После одиннадцатого класса в институт он пошел по этому же принципу: по соседству, через квартал, был колледж милиции. Нет, был тут еще и принцип пешеходной доступности: как мы помним, Егор недолюбливал общественный транспорт. Метро, он бы, может быть, и полюбил бы, но вот в будках у подножий эскалаторов всегда попадались тетеньки в возрасте, да и на станциях махали флажками их ровесницы. И как не был бы интересен и доставляющ их наряд, они не возбуждали.
Несмотря на не самый высокий статус института, Егор не смог пройти на бюджетное место. Во время обучения он предпочитал после окончания занятий не задерживаться с товарищами за пустой болтовней и стремглав бежал туда, где взгляд его разбегался. Вокруг заведения оставалось только крутить головой. Егор приобрел бинокль, садился за машины и сидел порой по часу: занятия в колледже заканчивались, и одни девушки стройными группами направлялись к метро, другие просто ошивались на ступеньках у входа во время перерывов. Специальность, по которой он обучался, называлась, вроде не то как 'муниципальное управление', не то как 'государственное управление', а может даже и 'государственное и муниципальное управление' - Егор толком и н помнил, какой же вариант является официальным. Но главное, что Егор усвоил за эти четыре годы, что ни государственным, ни муниципальным, ни тем более управлением он заниматься совершенно не желает.
С устройством на работу после получения диплома случилась беда, и пришла она из военкомата. Да, там работали женщины, подходящие под типаж, но это не добавляло им компетенций. Егоровы документы терялись трижды, еле-еле шли по почте из одной части города в другой. Он был готов идти служить, но обнаружились некоторые проблемы со здоровьем. Но военкомат сам никак не мог понять, достаточны ли они для предоставления отсрочки? В итоге, год жизни был убит, но Егор получил-таки заветную красную книжечку и сразу устроился в магазин. Собственно, мы помним, как он отметил первую зарплату на этом месте работы, которая ему категорически не нравилась необходимостью общения с большим числом людей, раздражавших своими глупыми вопросами. Единственным плюсом были, конечно же, девушки при исполнении, заходившие туда по своим делам. И пару раз Егор сваливался за ними, и шел бы до конца, если бы не страх быть не столько разоблаченным, сколько наказанным выговором за отлучку с рабочего места.
По дороге на работу и с работы (а больше домосед Егор особо никуда и не ходил, не считая специальных походов на 'охоту') он, встретившись с девушкой такого рода случайно, почти всегда оборачивался, и, дав той удалиться, пристраивался в хвост. Это была победа, и внутреннее торжество накрывало его. Шел он так минуты две, пока торжество не спадало и его не начинало глодать некое чувство не то стыда, не то идиотизма. Да, Егор часто корил себя. И ненавидел. Но провести вечер без просмотра видео он не мог. И это постненавидение было слабее желания посмотреть еще и еще. Он вспоминал вчерашних увиденных на улице, составлял рейтинги и продолжал забивать жесткий диск своего компьютера. 'Охоту' он оправдывал, находя в ней сильный игровой аспект. И в этом была его правда, частенько час-два брожения оказывались бесполезными несмотря на все навыки поиска, которыми Егор овладел за эти годы. А уж навыки маскировки! О! В случае войны Егора смело можно было бы переправлять за линию фронта. Добавим также, что думал, а точнее воображал, Егор постоянно, в любой обстановке и ситуации. Если кто-то посчитал его человеком с не самой богатой фантазией, то лишь по причине незнания витиеватости образов, напускаемых на глаза. Но кто из нас не силен в подобных воображениях? Всяк по-своему с ума сходит, главное в этом процессе, умасхождении, с ума не сойти, а остальное мелочи.
Вот краткая история подобной странности нашего героя; если кому-то хочется назвать это фетишем - его право, мы не можем в этом помешать, да и вообще, попытка кому-то помешать чаще всего ведет к помешательству, а это, согласимся, не есть хорошо. Но прочь сантименты! В этот день Егору повезло, и он, чувствуя привычный подъем, на легких ногах семенил за незнакомкой, подстраивая шаг. Та была в чине младшего лейтенанта. А звания тоже составляли особую сторону Егорьевского фетиша. Не то, чтобы он выделял какие-то, но для него было важно количество звезд на погонах. И вообще: как эта куртка сидит на ней, где она грязная и потертая, как девушка ее ощущает, как она ведет себя с окружающими, как окружающие смотрят на нее: в объекте вожделения Егора интересовало буквально все: вплоть до родинок. Особенно занимал и возбуждал Егора макияж, и, по всей видимости, сочетание, что девушка на боевом посту накрасилась, словно идет на первое свидание. И сегодняшняя удача была как раз такой - ярко накрашенной.
