Все внутренние трудности первая категория списывала на врагов, не забывая находить трудности более глубокие у самих врагов. Но по логике этих людей коварные враги не только отсиживались за океаном. В окружении хитрого прозорливого Президента таким врагом был каждый второй. Экономические провалы очень легко связывались с некими 'либералами' в Правительстве, тянущими страну назад. Пятая колонна так расширила свое влияние, что уже трудно было понять, где она перерастала в шестую. Один, пусть и такой гениальный правитель, как Тупин, не способен углядеть за всеми ворами-чиновниками.
Люди из этой категории искренне считали, что ударить по противнику ракетой... А почему бы и нет? Самые передовые из них были готовы отдать все свое свободное время, чтобы маршировать стройными колоннами на разрешенных митингах, на забрасывание посольств неугодных государств помидорами и перетирания в комментариях. Нет, трудно тут удержаться от шутки, что комментарии эти были на американском сайте, а ездили они на немецких машинах, с наклейками 'На Берлин!' Мы не хотим их осуждать, и тем более считать, сколько получали работающие в Ольгино.
Обратимся в прошлое и вспомним, когда Сталин планомерно ликвидировал ленинскую гвардию, что именно такие люди громче всех скандировали 'Смерть подлым контрреволюционерам!', разоблачая змей болот бухаринцев. А где же была данная категория во времена Романовых? Славянофилы? О нет! Что Вы! Это были интеллектуалы, искавшие лучшие пути развития в дискуссии. Увы, приходиться признать, что подобная категория оказалась порождением тоталитарного режима, но не желает отмирать. 'Мы будем сильными, если каждого десятого посадить на кол. Нам нужна рука, способная нас пригвоздить. Самоорганизовываться мы не умеем', - делают вывод они. Да, очередное противоречие - что же это за народ, который нужно пинать, чтобы он мог совершать какие-то действия? 'Умом Россию не понять' - хороший аргумент. Но лучше ли от него живется обывателям? Терпеть? Держаться? Что ж, спасибо за этот удел, когда-нибудь и нам прибудет, остается только верить.
Вторая категория представляет собой полнейшую противоположность первой. В нее входят ярые противники режима. Они ведут свое происхождение из абсолютно разных представлений о власти, от фашиствующих националистов до анархо-утопистов; среди них были как скромные интеллектуалы в очках и с тремя высшими образованиями, так и бритоголовые молодчики с бейсбольными битами. И часть зовет на площади 'здесь и сейчас', а часть (те самые 'интеллектуалы') смиренно признает, что 'народ не готов', 'нас пока никто не понял', 'наши идеи еще осуществятся в будущем, а пока мы родились не в свое время'. Агрессивные молодчики одержимы непреодолимой жаждой крушить, в то время как интеллектуалы выступают категорически против смертной казни, ношения оружия, поскольку сами боятся совершить ошибку даже в какой-то мелочи и им проще списать все на несправедливость, судебную ошибку и прочее, что позволит развить им новую волну возмущения вопиющим ограничением свободы. Можно сколько угодно жаловаться на цензуру, быть может, будущие поколения еще познают на себе в разы более сильные ограничения, но в этот период цензура была уж точно не сильнее, чем во в имперские и советские времена. И в интернете на раз-два можно было найти статьи, где детально и подробно раскрывалась вся подноготная действующих лиц. Их биография, их тайная деятельность, призывы к борьбе - все было. Реальные попытки изменения вызывали грусть. Конечно же, люди из данной категории сейчас же ответили бы, что любой человек дорожит своей жизнью, а с учетом ОМОНа и Росгвардии, способных применять насилие против безоружной толпы - мало кто готов бороться за свободу. Да, все видели эти разгоны, видели людей, увозимых в отделения. И люди из первой категории вскричали бы на это: 'И правильно, расстрелять бы лучше этих возмутителей спокойствия'. Но насколько адекватны были требования протестующих? При первой же попытке объединиться в некую общую силу, способную противостоять столь ненавистному им режиму, все оборачивалось крахом. Лидеры протестного движения завидовали друг другу, мечтая вырвать пальму первенства. И все это выливалось в главный аргумент людей из первой категории - а кто, если не он??? И не было никого, и казалось, что так было всегда, как луна и звезды. Но ведь отчетливо понятно, что даже самый идеальный режим не вечен. И первая категория додумывала. И приписывала Верховному воображаемых советников, благодаря которым он в курсе всех событий, все успевает, и, возможно, где-то тайно, в секретной лаборатории выращивает преемника. Но и вторая категория додумывала. И рисовала в своем воображении картину народного бунта, массового, с последующей публичной казнью всех неугодных, всех служивших режиму, всех, не успевших эвакуироваться в свои заграничные особняки. Вторая категория зачитывалась статейками в духе 'Сколько еще продержится Тупин', пусть даже и сроки из прошлых статеек давно минули. В этом они, право слово, ничем не отличались от провластных горе-экономистов, предрекающих скорейшее падение доллара.
