Он умолял ее, хотя и без особого жара, сказать, чего она хочет. Почему она не может сказать? Но она не хотела говорить. Это ставило его в тупик.

Он топил свои печали, но они, как все утопленники, имели привычку всплывать на поверхность в самый неожиданный момент.

Впрочем, были и приятные новости. «Мертвая рука» набрала популярность (пускай лишь у любителей определенного жанра, презираемого серьезными читателями). Как выразился издатель – «Конечно, это говно, но качественное». Еще того лучше, по книге решили снимать фильм, и кому как не Джеку имело смысл поручить написание сценария? А затем – второго сценария, для сиквела, ну или еще какого-нибудь столь же качественного говна? Джек уволился из рекламного агентства и стал профессионалом пера. Точнее, профессионалом «ремингтона», который вскоре сменился машинкой IBM Selectric с плавающей головкой, позволяющей менять шрифты. Вот это было круто!

Жизнь профессионального литератора имела свои плюсы и минусы. Правду сказать, Джеку так и не удалось создать ничего под стать первой книге – он известен именно как ее автор, и именно она обеспечивает основную часть его дохода. Который вчетверо меньше, чем мог бы быть, и все из-за того заключенного в молодости контракта. И это очень обидно. С годами Джеку все трудней выдавать на-гора словесную руду, и обида грызет его все сильнее. «Мертвая рука» была рекордом, который ему не суждено повторить. Что еще хуже, молодые писатели, у которых в книгах больше извращений и насилия, презирают Джека из-за возраста, сбрасывают со счетов. Ну да, «Мертвая рука» – это типа классика, но она по нынешним временам годится только для детей. Например, Виолетте не выдрали кишки. Никого не пытали, ничью печенку не поджарили на сковородке, никаких групповых изнасилований. Так в чем прикол?

Эти юнцы с колючками из волос и пирсингами в носу уважают фильм больше, чем книгу – первый фильм, не ремейк. Да, ремейк, он типа круче и все такое, для любителей. Он технически снят лучше, спецэффекты и вот это все; но он не так свеж и непосредствен, в нем нет той обнаженной, примитивной силы. Слишком наманикюренный, слишком сознающий себя, ему недостает…

«А вот и особый гость нашего сегодняшнего вечера, Джек Дейс, патриарх хоррора! Что же вы думаете о фильме, мистер Дейс? О втором, неудачном, пустышке. Ох. Ваш сценарий? Ух ты, кто бы знал? Никто из наших панелистов в то время еще даже не родился, верно, парни? Ха-ха-ха, да, Марша, я знаю, что ты не парень, но мы тебя произвели в почетные парни. У тебя яйца будут покрепче, чем у половины зрителей! Я прав?» Бездумное хихиканье.

Неужели он сам когда-то был таким бесчувственным и наглым пошляком? Да, был.

На прошлой неделе Джек получил предложение – снять по книге мини-телесериал, привязанный к видеоигре. К сожалению, по словам адвоката, обе художественные формы подпадали под действие первоначального четырехстороннего договора. Кроме того, предлагалось провести целый симпозиум – в Остине (штат Техас), гнезде суперкульных нёрдов, – посвященный Джеку Дейсу и всем его трудам, но в особенности «Мертвой руке». Эта движуха вокруг его работ и сопутствующая шумиха в соцсетях повысит продажи книги, а следовательно, и выплаты автору, которые, черт побери все на свете, придется делить на четверых. Это – его последний вздох, его прощальный поклон, но он не сможет насладиться им в полной мере, а только лишь на двадцать пять процентов! Это деление на четверых явно несправедливо и тянется уже слишком долго. Кое-кому пора сойти со сцены. И не одному.

Как лучше действовать, чтобы не вызвать подозрений?

Джек был в курсе жизни своих бывших соседей. Не по своей воле – их поверенные об этом заботились.

Род и Ирена были женаты друг на друге, но давно и недолго. Сейчас Род уволился из международной брокерской фирмы и живет в Сарасоте (штат Флорида), где подвизается в театрально-балетной среде в качестве волонтера – финансового консультанта.