Он проводил девушку до автобуса и поехал с ней. Чтобы избегать подозрений, он заранее занимал позицию у выхода, чтобы уже стоять у дверей, когда девушка встанет со своего места. Далее вышел на ее остановке и прошел до ее дома. Теперь можно было возвращаться. Но по пути назад его внимание привлекла девушка, одетая в весьма необычную для наметанного взгляда Егора форму. Особо его заинтересовали банты, которые были по-школьничьи завязаны у явно вышедшей из таких возрастов девушки. Но более всего его внимание поразило другое - логотип на плече. Да, там красовались те самые четыре буквы, что наводили ужас и страх на миллионы людей, что вдавили в мороз и слякоть судьбы поколений... 'НКВД', - закусил он губу в раздумьи, вспоминая школу и пытаясь подобрать расшифровку самостоятельно. Впервые он видел подобное, и, как при всяком первом разе, ощущения были особо сильные. Но он не стал как-то связывать наряд этой девушки с событиями последних месяцев. А зря. Сенсационное оживление Ленина сделало популярным всю 'советскость' в образах. Чекистка скрылась в торговом центре, и Егор, теряя волю, последовал за ней.
Вечером того же дня Антон возвращался домой, и привычная грусть охватила его, когда он увидел очередного парня в кепке. 'Да что ж это такое? Ведь спроси его, почему - выяснится, что он и самого Ленина не знает, и слово 'пролетариат' не выговорит. А в чем дело? Да что думать об этом явлении, ведь оно такое же временное как все подобное. А идеи, идеи-то не временные! Или... Или они уже никому не нужны? Эх, спросить бы его самого про это'. Около станции в темных кустах стоял подозрительный бородатый парень, глядевший прямо в сторону дорожки, по которой шел Антон. Ему стало не очень приятно от этого взгляда, и он ускорился, споткнувшись о неровность асфальта. Однако по газону рядом с дорожкой шагало уже две тени. Антон обернулся - парень все так же стоял под деревом: разные фонари раздвоили его тень. Посмеявшись над собственным страхом, он взошел на платформу. Неспешно поднявшись по лестнице, он остановился на мосту и облокотился на перила. Фонари на станции почему-то не горели, ни один, однако было светло за счет прожекторов соседней стройки, озарявших пространство бликами. Блики блестели на путях, на разных проводах. Дерево, стоявшее рядом с прожектором, резко удлинилось, а его тень приняла образ внеземного монстра. Подул ветер, и монстр зашелестел по пространству. Вдали показался фонарь поезда. Блеск расстелился по рельсам, хотя состав был еще очень далеко, и его даже не было слышно. Вновь какая-то необъяснимая щемящая тоска поглотила сердце Антона, она жевала его, перекатывала справа налево и никак не хотела выплюнуть. Он поднял голову: сквозь тучи отчаянно пыталась пробиться луна, но всякий раз проигрывала в этой неравной борьбе, и свет ее тускнел и пропадал вовсе. 'Вот что такое небо? - подумал Антон. - Небо - это то, что, объединяет все поколения людей, когда-либо жившие на планете. Меняется природа, рисунок континентов, границы океанов; леса вырастают и сгорают, развились цивилизации, рухнули империи, но все также в исступлении мы смотрим в небо, даже зная, что звезды эти потухли, все равно смотрим и чего-то ждем'. Звезд однако не было, небо полностью застелилось тучами; Антон неспешно спустился на платформу, к которой подходила электричка. И чем ближе она подъезжала, тем отчетливее оформлялись толкающиеся мысли. 'А если сразу, то можно было бы и откатиться. А теперь уже поздно прыгать - тут ты уже обречен'. Поезд подъехал, и двери открылись. 'А я малодушный, малодушный человек! Я даже никогда не попытаюсь, но буду все себе воображать. Я придумаю триста записок, как изобразить все, чтобы кое-кто пострадал, что он стал причиной. Или нет - я буду воображать, как сымитирую все это. И я, значит, сымитирую, а сам убегу. И буду смеяться, подглядывая за реакцией. Нет, малодушный я человек, не человек - человечишка. Человек есть тот, кто преобразует свои мысли в поступки. Но кто навевает эти мысли? Ведь дьявола нет! Его ведь не существует! Ну, смотрите. 