– Я очень рад тебя видеть, – говорит Джек. Как ни странно, он искренен.

– Здесь подают очень хороший паштет из гусиной печенки, – говорит Ирена. – Я знаю, тебе понравится. Потому я и выбрала этот ресторан для тебя: я всегда знала, что тебе нравится.

Она облизывает губы.

– Ты меня вдохновляла в моем творчестве, – неожиданно для себя говорит Джек. Как не стыдно молоть такую сентиментальную чушь, упрекает он сам себя. Но, кажется, он хочет сделать Ирене приятное. Как это могло случиться? Надо переходить к делу, скинуть ее с высокого балкона, спихнуть с лестницы.

– Я знаю, – Ирена мечтательно улыбается. – Виолетта – это я, правда? Только она красивей меня, а я никогда не была такой эгоисткой.

– Для меня ты всегда была красивее, – говорит Джек.

Неужели это слеза? Неужели у Ирены бывают эмоции? Теперь Джек испуган. Он понимает, что рассчитывал на Ирену, на ее железный самоконтроль. Ирену, которая хлюпает носом, он убить не сможет: у него поднимется рука только на бессердечную.

– Я купила те туфли, – говорит она. – Точно такие, как те, в книге.

– С ума сойти, – произносит Джек.

– И сохранила их до сих пор. В коробке.

– Ох, – говорит Джек. Дело принимает чрезвычайно странный оборот. Она чокнутая – не хуже его юных поклонниц-готок, она сделала из него фетиш. Может, лучше отменить планы убийства. Бежать немедленно. Сослаться на приступ несварения желудка.

– Эта книга многое открыла для меня, – говорит Ирена. – Она придала мне уверенности.

– Оттого что за тобой гонялась мертвая рука? – Джеку трудно сосредоточиться. Неужели он и правда собирался заманить Ирену в темный переулок и треснуть кирпичом по голове? Нет, конечно же, то был мимолетный кошмар.

– Наверное, ты меня ненавидел все эти годы, из-за денег, – говорит Ирена.

– Нет, неправда, – врет Джек. Он ее и впрямь ненавидел. Но сейчас эта ненависть куда-то делась.

– Дело было не в деньгах, – говорит она. – Я не хотела причинять тебе боль. Я просто хотела поддерживать с тобой какую-то связь. Чтобы ты не забывал обо мне даже в своей гламурной новой жизни.

– Не такая уж она и гламурная. Я бы тебя все равно не забыл. Я тебя никогда не забывал.

Он врет или говорит от чистого сердца? Он так долго жил среди лицедеев и словоплетов, что теперь и сам не чувствует разницы.

– Мне понравилось, что ты не убил Виолетту, – говорит Ирена. – То есть что Рука ее не убила. Та финальная сцена, это было так трогательно. Я плакала.

Джек собирался позволить Руке задушить Виолетту: это казалось ему правильным и закономерным. Рука зажмет ей нос и рот, потом сомкнет мертвые иссохшие пальцы вокруг шеи и будет сжимать, пока Виолетта не закатит глаза, как святая в религиозном экстазе.

Но в последний момент Виолетта храбро преодолела ужас и отвращение и взяла инициативу на себя. Она протянула собственную руку и нежно погладила Руку, поскольку знала, что это Уильям, ну или часть его. И Рука рассыпалась серебристой пылью. Это Джек украл из «Носферату»: любовь чистой женщины имеет непреодолимую власть над силами тьмы. Может быть, 1964 год был последним, когда такое еще могло прокатить. Если попробовать сейчас, тебя осмеют.

– Я всегда думала, что эта концовка – на самом деле твое послание, – говорит Ирена. – Обращенное ко мне.

– Послание? – переспрашивает Джек. Она чокнутая или совершенно права? Юнгианцы и фрейдисты с ней согласятся. Хотя если это в самом деле послание – разрази его гром, если он знает, что оно значит.

– Ты боялся. – Ирена словно отвечает на его невысказанные мысли. – Ты боялся, что если я на самом деле коснусь тебя, протяну руку и коснусь твоего сердца – если ты подпустишь меня слишком близко к своей утонченной духовной сути – то ты исчезнешь. И потому ты не смог, не захотел… Потому у нас ничего не получилось. Но теперь-то ты сможешь.

