Annotation
Пономарь Венечка
Пономарь Венечка
Садовый домик
═
Невесть откуда появившийся ветер колыхнул замерзшую ветку, налипший на неё бархатный, едва прихваченный первым морозом снег, слетел вниз, прозрачной плёнкой распушившись в воздухе, потом плавно осел на землю и растворился в грязной воде лужи.
- Как здорово! - Маша подошла к маленькой берёзке и потрогала шершавый ствол. - Зима пришла! Так уютно вокруг.
Толик скептически посмотрел на девушку и поёжился от прокравшегося под пальто холода. ═
- Знаешь, - сказал он, задумчиво озираясь по сторонам, - я никогда не мог понять, откуда ты в самых нелепых, а иногда откровенно уродливых вещах, можешь видеть несвойственные им явления! Ты вокруг посмотри, ну какой уют? Да и попёрлись мы с тобой черт знает куда...
- Не ворчи. - Маша подошла к парню и погладила его по щеке теплой шерстяной рукавицей, давным-давно связанной ей бабушкой. - Скоро придём уже.
Ребята сбежали с последних двух пар, чтобы успеть на последний автобус, отходящий довольно рано. Сначала долго топтались на вокзале, потом в салоне, провонявшем выхлопными газами, и вот теперь, когда дорожное чудовище выплюнуло их в начинавшиеся сумерки, с грохотом удаляясь дальше, Анатолий проклял всё на свете, а особенно себя за то, что согласился на эту дурацкую авантюру. Нет, наверное, в ней ничего принципиально страшного не было, сам по себе выезд за город на выходные - это было не плохо (не все ж по кислотным клубешникам шляться), но как-то всё слишком странно выглядело. Полузаброшеное садовое товарищество, которые парень с детства не переносил - шесть соток, никакого забора, дом на доме, всё какое-то игрушечное; к тому же расположенное у чёрта на рогах, а точнее невдалеке от какого-то такого же завода, отделившегося от участков только сомнительным прудом. В общем, было над чем подумать, прежде, чем соглашаться.
Но, Машка есть Машка. Она просто рассказал ему о предстоящей поездке. Причём это выглядело так, будто всё уже решено. Согласие Толика здесь было просто номинальным, так, для протокольчика, что всё, мол, по обоюдному согласию. Он даже не пытался протестовать, а просто сделал недовольную мину, на всякий случай, может, повезёт, и его мнение учтут. Но, как обычно, ничего не получилось. Нет, конечно, она не стала бы дуть губы или закатывать сцены, как большинство современных девушек, ничего подобного. Маша просто пожала бы плечами, села на автобус и укатила к своему чудаковатому братцу на дачу. Толя обиделся бы на неё, не звонил бы и не интересовался, как она добралась в эту глухомань. Она бы тоже не дала о себе знать, ровно до того момента, когда уже подвыпивший парень, в клубе, выйдя покурить, набрал бы знакомый номер. Потом набрал бы ещё раз, так как с первого раза она точно не взяла. Дозвонившись, стал предъявлять претензии, ревновать, возмущаться по поводу сугубо мужской компании, в которой она находится. Маша бы рассмеялась, в отместку пожурила ═его за клуб с кучей девочек, пожелала бы спокойной ночи, наказала быть умницей и, совершенно не злясь и не ревнуя, положила трубку, больше ни разу за вечер её не взяв. И не потому, что обиделась, отнюдь - иногда ему казалось, что она вообще не может обижаться - просто она знала, что разговаривать с пьяным мужиком бесполезно. Следующий день он бы провел с головной болью, маялся, лежал с планшетом на диване или спал, вечером немного пива и в люлю. А в воскресенье, ругая себя за бездарно прожитые выходные, поплелся бы на станцию встречать подругу. Такие перспективы не радовали. Уж лучше здесь, на сырой и холодной дороге, но с ней, с этой "гадинкой", как иногда он называл её ласково, обнимая и целуя.
Они пересекли разбитую дорогу и двинулись по грунтовке, в сторону небольшого осинника. Вокруг уже начинало темнеть, ═ветер усилился, поминутно кидая в лицо сорвавшийся с веток мокрый снег.
- Как вообще можно было дачу в таком месте строить? - недовольно пробурчал парень.
