Достигнув двери, Валери заглянула внутрь, но там сидел лишь один стражник. Не получив ответа от некого Питера, он уже поднимался со стула, чтобы узнать, кто же к нему пожаловал. Заметив девушку, он замер и нахмурился. Валери знала, что нельзя оставлять его в живых, иначе он позовет подмогу, поэтому, решившись, она бросила ему под ноги пробирку и отпрыгнула подальше от двери. Взрыв сотряс дом, смешавшись с диким ревом стражника.

– Бежим, – крикнула она остальным, устремляясь дальше по коридору.

Надзирательница уже рисовала ей планы дома, поэтому сейчас не составляло труда находить нужные повороты. Слыша за собой тяжелое дыхание бегущих девушек, она уже почти достигла нужной двери, ведущей в комнату, способную привезти их к свободе, как заметила остальных стражников. Они бежали прямо на них. Один с силой впечатал ее в стену, выбивая из легких весь воздух. А другой ударил Сью. Она уловила звук открывшейся двери и топот сапог.

«О, нет, только не это», – была ее последняя мысль, прежде разверзся настоящий ад.

*****

Валери плелась по снегу, едва переставляя ноги. Позади шли еще четверо. Всего четверо из двадцати. Сью она так и не смогла спасти, но Шелли все же вытащила. Душа Валери болела, а перед глазами все проносились сцены расправы над ее командой. То, что они выбрались оттуда, вообще было чудом. Весь дом пылал в огне, а стражники хладнокровно убивали мятежников...

Она покачала головой, пытаясь выкинуть из головы картины смертей, и тут заметила справа от себя вдалеке какое-то движение.

Люсьен.

Он жив.

Девушка ринулась ему навстречу, пару раз споткнувшись, но не переставала бежать. Наконец, достигнув вампира, она кинулась к нему на шею. Не удержавшись, оба повалились в снег. Она чувствовала запах крови, но это не имело никакого значения. Главное, что он выжил. Валери просто лежала на груди мужчины, пытаясь восстановить дыхание. Чуть придя в себя, она подняла голову и встретилась с взглядом темных глаз.

– Мы выбрались, – прошептала девушка. – Мы сделали это, Люсьен.

Она знала, что вся в грязи, одежда местами изорвана, но в сердце поднималась какая-то робкая надежда на счастье. Больше не будет тех жестоких порядков, тех бессердечных надсмотрщиков... Для них начиналась новая жизнь.