– Ну, я думаю, мы это выясним, – говорит Джек. Он ухмыляется – надеясь, что это выглядит как простодушная мальчишеская ухмылка. Неужели у него есть утонченная духовная суть? Если да, то Ирена – единственный на всем свете человек, который так считает.

– Я тоже так думаю, – говорит Ирена. Она снова улыбается и накрывает его ладонь своей; он ощущает кости ее пальцев. Он накрывает их соединенные руки своей второй рукой и слегка сжимает.

– Завтра я пошлю тебе букет роз. Красных, – он заглядывает ей в глаза. – Считай, что это предложение.

Вот. Он осмелился и ринулся в неизвестное, но в неизвестное что? Джек, иди гуляй на речку, говорит он себе, но будь осторожен. Избегай ловушек. Возможно, она окажется тебе не по зубам, а может, она вообще чокнутая. Не ошибись. Но сколько ему осталось той жизни, чтобы беспокоиться об ошибках?

Сначала Верна не собиралась никого убивать. У нее в планах был только отдых. Перевести дух, подвести внутренние итоги, сбросить старую кожу. Арктика ей подходит: эти безграничные холодные просторы льда, скал, моря и неба действуют успокоительно. Никаких городов, шоссе, деревьев и прочего мусора, загромождающего пейзажи в более теплых краях.

В понятие мусора Верна включает и других людей, а именно мужчин. С нее пока хватит мужчин. Она мысленно приказывает себе не допускать никакого флирта и всего, что может за ним последовать. Ей не нужны деньги. Больше не нужны. Она не расточительна и не скупа, говорит она себе; она всю жизнь хотела лишь защититься – толстым слоем денег: добрых, мягких, изолирующих от внешнего мира, чтобы никто не мог больше к ней подобраться и причинить ей боль. Этой скромной цели она наконец-то достигла, без всякого сомнения.

Но старые привычки трудно искоренить, и вот Верна уже оценивающе глядит на попутчиков: облаченные в теплый флис, они возятся с чемоданами в вестибюле гостиницы при аэропорте, первой ночевке маршрута. Верна отсеивает взглядом женщин и мысленно сортирует мужскую часть стада. Некоторые приехали со своими женщинами, этих Верна тоже пропускает, из принципа: зачем излишне осложнять себе работу? Отцеплять жену от мужа – дело весьма трудоемкое. Верна знает это по опыту своего первого брака. Брошенные жены липнут к мужьям, как репьи.

Так что ее интересуют одиночки, те, что рыскают по внешнему периметру. Некоторые для нее слишком стары – с этими она избегает встречаться глазами. Ей нужны те, кто считает, что они еще ого-го; это – ее добыча. Она уговаривает себя, что не собирается ничего с ними делать, просто потренируется лишний раз – уверится, что еще может, если захочет.

Для сегодняшнего вечера, когда участников круиза будут представлять друг другу, она выбрала кремовый пуловер и приколола значок круиза – «Курс на Север» – на левую грудь, чуть-чуть ниже, чем следовало бы. Благодаря аквааэробике и упражнениям на мышцы кора она в прекрасной форме для своего возраста – да и для любого возраста, во всяком случае, когда она полностью одета и облачена в броню белья на стальных каркасах. Она не рискнула бы надеть бикини и разлечься в шезлонге на палубе – поверхностное сморщивание уже началось, несмотря на все ее усилия, и в частности поэтому она предпочла Арктику Карибам. Лицо – уж какое есть; несомненно, оно – лучшее, что можно купить за деньги на этой стадии; немножко бронзера, светлые тени для век, тушь для ресниц, сверкающая пудра, приглушенное освещение – и она покажется на десять лет моложе.

«Немало отнято, но кое-что осталось»[37], – бормочет она, глядя на себя в зеркало. Ее третий муж был повернут на цитатах и питал особое пристрастие к Теннисону. Перед тем как отправиться в постель, он обычно говорил: «Мод, пойдем с тобою в сад»[38]. Верну это страшно бесило.

Она душится одеколоном – ненавязчивый, цветочный, ностальгический запах – потом промакивает его, оставляя лишь намек. Перебор был бы ошибкой – да, пожилые носы менее чувствительны, но следует делать поправку на возможную аллергию. Чихающий мужчина не будет галантным кавалером.