'Сатана! Ты полнейший идиот! Бездарность! Что ты можешь сделать со мной? Если ты есть - покажи свою власть! Я открыто плюю тебе в лицо! Да, плюю'. Но нет, не в кого плевать, нет никого лица, и нет никакого сатаны, равно как бога, и даже тем более бога, нет ничего, и есть лишь мысли, и они полностью мои, мои и ничьи больше. Так, с этим разобрались. Если они мои - я могу их закрыть. Я могу перестать думать об этом. Я могу не думать ни о чем... Нет, не могу, я уже думаю в тот момент, когда говорю, что не буду думать ни о чем. Ах. Ладно, просто перекрыть. Но, с другой стороны, зачем их перекрывать, если они мне не мешают? Я ведь знаю, что никогда не решусь? Так почему, всякий раз, когда поезд подъезжает, я думаю об этом вне зависимости от настроения? Да - на каждый аргумент я нахожу контраргумент, но он на уровень выше не выводит. Не работает у меня эта ваша диалектика. Хотя, стой. Я ведь... боюсь смерти... Нет, я могу сколь угодно громко орать о бесстрашии, но... Но я боюсь именно глупой смерти, я плюю на мнение о себе живом - пусть смеются над неопрятностью, пусть смеются над неадекватностью, пусть смеются над парадоксальностью суждений, но я не хочу, чтобы смеялись над смертью. Чтобы они говорили: 'Эх, глупый ты парень был, не ценил жизнь, а ведь все было впереди'. Мне хочется себя обвинить в безвольности, слабости, самокритика это хорошо, но ведь... и люди измельчали. Да, измельчали. Они не способны совершать поступки. Решительные, идейные. Они могут обсуждать их, да и осуждать, да пусть даже осуждать - это уже реакция, уже какое-то брожение, но путь-то в никуда. Вот взять классическую литературу - Шатов, Раскольников, Базаров - нет таких сейчас. Даже отрицательные персонажи во всех этих романах, насколько подлецы, но насколько люди! Да, мы скажем, что условия не те, нет такого деления на классы. Все сплелись. Хотя, с другой стороны, существуют некие модели миров, ограниченное число, в каждом из которых каждый и живет. Даже, допустим, кто-то живет в нескольких. Это как разные социальные роли. Есть мирок, условно, алкоголиков. И они прекрасно понимают друг друга, у них есть общее понятие, концепция жизни, есть самооправдание, цели нет, но она им и не нужна. Есть условные карьеристы. И ведь как они похожи, как похожи! Все выглядят красиво, опрятно! Речь поставлена, говорят исключительно правильные вещи, видят цель и пошагово к ней идут. Есть некие нонконформисты. Их видно за километр по зеленым волосам, туннелям в ушах и так далее. И вот готовая модель - стань таким, и жизнь твоя обретает смысл! Смысл жизни кроется не внутри тебя, но в принадлежности к некой группе. Даже если ты говоришь, 'я одинок и горжусь этим, мне никто не нужен', ты тем самым отправляешь себя в группу таких же одиночек, говоришь абсолютно те же слова, что они, используешь готовую модель. Вот и Миша говорит со своей колокольни про аморфных людей. Да ведь и социалисты выступают против аморфности. Да все были бы активными - давно свершили бы мировую революцию и растоптали буржуазию, что даже пылинки от нее не осталось! Разве тот же Ленин не писал про массы, что их надо поднимать, вести за собой, а не ждать когда они прозреют сами? Он же был прав, когда говорил, что величайшая глупость бросать на передовую авангард, когда остальная часть его не поддерживает или хотя бы относится снисходительно. Да, Ленин, кстати. Вот что сейчас с ним? Ведь он может, так же сидит где-то и думает... о смысле жизни! Или о том, как поднять массы на новую борьбу? Неужели он сидит пассивно? Уж он-то, с его необъятной параноидальной энергией?'
