Выйдя из трамвая и зайдя во двор ближайшего дома, я сел на скамейку и принялся знакомиться с остальным содержимым подобранного мной чёрного мешка. В нём оказался свёрток с бутербродами с колбасой, чистые носки, пачка хороших американских сигарет (если про сигареты можно сказать хорошие) и флешка (память с интерфейсом USB 2.0) на шнурке. Кстати, именно на неё я буду скидывать Книгу, которую Вы сейчас читаете, по мере её печатания на компьютере, который вечно глючит. Так что можно сказать, что всё найденное мной в чёрном мешке, мне пригодилось. Флешка потом, а всё остальное было актуальным прямо тогда, в период бомжевания. Телефон оказался "Нокией" модели 7210 с цветным экраном. Устаревшая ли эта модель или нет, я не разбирался, главное, что по нему можно звонить и принимать звонки. И я подумал, что мне некому-то особо и звонить и не от кого ждать звонка. Придя в квартиру, где мы с Тимуром делали ремонт, я показал ему свою находку, и он тут же предложил мне поменяться с ним мобильниками. Я отказался, поняв, что мой телефон не такой уж и плохой. А зарядить свой телефон я смог с помощью зарядного устройства, принадлежащего хозяевам ремонтируемой квартиры. Я понял, что мне теперь нужна своя зарядка. Деньги на свой номер телефона мне также были нужны. И мне их дал Роман Герасимов, о котором я писал, что он работает при Комитете экономического развития, промышленной политики и торговли Санкт-Петербурга. Когда я пришёл в этот Комитет, расположенный на Вознесенском проспекте, я больше всего боялся, что меня выгонят из зала при входе, где на столике стоял городской телефон для вызова работников Комитета, ведь я был с большой сумкой-баулом, какие обычно у челноков с товаром (эту сумку, грязную, я подобрал в подвале, где ночевал во время дождя на Гражданке). По делам в Комитет с таким баулом - это же нелепость! Но мне удалось вызвать Романа Герасимова из его кабинета. Он мне дал несколько сот рублей на телефон.
Однажды после работы с Тимуром я катался в метро лишь бы убить вечернее время на мелкие деньги, данные мне им сегодня на сегодня. Ночевать я планировал на улице на Гражданке недалеко от квартиры, где мы с Тимуром производили ремонт. Кстати скажу, что именно в ремонтируемой квартире я набирал в пластиковую бутылку кипячёную воду, которую пил в свободное от квартирного ремонта время. То есть питьевая вода у меня была всегда. То есть питьевая вода у меня была всегда. Именно кипячёная вода и подачки Тимура удерживали меня при нём... Но проезжая в метро мне вдруг захотелось на улицу. Нет, не в туалет, а просто подышать, потому что просто надоело находиться под землёй. Станцией, случайно оказавшейся в этот момент следующей, была "Выборгская". Что я буду делать на земле на "Выборгской", я не представлял. Может, попью пива, - подумал я, очень давно не пивший пива, а на пиво у меня сегодня случайно было,-что же ещё делать на "Выборгской"? выхожу я на ней на платформу. А до эскалатора на этой станции с платформы ещё надо пройти по каменной лестнице. Лестница эта короткая, но широкая, в ширину платформы. И собираясь взойти по ней к эскалатору, я заметил на ней немолодую женщину, с трудом спускающуюся хромая и держась за перила. Она была в тапках вместо уличной обуви. Я решил ей помочь спуститься по лестнице, ибо я понял, что она очень нуждается в посторонней помощи. Я поддержал её при спуске, и в тот момент, пока мы спускались, мне подумалось, что раз женщина так хромает, то ей понадобится помощь и по дороге домой от метро, куда она сейчас приедет. Может быть, - предполагал я, - мне удастся навязаться к ней на чай или даже на ужин, а это лучше, чем пиво на улице, а может быть, переночевать на её лестнице, куда я попаду вместе с ней минуя домофонную преграду, а может быть, и это желательнее всего, она разрешит заночевать у неё, накормив. Об этом всём мне удалось подумать, пока мы медленно спускались по лестнице к поездам метро. Я сказал женщине, что помогу ей добраться до дома. Она была в таком затруднительном положении, что от такой любезности с моей стороны не могла отказаться. Поэтому мы быстро завязали знакомство. Лидия, так она просила её называть, оказалось, что работает санитаркой или медсестрой то ли в поликлинике, то ли в больнице, едет с работы, где и подвернула ногу, домой. С работы до метро её подвезли, а дальше - её проблема. Мне показалось это чудовищно несправедливым. Ехать в метро Лидии надо было до "Комендантского проспекта", так что мне хватило времени рассказать ей о ситуации, в которой я оказался, о своей беде. Поняв меня, она, сидя в вагоне метро, сложила руки как в молитве, повернувшись ко мне вполоборота, и обратилась ко мне с горящими восторженными глазами:
- Алёшенька! Держись! Не ломайся! Ты нужен России! Такой, какой есть! Терпи! Твои страдания воздадутся тебе!
