Вероятно, именно пример Данте вдохновил молодого профессора латинской литературы из Болонского университета, который, прибавив к своему имени имя римского классика, назвался Джованни дель Вирджилио (это же имя он дал и своему сыну). Джованни писал на латыни довольно искусные подражания Вергилиевым «Буколикам» и посылал их, в частности, самому Данте, вызывая последнего на поэтические ответы в том же жанре. Переписка продолжалась с 1318 года по 1321-й (год смерти Данте). Вот в каких строках Джованни приглашал пожилого поэта-изгнанника в Болонью, в круг ученых ценителей античной музы: Место тебя привлечет: журчит там родник полноводный, Грот орошая, скала затеняет, кусты овевают; Благоуханный цветет ориган, есть и сон наводящий Мак, о котором идет молва, будто он одаряет Сладким забвеньем; тебе Алексид тимьяна подстелет — Я Коридона пошлю за ним, – Ниса охотно помоет Ноги, подол подоткнув, и сама нам состряпает ужин; А Тестиллида меж тем грибы хорошенько поперчит И, накрошив чесноку побольше, их сдобрит, коль наспех Их по садам Мелибей соберет без всякого толку. Чтобы ты меда поел, напомнят жужжанием пчелы; Яблок себе ты нарвешь, румяных, что щечки у Нисы, А еще больше висеть оставишь, красой их плененный. Вьется уж плющ от корней из пещеры, сверху свисая, Ответы Данте звучат тяжеловеснее, принужденнее, и причина не только в разнице двух характеров и темпераментов, и даже не в уровне владения языком (все же Данте, в отличие от своего корреспондента, не был латинистом по профессии). Джованни, человек нового поколения, в своем отношении к Вергилию менее связан средневековыми схемами, он берется за Вергилия более смело и непосредственно, без оглядки на статус «пророка язычников» и одновременно непогрешимого, на школьный манер, авторитета в латинской словесности. Заметим, что именно у Джованни дель Вирджилио впервые образы аркадских пастухов становятся метафорой гуманистического братства. Эти «аркадяне» (Джованни называет их «паррасийцами», от имени одной из областей Аркадии), как впоследствии у Саннадзаро, узнаю́т и приветствуют друг друга поверх барьеров военно-политических распрей, раздиравших Италию: Здесь тебя ждут, и сюда соберутся толпой паррасийцы — Юноши все, старики и всякий, кто страстно желает Новым стихам подивиться твоим и древним учиться. (…) Здесь тебя ждут: не страшись ты нагорных лесов наших, Титир, Ибо поруку дают, качая вершинами, сосны, Желудоносные также дубы и кустарники с ними: Ни притеснений здесь нет, ни козней злых, о которых Думаешь ты, может быть; иль моей любви ты не веришь? Или, пожалуй, мою презираешь ты область? Но сами Боги, поверь, обитать не гнушались в пещерах: свидетель Нам Ахиллесов Хирон с Аполлоном, стада сторожившим… [31]Мы не имеем документального свидетельства о контактах между Джованни дель Вирджилио и юным студентом из Ареццо по имени Франческо ди Пьетро, который однажды станет известен всему миру как Петрарка, но в том, что они встречались, можно не сомневаться. Будущий певец Лауры поступил в Болонский университет в 1320 году, именно тогда, когда Джованни слыл здесь лучшим знатоком латинской поэзии, и Петрарка в своем рано проявившемся поэтическом увлечении просто не мог пройти мимо этого яркого преподавателя.
