Все свои вещи я постоянно носил с собой. В бауле, а позднее в бауле и рюкзаке, взятым мной на Набережной. Когда я шёл, такой нагруженный (всё своё ношу с собой), то люди отводили взгляды в сторону, как бы стыдясь того факта, что я - бомж (бомж - я, а стесняются моего положения они), и того, что они не хотят или не могут мне ни чем помочь, ведь им было ясно по моим атрибутам-баулу, старому рюкзаку да порой лёгкой небритости, что я именно бомж. Только менты на Витебском вокзале ошибочно приняли меня за... члена общества, когда попросили меня быть понятым. Я же при постоянном отводе от меня глаз чувствовал себя маргиналом, отбросом общества. Именно отбросом, так как я был отброшен обществом в сторону от этого самого общества, я был вне его.

Вона, девушка спрашивает у каждого встречного 10 рублей на метро, а меня не спросила. И она считает меня безденежным бродягой. Меня задело, что у меня она не спросила денег, и я, пройдя мимо неё, вернулся обратно к ней и сказал:

- У меня есть жетон! Возьмёшь? Что же ты меня как будто и не заметила и не спросила у меня десятку?

- Ой, простите! Не хотела Вас обидеть. Да на самом деле мне не нужен жетон на метро. Я никуда не собираюсь ехать. Мне нужны деньги... - и она поведала мне свою печальную историю, которую я здесь приводить не буду.

Сам же я не попрошайничал. Во-первых, потому что считал, что мне, на вид вовсе не убогому, вряд ли подадут, а если и подадут, то недостаточно мало. Следовательно, во-вторых, я считал попрошайничество неразумной тратой времени в то время, как мне надо активно что-то делать. Правда, что, кроме ожидания суда по моему гражданскому иску, я не знал. В-третьих, я считал это занятие грехом (занятие именно мной).

Деньги, я уже упоминал, откуда у меня брались. Бывало, что и находил. Но бывало, что у меня не было нисколько денег. Тогда я начал заглядывать в урны в сквере перед гостиницей "Астория" на Исаакиевской площади, да присматриваться к оставленным там на скамейках и под ними бутылкам и банкам - вдруг в них недопитое пиво? - и к недоеденным и лежащим на скамейках пакетикам с сухариками и прочей еде туристов. Но в осенний период моего бомжевания это было для меня ещё редким явлением, чтобы я полез в урну.

Однажды поздним вечером, когда почти все гуляющие-сидящие в этом сквере разошлись, ко мне, осматривающему урны на предмет обнаружения чего-нибудь съестного, подошёл молодой человек лет так восемнадцати, отколовшийся от весёлой компании, сидящей на противоположной от меня стороне сквера и потребляющей пиво. У этого парня была в руке отпитая пластиковая полторалитровая бутылка пива.

- Хочешь пива? - обращается он ко мне, осматривающему все урны подряд по кругу; когда он ко мне обратился, я шёл от одной урны к другой. - Угощайся, - он протягивает мне свою бутылку.

-Ты что, видел, чем я тут занимаюсь? - спросил я его, не беря протянутую мне бутылку.

Интересно, - думаю я, - он видел, и поэтому угощает меня, жалея, или не видел, и угощает меня просто так от хорошего настроения?

- Нет, я не видел. А чем ты тут занимаешься?

- Да вот, кормлюсь я здесь, ибо дела мои плохи. Лазаю по урнам, питаюсь объедками, выброшенными в них или оставленными на скамейках, допиваю недопитые бутылки пива.

- Тогда, тем более, на, пей! И расскажи, как ты дошёл до такой жизни.

- В двух словах не объяснишь.

- А я никуда не тороплюсь, - сказал молодой человек, оглянувшись на свою компанию, проверяя, видно, на какой стадии там у них веселье. - Мне с ними надоело. Так что, давай, расскажи!

- Я это делаю во имя Любви, - начал я. - К Женщине. Расположение которой хочу вернуть честным путём, никого не убивая, не грабя, которая даже называла меня Уголовным кодексом за то, что я дал ей понять, что выйду из затруднительного положения честным способом, не нарушив УК. Я чту УК.

- Как интересно! - вставил молодой человек, - я жду подробностей, время есть!

- Находясь в беде, я хочу остаться честным человеком. Иначе Она не примет меня и ничего не возьмёт у меня - такая Она порядочная. Я жду справедливости в суде, и в ожидании её я не пойду на несправедливость к другим, повторяю: я не пойду никого грабить, убивать, не хочу воровать. Я верю, что у меня всё будет хорошо. И в личной жизни и в общественной. А теперь по порядку...