Мне сначала было не по себе от такой реакции Лидии на мой рассказ. Да за кого она меня принимает? За блаженного? Только в истинном смысле, а не так, как меня назвала блаженным мать. Вóна, и руки сложила, как будто увидела во мне святого! Но, нет, я не хочу быть святым! - думал я. - Я хочу нормальной человеческой жизни! Но вслух я не стал никак комментировать восклицание Лидии и её жест. После выхода из метро я помог Лидии доковылять до её дома, и она предложила мне остаться заночевать у неё, что я сделал с превеликим удовольствием. Случайно так совпало, что именно этой ночью дома не будет ночевать её дочь, вот и кровать дочерняя для меня нашлась свободная! С подачи Лидии я задумался над вопросом, так за что или же для чего мне выпадают такие испытания; я остановился на постановке для чего: мне в будущем пригодится мой опыт жизни вот в таком экстриме.
Другой случай. На скамейке, расположенной на платформе станции метро "Гражданский проспект", сидит немолодой уже мужчина, видно, что подвыпивший, только не навеселе, а как раз наоборот, рыдает громко-громко на всю станцию, ни чуть не стесняясь ни своих слёз, ни звуков, производимым им. Что-то нехорошее случилось с ним, - подумал я. - Надо ободрить его, утешить. Я подсаживаюсь к нему и прошу рассказать, что у него случилось? Он, всхлипывая, посвящает меня в своё горе, которое я здесь пересказывать не хочу, лишь замечу, что там было от чего выпить с горя и рыдать. После его рассказа я прошу его выслушать мою историю. Он, никуда не спешащий, прислушивается и по мере посвящения в неё всё реже всхлипывает. К концу моего грустного повествования о себе мужчина совсем перестаёт плакать, минуту молчит, видно, окончательно раскладывая по полочкам в мозгу только что услышанную информацию обо мне и прикидывая способы выхода из сложившейся у меня ситуации, и говорит мне:
- Да-а уж! Вона как бывает! Вникнув в твою ситуацию у меня даже пропало желание плакать самому, настолько твоё положение хуже моего. Грех мне плакать, узнав о тебе! Спасибо, что выслушал меня и утешил своим рассказом!
Как я нашёл швейцарские часы и очёчник с металлическими дужками с шариками. Эту историю я опускаю. Не потому что она не интересна, а потому что у меня нет просто настроения её описывать. В двух словах отмечу. Что эти предметы приобретены мной честно.
Стало прохладней, дожди участились: октябрь, и я больше не мог ночевать на улице. Поэтому мне пришлось перекочевать с Гражданки в центр города. А перекочевав, я забросил ремонтное дело у или на Тимура, так и не получив от него реальных денег.
Днём я ходил по городу с баулом, набитым тёплыми вещами - всякими там третьими свитерами, куртками (потому что на мне их было по два, две) да бесплатными газетами рекламных объявлений, которые я расстилал на полу на лестницах, где ночевал. А на еду мне осенью 2005 года давали Роман Герасимов да мой университетский однокурсник Эдик Сипатов, давший мне, когда я пришёл к нему на работу, сразу тысячу рублей. Эти деньги я тратил крайне экономно - так нельзя сказать. Я тратил как получится, лишь стараясь сэкономить, но это получалось не всегда, ибо есть хотелось всегда, а иногда даже очень. Но большую часть времени в этот период, осенью 2005 года, я был без денег.