Петрарка не менее решительно, чем Данте, провозгласит Вергилия своим поэтическим ориентиром. Но понятно, что «его Вергилий» будет другим. С эклоги, посвященной Вергилию, которого он назовет на греческий лад Партением[32], Петрарка начнет свой цикл латинских стихов, носящий «вергилиевское» название «Буколическая песнь». Здесь аlter ego автора, выступающий под именем Сильвий, защищая свои поэтические занятия перед братом-монахом, рассказывает, в частности, как учится у творца «Энеиды» высокому стилю, стремясь воспеть события Пунических войн и подвиги и добродетели Сципиона Африканского (речь идет об «Африке», большой латинской поэме Петрарки). Зато в некоторых текстах «Канцоньере» и без прямых отсылок к Вергилию различимы его «аркадские» мотивы: Non al suo amante più Diana piacque, quando per tal ventura tutta ignuda la vide in mezzo de le gelide acque, ch’a me la pastorella alpestra e cruda posta a bagnar un leggiadretto velo, ch’a l’aura il vago e biondo capel chiuda, tal che mi fece, or quand’egli arde ‘l cielo tutto tremar d’un amoroso gielo [33]. Эти стихи, кажется, не могли родиться вне ауры Вергилиевых «Буколик», с их вкусом к горному холоду и вообще к контрастам – тепловым, световым, эмоциональным. Джованни Боккаччо впервые вводит на страницы итальянской литературы, пусть в эпизодической роли, аркадского пастуха: речь идет об Алкесте из романа-поэмы «Амето» (1342), участнике пикника с нимфами, победившем в поэтическом споре образованного пастуха-сицилийца Акатена. Акатен, кажется, представляет Феокрита, а Алкест – Вергилия; несходство их стилей отображено в форме страстного спора. Поэзия Алкеста воспевает горные кручи, дикие, девственные места, буйные травы, тяжелые, но захватывающие переходы по крутым склонам. Здоровье, плодотворящий инстинкт, полнота эмоций… Вергилий «Буколик» в терцинах Алкеста не только прочувствован до тонкости, но и, в некотором смысле, усилен, сгущен. Поэтический цикл, полностью посвященный «аркадской» теме, под заглавием «Pastoralia», создает в 1464 году на латыни Маттео Мария Боярдо. В 1483 году он публикует еще один цикл пасторальных эклог на вольгаре[34], венчаемый панегириком Альфонсо, герцогу Калабрии (будущему королю Неаполя Альфонсо II), за освобождение от турок города Отранто. Книга была благосклонно принята при неаполитанском дворе, где могла произвести впечатление и на Якопо Саннадзаро, тогда двадцатипятилетнего придворного (и, между прочим, участника похода на Отранто), вдохновив его на творческое соревнование. Бо́льшая часть стихотворного текста «Аркадии» будет написана одиннадцатисложником с дактилической рифмой[35] – довольно редким в XV веке размером, использованным Боярдо в одной из эклог. Но не менее важный творческий импульс молодой поэт воспринял от Джованни Понтано, которому, как будет рассказано ниже, предстояло сыграть большую роль в его судьбе. В нескольких латинских элегиях Понтано, созданных в 1450-е годы, миф об Аркадии сливается с памятью о родине и о юности: Древний высится дуб, сохраняем несчетные годы; Был он, коль верить поэту, приют божества [36]: Пан под ним возлежал, нимфу обняв Наретиду [37], К горной насельнице пылкой любовью пленен. Ме́нал свой позабыв и милые склоны Ликея [38], Дом свой аркадский, пещеры, отнюдь разлюбив, В край зеленый пришел, где Виджа, берег лаская, Влагой поит до обилья мой отчий удел [39]. вернутьсяЭклога III, 52–65 (пер. Ф. Петровского). Цит. по: Данте. Собр. соч.: В 2-х т. М., 2001, т. 2, с. 446. вернутьсяЭклога III, 67–79 (пер. Ф. Петровского). Там же. вернутьсяПαρθένιоς – девичий, девственный (др. – греч.). Одна из популярных этимологических версий производит римское родовое имя Virgilius от virgo – дева. вернутьсяНе более восхитительной явилась Диана влюбленному в нее <Актеону>, когда, как и я, случайно, он увидел ее обнаженной среди ледяных вод, чем мне – эта дикая и суровая пастушка, полощущая милый плат, что скрывает ее прекрасные золотистые волосы: зрелище, которое в час, когда пылает само небо, заставило меня дрожать от любовного озноба (Петрарка, Канцоньере, LII). вернутьсяСловом volgare («простонародный») с XII и почти до середины XIX в. называли общеитальянский литературный и деловой язык, постепеннно развивавшийся на основе флорентийского диалекта. вернутьсяОтличительная черта «Аркадии» – многообразие поэтических форм и приемов. В роман включены мадригалы, канцоны, фроттолы, сестины, стихотворные диалоги-состязания (canto amebeo в итальянской терминологии); в нем испробованы едва ли не все типы стихосложения, существовавшие в поэзии на вольгаре к концу XV в. В своем переводе я не решился передать это разнообразие во всей полноте, стремясь прежде всего к более точной передаче смысла оригинала. Это же касается и рифмы, которой я, за редкими исключениями, пожертвовал ради естественности передачи живого и яркого языка эклог. вернутьсяНачальные строки элегии представляют собой аллюзию на «Любовные элегии» Овидия (III, 1). вернутьсяНаретида – вымышленная Понтаном нимфа реки Нера (лат. Nar), протекающей в Умбрии, на его родине. вернутьсяО Менале и Ликее см. – Энеида, VIII, 321–322 вернутьсяDe Quercu diis sacra // Poesie scelte di Giovanni Pontano tradotte dal D. Pietro Ardito. Napoli, 1874, p. 11 (пер. мой. – П. Е.). |