И я начал подробный рассказ издалека, а молодой человек, прихлёбывая пиво из горла бутылки, которая ходила между нами по рукам, слушал. Его приятели (в весёлой компании были и девушки) окликнули его, но он от них отмахнулся, предпочитая дослушать мой рассказ до конца. Закончил я его словами:

- Понимаешь, Вова (мы успели во время моего рассказа представиться друг другу)! У меня в роду не было преступников, и я не хочу позорить свою фамилию и давать повод родственникам делать заключение, что я неудачник и дурак.

- Да уж!.. - произнёс Вова в конце моего рассказа. - Допивай ты, - и передал мне бутылку в руки. - Жаль, что у меня нет больше денег, всё потратили, гуляя, а так бы дал...

- В любом случае спасибо за пиво! - сказал я и пошёл из сквера прочь.

Я отошёл уже порядка 100 метров от сквера, как слышу позади себя, как зовут кого-то:

- Лё-ё-ха!

Не меня ли, - думаю я и оборачиваюсь. Ко мне бежит Вова.

- Стой! Подожди! - кричит он.

Я останавливаюсь. Он подбегает ко мне и протягивает на ладошке 14 рублей мелочью:

- Всё, что есть. Я сказал о тебе своим, и мы насобирали. Я знаю, что тебе эта мелочь пригодится.

Сказав это, Вова обнял меня руками. И, казалось, что он сейчас прослезится - настолько он расчувствовался.

- Держись, Лёха! У тебя всё получится! - и он стиснул меня руками покрепче и похлопал по спине...

Как-то в ноябре захотелось мне вечером посидеть на Московском вокзале в главном зале ожидания. На крайней, ближней к выходу из зала, скамейке сидит мужик, читающий газету. А рядом с ним на некотором расстоянии от него на скамейке лежат его тёплые перчатки. Мне бы такие!, а то скоро мои трикотажные мне не помогут, - думаю я и решаю попробовать завладеть этими тёплыми перчатками. Кстати, перчатки, которые были у меня, тонкие трикотажные, были мной найдены, как только я задумался об их приобретении. Теперь, я чувствовал, Бог посылает мне тёплые. Как говорил Наполеон, кто боится поражения, заранее проиграл. Я не боюсь и сажусь на расстоянии одного метра от мужика. Риск, конечно, был, но я незаметно от мужика, читающего газету, протянул руку, взял его перчатки и пошёл как ни в чём не бывало на выход из зала. Кто я? Вор? Но по-моему, грехом было бы отморозить мне руки, обидевшись на действительность и ничего не делая. Я знал, что мои руки дороже перчаток. А мужик без них не пропадёт, ведь его дела, конечно же, не так плохи.

Сижу я как-то уже в ноябре с вещами в Катькином садике: отдыхаю, потому что тяжело ходить с такой ношей как у меня. Ко мне на скамейку (а сижу я перед памятником Екатерине Второй, а не позади неё, ибо знающий человек не сядет позади неё: там собираются голубые, то есть педерасты, они же пидоры) подсаживается мужчина лет шестидесяти, тучноватый. Ну никак не заподозришь в нём пидора. Я сижу долго, никуда не торопясь. Когда и про него можно сказать, что он сидит долго, я обращаюсь к нему с просьбой дать мне 20 рублей на булку с кефиром как голодному бомжу. Он даёт мне 20 рублей и говорит, что в принципе я мог бы пожить у него. Правда, живёт он не в Петербурге, а в области, причём далековато. И сейчас он здесь убивает время в ожидании электрички с Балтийского вокзала.

- Запиши мой телефон, вдруг надумаешь приехать.

Я записываю, но только на крайний случай. И я ухожу...

Когда я был без денег, то я кланялся каждому гривеннику под ногами и складывал их в карман. А ведь уже было снежное время. И под окошками ларьков гривенники были в грязи. Кто же будет поднимать какой-то гривенник из грязи? Или даже не из грязи? Гривенник - это же нисколько! Но меня гривенник кормил. Так что я, когда их накопится много в кармане, доставал их, с разводами высохшей грязи на их поверхности, и тёр об лёд, отмывая. Поэтому правая рука, которой я подбирал их и тёр, была у меня постоянно грязной. Однажды я был на Новочеркасской площади под землёй и ходил по кругу от ларька к ларьку, если те торговые точки в подземном переходе можно назвать ларьками. За один круг под площадью я собирал где-то около рубля. Сколько же кругов я намотал на Новочеркасской! Я ходил по кругу порядка двух часов и насобирал себе на булку с кефиром.