Третья категория обывателей - самая массовая. Она ничего не хочет. Единственная ее цель - добыча хлеба насущного и вытягивание семей из трясины голода. Ее мнение можно охарактеризовать следующей фразой: 'Власть не идеальна, чиновники все воруют, верхушка пытается что-то сделать, что-то получается, что-то нет'. Они близки к первой категории тем, что любовь у них связывалась с конкретными лицами, но в отличие от них, ненависть не концентрировалась на конкретных национал-предателях, а направлялась на образных 'плохих бояр'. И они могла даже, как и вторая категория, почитать 'правду' о виллах, машинах, связях меж собой власть имущих, и было у них не столько осуждение, как у второй, или уверенность в клевете, как у первой, сколько легкая зависть: 'Они смогли, а мы вот пашем здесь. Я-то смог украсть с работы степлер, ручку, да пару батареек - а они? Они вывозят грузовиками, самосвалами - что мне мой степлер!' Обыватель никогда не поднимал себя до вершин, удерживая себя в определенных рамках, даже кастах. 'Да образование сейчас и не получишь', 'Везде нужно давать взятки', 'На работу без связей не устроишься', 'Куда катится наша молодежь?', 'Медицина стала совсем ужасной' - вот такая народная мудрость исходит из их уст. Они с удовольствием посмотрят видеоролик, где пассажир машет перед контролером сотней использованных билетов, и тот, бедный, вынужден проверять каждый из них. И, конечно же, их симпатии на стороне шутника-безбилетника! Они любят обсуждать знаменитых людей, перетирать им косточки. Да, их очень волнует чужая жизнь. Они очень любят сравнивать себя со знакомыми, например в воспитании детей. Любят они высказывать претензии и своим чадам: 'А вот другие дети... О, они любят своих родителей, не то, что ты у меня! А вот другие родители... Они так не заботятся, как я о тебе!' Впрочем, это пример конкретный, показывающий образ мыслей некоторых представителей данной категории.
Пока эти люди сыты, пока они готовы немного перетерпеть, закрыть глаза на что-то - перемен нет, а есть одна стагнация. Они не осуждали маленькие погрешности: если в супермаркете дед набил себе карманы конфетами и был остановлен бдительной сотрудницей на кассе, то все они - даже стоящие в соседней очереди, будут на его стороне. Даже находятся среди них те, кто предлагает оплатить конфеты, чтобы не вызывали милицию. 'Бедный, не на что кушать', - качают они головами, при этом иронизируя: 'Ишь ты - к старости на сладенькое потянуло!' И они красиво рассказывают об исторических ошибках революции, о гражданской войне, о тринадцатом годе, что прервали поступательное развитие, о происках врагов и так далее, но потом добавляют, что очень жалеют о распаде СССР и вспоминают социализм с огромной ностальгией. Они хотят спокойствия, и революция (да и любые реформы, не связанные с прямым увеличением их доходов) с их точки зрения ему могла помешать. Но они не представляют себе тех эмоций, тех чувств, что дарит революция - истинно народная революция. Для поверивших в обещания, обиженных 'угнетателями' ощущение народного подъема как первая любовь, как первый поцелуй, может быть и сильнее. И пусть чувство причастности также чувство обывательское, неважно. Зато с каким удовольствием они будут крушить! Но то когда грядет час, а пока они в своих антиреволюционных настроениях объединены не меньше. Контрреволюция тоже всегда держалась на консервативной идее и вере. И вера опять подразумевала причастность. Эта причастность могла вдохновлять как ни одна другая, объединять сильнее, чем фанатов на матче их любимой команды, на концерте любимой группы или молящихся в церкви. Революция - романтическое понятие, а где любовь - там и кровь. И конечно же, они правы, выступая против насилия и заявляя, что эмоции можно найти, занимаясь экстремальными видами спорта. Но и напоследок, словно оправдываясь, они позиционируют себя не как формалистов, вытягивая из ногтя причины для критики, имеющие логичное объяснение.