Джаффри – который тоже побывал в браке с Иреной, но уже после Рода, – живет в Чикаго. Он нашел применение своим философским дискуссионным талантам в муниципальной политике. Четырнадцать лет назад он едва не попал под суд по делу о взятках, но вывернулся и продолжал свою карьеру в качестве известного повара политической кухни и мастера медийных манипуляций, консультируя кандидатов на выборах.

Ирена по-прежнему живет в Торонто и теперь возглавляет компанию по сбору пожертвований на разные достойные благотворительные нужды, такие как пересадка почек. Ее покойный муж сделал состояние на калийных удобрениях, и Ирена часто устраивает у себя шикарные приемы. Каждый год на Рождество она посылает Джеку открытку с типовым отчетом о своих никому не интересных светских делах.

Джек с виду не питает вражды к этой троице – уже много лет назад он дал понять, что смирился с ситуацией. Но все же он давно ни с кем из них не виделся. Несколько десятилетий. Да и зачем ему? Он не имел никакого желания гоняться за отрыжкой прошлого.

Но теперь все изменилось.

Он решает начать с Рода, который живет дальше всех. Он не шлет е-мейл, а оставляет голосовое сообщение на телефоне: он будет проезжать через Сарасоту, это связано с работой над проектом фильма, он ищет подходящее место для съемок, и не хочет ли Род пообедать вместе и повспоминать былые времена? Джек готов к отказу, но, к его удивлению, Род отвечает положительно.

Но они встречаются не в ресторане и не дома у Рода. Встреча происходит в унылом кафетерии буддистского хосписа, где теперь живет Род. Вокруг слоняются белые люди в оранжевых одеяниях; звенят колокольчики; вдали слышны песнопения.

Когда-то плотный Род сильно усох; кожа у него желто-серая, а сам он похож на пустую перчатку.

– Рак поджелудочной, – говорит он Джеку. – Это смертный приговор.

Джек говорит, что понятия не имел (это правда). Еще он выражает надежду – откуда только он берет все эти банальности?! – что духовные запросы Рода надлежащим образом удовлетворяются. Род отвечает, что он не буддист, но буддисты умеют обращаться со смертью, а поскольку он одинок, то какая разница, где жить, можно и тут.

Джек выражает соболезнования. Род говорит, что могло быть гораздо хуже и жаловаться ему не на что. Он пожил всласть – в том числе благодаря Джеку, у него хватило совести это добавить, – поскольку именно деньги от «Мертвой руки» позволили ему встать на ноги в самом начале.

Они сидят и смотрят в свои тарелки с вегетарианской едой, стандартной трапезой буддийского храма. Говорить больше особо не о чем.

Джек рад, что Рода в конце концов убивать не придется. Неужели он готов был зайти так далеко? Хватило бы у него духу? Скорее всего, нет. Он всегда относился к Роду хорошо. Неправда, он относился к нему плохо, но не настолько, чтобы его убивать – ни тогда, ни сейчас.

– Роланд – это на самом деле не ты, – говорит он. Хотя бы это он может сделать для несчастного умирающего, черт бы его побрал.

– Я знаю, – отвечает Род. Он бледно улыбается. Женщина средних лет в оранжевых одеждах наливает им зеленый чай. – Мы тогда весело жили, а? В том старом доме. То был век невинности.

– Да, – говорит Джек. – Мы весело жили.

С такого расстояния тогдашняя жизнь и правда кажется веселой. Веселье – это когда не знаешь, чем все закончится.

– Я должен тебе кое-что сказать, – говорит наконец Род. – Насчет твоей книги и того контракта.

– Не беспокойся об этом.

– Нет, слушай. Мы заключили сепаратную сделку.

– Сепаратную сделку? Как это?

– Мы трое. Если один из нас умрет, его или ее доля делится между двумя другими. Это Ирена придумала.

На нее похоже, думает Джек. Она всегда видела на метр вглубь.

– Понятно, – говорит он.

– Я знаю, что это нечестно, – продолжает Род. – По-хорошему, права должны были бы вернуться к тебе. Но Ирена очень разозлилась на то, что ты написал про Виолетту в книге. Она решила, что ты хотел ее уколоть. После того, как она, ну, столько для тебя сделала.