- Какой же ты зануда! Посмотри, вокруг такая красота! Чего тебе ещё не хватает? Ну, конечно, мы бы сейчас уже в каком-нибудь клубе торчали возле бара и накачивались теплой текилой, разлитой в соседнем подвале, вместо того, чтобы воздухом дышать свежим.
- Ну какой, какой скажи здесь свежий воздух? Ты посмотри, - Толя махнул рукой вперёд, - здесь же заводы сплошные, выбросы одни.
За невысоким осинником, к которому они направлялись, одиноко торчали две длинные каменные трубы.
- Да, и что? Они не действуют кучу лет уже, а природа, к твоему сведению, истукан ты урбанистический, очень быстро восстанавливается!
Как можно было на неё обижаться после "урбанистического истукана"? Она была невыносима. Но, наверное, за это он её и любил.
Дорога начала петлять. Они шли то правым, то левым краем, поминутно перепрыгивая через огромные лужи. Несколько раз Анатолий угодил ногами в воду и, в конце концов, громко выругался. Машка лишь хихикала, ловко, словно заяц, ранней весной скачущий по льдинам, преодолевая водные преграды на пути. Чуть правее осинника, там, где лес был более массивным, из-за деревьев поднималась густая кромка пара и постепенно обволакивала все вокруг, превращаясь в туманную дымку.
- А это что? - поинтересовался парень.
- Что?
- Вот, это, - он указал на туман.
- А-а, это вода с теплоцентрали впадает в реку. Она теплая, вот и парит. Мы там в детстве рыбу ловили.
- Ты что, тут детство провела?
- Ну не совсем, - улыбнулась девушка, - просто часто приезжали к Серёжиным родителям в гости, здесь раньше весело было.
- Ага, от испарений с заводов...
- Какой же ты невыносимый! - воскликнула Маша. - Всё время тебя что-то не устраивает! Ты на мир не можешь по-другому смотреть?!
Толик остановился, изумленно посмотрев на свою девушку.
- Ну что ты смотришь на меня? Я даже знаю, что ты хочешь мне сказать: чего тут смотреть - холод, сырость, под ногами черт знает что, да и тащимся неизвестно куда, и куча бла-бла-бла, так? Можешь не отвечать, все так, я знаю... А ты взгляни на всё ИНАЧЕ!
Она обошла его сзади и, привстав на носки, обняла за плечи.
- Вон лес, он волшебный, там всё сказочное, там чудеса, там леший бродит... А вон там, чудесная маленькая речушка. Вода в ней чистая, но из-за глубокого дна она черная и очень холодная, а ещё она серебрится в свете луны, когда наступает ночь и кажется, что тысячи маленьких эльфов плавают в ней, отражаясь в свежем белом снеге. А вон там, смотри, там, где за лесом поднимается дымок, там стоит избушка лесника, который топит печь и ждет заблудившихся путников, чтобы отогреть и приютить. Внутри уютно: светло и тепло.
Толя повесил голову и поднял руки:
- Сдаюсь!
- О-о-о! - взревела Машка. - Ты ужасен Лекарев, просто ужасен!
Теперь в её голосе слышались неподдельный гнев и отвращение. Она побежала вперёд, по-прежнему ловко перепрыгивая через лужи, а он, сначала пытался её догнать, но потом отчаялся и сбавил темп.
Порой он задумывался, кому первым надоесть поведение другого - ей или ему? Но почему-то всегда он склонялся в сторону девушки. Она, конечно, была ещё той штучкой, непредсказуемой - да, невыносимой - нет, ни в коем случае. С ней никогда не бывало скучно. Её непоседливость порой беспокоила, но не более того, в конце концов, он вместе с ней получал кучу эмоций. Как-то раз она почти насильно запихнула его в самолет, а потом вытолкала с парашютом за борт. Раз заставила залезть на крышу недостроенного многоэтажного дома, а потом, под чудесные виды купающегося в лучах заката города, они вместе пили домашнее вино и читали Мандельштама. И всё с ней происходило именно в таком духе.
А что он? Да ничего особенного. Средненькая такая особь мужского пола, застывшая в положении между книжным червём и рубахой-парнем, и варьирующийся в ту или другую сторону во вполне разумных пределах, не сильно отклоняющийся от допустимой амплитуды колебаний. Он мог гармонично не мешать Машке, а иногда даже дополнять её в некоторой степени, во всех сумасбродствах, вытворяемых ею, но сам на что-то, даже отдалённо подобное был неспособен. И всё же они был вместе, почти уже год...
