- Нет, не надо, - я пытаюсь оттолкнуть его, заставить прекратить делать это. Джеймс ловит мои руки и сжимает их чуть выше локтя. Его правильные черты лица искажены, а глаза темнеют, и только где-то глубоко внутри я вижу стальной блеск.

- Как же я ненавижу тебя, как же ненавижу, - шипит он, вдавливая меня в стену и смотря яростными карими глазами. Поттер смотрит с такой болью и горечью, что я прекращаю вырываться и думаю лишь об одном, неужели он тоже…- Лили Эванс, великолепный зельевар и прекрасная волшебница, - он ядовито улыбается, а затем откидывает меня и встает. У него в голосе отчаянье граничит с истерикой, а чувства потоком льются на меня. – Единственная девчонка, которая не сохнет по популярным парням. Которая не обсуждает сплетни, у которой не было даже друзей. Я всегда смотрел на тебя и поражался, как…как можно быть такой? Ты казалась мне странной и загадочной, я заметил тебя еще тогда, на первом курсе, когда ты с бледным лицом и в поддержанной мантии шла к столу Гриффиндора после распределения. Ты не улыбалась, не радовалась, ты была задумчива и печальна. Когда все смеялись, чуть ли не до одури, ты сидела мрачнее, чем небо на заколдованном потолке. – Поттер с яростью запускает пальцы в волосы и закрывает на секунду глаза. Его плечи заметно напряжены, а на губах блуждает улыбка безумца, будто все то, что он мне говорит накипело в нем настолько давно, что эти чувства медленно сводят с ума. – А ты меня даже не замечала, не замечала до того момента, пока я не сломался…Сириус всегда говорил, что нельзя испытывать что-то к человеку, у которого нет ответных чувств. – Джеймс резко открывает глаза и медленно начинает подходить ко мне, а затем, присев на корточки, он вновь взглянул на меня, и на его лице появилась странная кривая улыбка. – Ты так и не поняла, верно? – Он откатывает рукав своей рубашки, а затем, изящным движением взмахивает волшебной палочкой. На его левом плече начинают проступать цветные линии, а через несколько секунд, соединившись, превратились клеймо. Бежевая лань с печальными зелеными глазами. Сердце пропускает удар, а его голос расплывается, тонет в безвкусной музыке, которая доносится из гостиной. – Это всегда был я, Лили Эванс, - я чувствую, как по моим щекам стекают слезы, а язык словно онемел. Мне хочется сказать ему так много, хочется сказать, что я тоже люблю его, но не могу. А он все смотрит и смотрит, и в его глазах столько отчаянья и мрака, сколько не было раньше. Я пытаюсь вспомнить, а каким он был до того злосчастного шестого курса, что он делал, как себя вел и понимаю, что не помню его. Словно, никогда его не замечала. Словно, влюбилась в какой-то далекий образ еще на третьем курсе, и это был не Поттер. А что же Джеймс? Неужели он замечал меня? Неужели испытывал ко мне теплые чувства? Но, почему я не видела этого? Неужели…неужели я настолько погрязла в себе, что забыла про жизнь, забыла про реальность?

- Джеймс, - слабо говорю я, чувствуя, как захлебываюсь в рыданиях. Я пытаюсь протянуть руку и дотронуться до него, но он резко встает и смотрит на меня взглядом полной ненависти и мне становится тошно, от себя тошно, а руки сами закрывают рот.

