ремонт в твоем отделении. Тебе придется искать «спонсоров». Когда рабочие все сделают, главный врач переведет тебя в другое отделение. Которое давно нуждается в ремонте. За каждую поездку на симпозиум тебе придется расплачиваться собственной пиздой или деньгами, которые ты выдоишь из какого-нибудь Кики, плачущего рядом с какой-то своей Тонкой. Ты родишь. Твой ребенок будет глуп, как его отец, и неамбициозен. Не исключено, что он воткнет себе иглу в вену уже лет в тринадцать. А не в тринадцать, так в семнадцать точно. Твой муж, врач, будет выходить на ночные дежурства три раза в неделю и перетрахает всех сестер. И все будут знать об этом. И ты тоже. Доктор, дорогуша, я отдала бы кучу денег, кучу, кучу денег, чтобы оказаться рядом с твоей кроватью, когда ты проснешься, если, конечно, тебя сумеют разбудить, потому что вы, доктора, ловчее нас, любителей, и сказать тебе: „Дорогая моя, почему, ну почему ты так обошлась с самыми дорогими тебе людьми?“». Курва, курва, которая ни хрена не понимает. Ни хрена.