- Помнишь второй курс? – Он переносит свой взгляд на стену и яростно говорит, взмахнув рукой. – Ты была так грустна и задумчива, что мне казалось, будто эти чувства поглотили тебя. Я нарисовал рисунок, где ты стоишь посреди класса и подписался: «Будь проще, Эванс». Я так боялся, что ты догадаешься о моих чувствах, что попросил отправить Сириуса этот листок. А ты наорала на него, сказала, какой же он идиот и что это неимоверно тупая идея, - Джеймс хмыкает и запускает руки в карманы джинсов. – Четвертый курс. Ты тогда поссорилась с Катрин Маркиз, она назвала тебя стервой и маленькой свиньей и ты, разрыдавшись, побежала в свою комнату. Я нарушал столько правил, дабы сходить в Хогсмид. Я потратил все свои карманные деньги, лишил сам себя набора по уходу за метлой, но купил тебе красивую позолоченную заколку в виде феникса. Когда ты увидела ее, то разломала пополам и выкинула ее в мусорку, прошипев что-то про то, что тебе, видите ли, не нужны никакие подарки и жалость, - Поттер вновь переводит свой взгляд на меня и смотрит, прожигая внутри дыру. Ему приносит удовольствие смотреть на то, как от его слов у меня сбивается дыхание, а слезы градом падают на перебинтованные руки. – Чтобы я не сделал, тебе все не нравилось. Ты вела себя, если честно, по-свински, полагая, что твое прошлое позволяет тебе относиться так к людям. А ты когда-нибудь задумывалась о моем детстве? О том, что пришлось пережить мне? О нет, тебя интересовала исключительно твоя боль, тебе была интересна исключительно ты…на пятом курсе у Сириуса появились крупные проблемы с семьей, а я вляпался в одно дело с плохой компанией, - Джеймс прикрывает глаза и присаживается на уголок ванны, устало опустив руки. – Не знаю, кем они были. Может, чем-то вроде магической мафии, но вляпался крупно. Они угрожали мне и моей семье, из-за чего отцу пришлось продать наш особняк и переехать в Годрикову впадину. Знаешь, как было мне омерзительно от самого себя? Как ужасно чувствовал я себя, смотря в глаза родителям? Я так и не извинился перед ними, а теперь их нет, - Джеймс разводит руки в сторону и смотрит на меня взглядом, в котором плескается яд. Он убивает меня своими словами, но я молчу, пытаясь не закричать от боли, что внутри меня. – И тогда я сломался. Да, Эванс, Мародеры тоже ломаются. А еще этот Джейкоб Торнер, который так хотел пригласить тебя на бал…ты никогда не думала о том, почему никто не приглашает тебя на свидания и прочую романтическую херню? – Джеймс кривит свои губы и чуть покачивает головой и смотрит, продолжает смотреть на меня так, словно я его собственность. – Потому что я им запретил.

Наступает молчание, а моя голова с каждой секундой становится все тяжелее. Значит – это всегда был он. Это он дарил мне подарки, стихи, записки. Он защищал меня от Слизеринцев и у него на плече мое клеймо. Выходит, что я никогда не знала его, не знала этой стороны его характера. Детство, а ведь действительно, я не знаю, в какой обстановке рос Джеймс Поттер. Я ничего никогда не слышала ни о мафии, ни о их переезде. Неужели все это время я не замечала элементарного? Не замечала Джеймса Поттера, с чертовыми карамельными глазами? Тогда может вся моя жизнь не больше, чем вранье и у меня действительно произошел сдвиг по фазе?

- Может я и свинья, но ты – моральный урод, который сломал мне жизнь. Ты не умеешь любить, - тихо хриплю я, и теперь его ярость передается и мне. Он хмыкает, вставая с ванны, и смотрит на меня со вселенским презрением, которое прознает меня насквозь. – Ты же ведь даже Маркиз используешь, ты…

- Нет, Эванс, не я сломал тебе жизнь. Ты сама сломала ее, - Поттер медленно подходит ко мне, и его выражение лица вновь излучает привычное безразличие. Я на секунду замираю и смотрю на него во все глаза, а сердце перестает биться вовсе. – И Катрин я не использовал. Эта шлюха сама повисла у меня на шее, напридумав что-то. Знаешь, - Джеймс выразительно кривит губы и с какой-то благосклонностью смотрит на меня, а я начинаю думать, что кафель до неприличия холодный. – Если ты не можешь заставить человека полюбить себя, то можешь заставить бояться. И я сделал это. Посмотри на себя, Эванс. Из-за кого ты режешь вены? Думала, я не знаю, что у тебя на левом плече моя татуировка? Я увидел ее еще на шестом курсе, когда ты в красном платье танцевала на вечеринке. Я заметил ее, когда ты подняла руку, отчего рукав задрался. Ты меня тогда так разозлила, не знаю, чем. Но ярость стала всплывать ко мне всякий раз, как я видел тебя. И я подчинил твою волю, я выливал на тебя злость, но и защищал тебя от других тоже я. – Джеймс Поттер замолкает и смотрит тяжелым взглядом на лужу крови, вспоминая что-то. Джеймс Поттер безразлично покачивает рукой и не обращает на меня ни малейшего внимания, тяжело вздыхая. Джеймс Поттер погружается в какие-то свои воспоминания, а мне становится стыдно. Стыдно потому, что обманывал даже ни вас, ни Поттера, а себя. – Какая-то ироничная история вышла и, ведь знаешь, в одном ты действительно права, - Джеймс Поттер приподнимает меня за плечи и заставляет смотреть в его глаза. – Я не умею любить. Я не умею дарить близким людям тепло, я причиняю им только боль. Поэтому и хочу пойти на войну, хочу раствориться в бойне с Пожирателями, чтобы – слышишь? – чтобы больше не утопать в твоих печальных глазах, чтобы больше не видеть в них пугающую одержимость и пустоту. Чтобы больше не искать твою рыжую макушку в толпе и не замирать от звука твоего голоса. Потому что это причиняет боль и мне тоже.